— Почему вы гоняете ее в ночные смены? — неожиданно обрушиваюсь я на Белобокова. — Такие девушки должны по ночам спать, а не за дисплеями стареть раньше времени. Красоту беречь надо! Ее назначение, как известно, мир спасать, а не план вашего задрипанного ГИВЦа!

— Да она сама захотела! — оправдывается опешивший от неожиданности начальник смены. — Как раз после того, как эти приступы начались. Сказала, что третья смена ей удобнее… по личным обстоятельствам.

— Да-да, сама, — подтверждает неслышно появившаяся за моей спиной Элли. Белый, накрахмаленный до хруста халатик очень идет ей. Я давно уже заметил: красивым девушкам все к лицу. И смотрит на меня она теперь явно с любопытством. Как это я кстати ругнулся…

— Мальчики, идемте чай пить! — подхватывает нас под руки Элли и ведет в «тихую». Интересно, что это могут быть за личные обстоятельства, из-за которых молодая красивая женщина проводит ночи не в теплой постели… с кем-нибудь… а за терминалом «кольца»?

Я с сожалением оглядываюсь на ближайшую «еэску». Светодиоды мигают на ней, как на новогодней елке. Хоть шампанское открывай. Но… проявлять слишком много любопытства тоже не следует. Вирусогеном может оказаться любой из этих довольно милых молодых людей и важно его не спугнуть. Любой. И даже Элли…

Чай приготовлен на широком двухтумбовом письменном столе. Чистая салфетка, сухарики… Недурственно. Чувствуется женская рука.

— Присаживайтесь, — предлагает мне кожаное кресло во главе стола Белобоков.

— Спасибо. Полагаю, это место должна занять хозяйка, — вежливо отказываюсь я, усаживаясь на хлипкий стул рядом. И тут же ловлю благодарный взгляд Элли. Между прочим, уже второй за последние пять минут.

Я, кажется, правильно сделал, согласившись на чаепитие. Здесь можно узнать больше, чем в машзале.

— Эл, а ты и сегодня будешь играть в доктора Айболита? — спрашивает черноволосый коренастый оператор, подтаскивая от соседних столов еще пару стульев.

— Нет! — коротко отвечает девушка и поясняет мне, как новичку в компании: — Это я целый месяц пыталась вылечить «Эллипса». Или хотя бы узнать, чем он болен. Но ничего у меня не получилось… — Элли наливает в разнокалиберные чашки заварку из пузатого керамического чайника и пододвигает ко мне сухарницу: — Угощайтесь. Свеженькие!

Я быстро протягиваю руку, и наши пальцы на мгновение соприкасаются. Интересно, обратила она на это внимание или нет? Какие розовые у нее ногти… Коротко подстриженные и покрытые бесцветным лаком. Совсем немодным в данное время. Или даже совсем голые? Ну да при таких «внешних данных» за модой можно не следить. Она и в халатике королева. А уж в вечернем платье… Или еще лучше…

Элли, словно прочитав мои не успевшие родиться мысли, вдруг строго смотрит на меня и спрашивает:

— И какими ожидаются результаты инспекции? Вы не будете судить нас слишком строго?

Милая девочка! Да не это должно волновать тебя сейчас! Тебе о замужестве надо думать, а не о результатах инспекции! Молодость скоро пройдет, как с белых яблонь дым, и с чем ты останешься? С прекрасными результатами инспекции? Красота — она вроде бумажных денег, а жизнь — галопирующая инфляция. И чтобы не очутиться через десяток лет у разбитого корыта, эти деньги нужно как можно быстрее обменять на «хорошо обеспеченное будущее». В крайнем случае на любовь, но — с гарантией. Заверенной штампом в паспорте…

— Трудно сказать. Меня беспокоят эти приступы. Хорошо, если они вызваны ошибкой в программном обеспечении сетевого обмена. Тогда после размыкания «Эллипса» и включения компьютеров в гиперсеть с ее совершенно другим ПО припадки сами собой прекратятся. Но если это — скрытый дефект одной из машин? В «Неводе» сразу же появится существенных размеров дыра. А не хотелось бы.

Элли наклоняет голову и смотрит на меня чуть искоса, словно кокетливая десятилетняя девочка. И этот взгляд ей очень идет.

— А когда вы собираетесь забрасывать в море информации свой «Невод»?

— Через месяц. Но ошибку нужно найти раньше. У вас есть какие-то…

— Я просто так спросила, — перебивает меня Элли. — Из женского любопытства. Алик, еще чашечку? Ты у нас любитель чаи гонять.

Кажется, мой ответ ее встревожил. Хотя ничего нового я не сообщил. Срок включения гиперсети давно известен. Небось, и обязательства по досрочной подготовке компьютеров к включению приняты. Так что же ее взволновало?

Я смотрю сбоку на маленький, чуть вздернутый носик, перечеркнутый тоненькой черной полоской ресниц, отхлебываю мелкими глотками горячий чай и вдруг думаю: «А все-таки хорошая у меня работа. И эти надоевшие командировки, и бесконечные ночные смены… Во всем есть скрытый положительный смысл. Может быть, и чаепитие — не случайно? И эта красивая

девушка рядом, на расстоянии локтя — тоже? И загадочный вирус…»

— Скажите, а давно начались приступы лихорадки? — спрашиваю я у Белобокова. Кажется, ему не нравится, что Элли так много со мною разговаривает. Да и двум другим парням тоже. Я их понимаю. Приехал столичный хлыщ и обхаживает красивую провинциалочку. С известными намерениями.

— Месяца через два после повреждения кабеля. Вначале это повторялось не каждую ночь, поэтому первые приступы сочли за случайные сбои в обмене. А уж потом… Можно журнал дежурств полистать, там должно быть как-то отмечено.

Ну конечно. Как это я сам не догадался? В журнале наверняка должно быть что-нибудь интересное. А вдруг это все-таки компьютерный вирус? С замедленным действием, вроде того, которым вызывается СПИД? Только такой, наверное, и может преодолеть мощную иммунную систему современных сетей. Сколько возни было, пока ее отладили. И вот теперь — все сначала…

С трудом дождавшись конца чайной церемонии, я прошу у Белобокова журнал.

— Он вообще-то у нас… в довольно свободной форме ведется, — озадаченно трет он ладонью высокий, с едва намечающимися морщинками, лоб. — Молодежь иногда развлекается. Поскольку за все время существования этого уникального издания вы — первый посторонний читатель… В общем, на форму не обращайте внимания. А содержание абсолютно правдиво, без вымысла и умолчаний. Цензура у нас начисто отсутствует. Вам, насколько я понимаю, нужен предпоследний номер?

— Тот, в котором завязка драмы. Окончание ее, насколько я понимаю, будет дописано в ближайшее время.

Выходя вслед за Белобоковым из «тихой» комнаты, я оглядываюсь. Элли собрала в пластмассовую коробку чашки и теперь вытирает стол фланелевой салфеткой. Брови ее насуплены, взгляд сосредоточен. Как будто она не со стола убирает, а к прыжку с десятиметровой вышки готовится. Что же ее так встревожило? Уж не мои ли слова о скором окончании драмы? Стоп, стоп. Видно, это у меня уже профессиональное: подозревать первого встречного и за каждым кустом видеть вирусогена. Просто у девочки какие-то неприятности личного свойства. Никакая красота от них, к сожалению, не спасает. Скорее даже наоборот, способствует.

— Вы можете посидеть за моим столом, — говорит мне Белобоков, вручая большую тетрадь в синем дерматиновом переплете. — Здесь все-таки потише, чем в зале. А я, с вашего позволения, займусь делами. У нас что-то «еэска» засбоила.

Белобоков исчезает постепенно, словно Чеширский кот. Дверь за ним уже закрылась, а голос все звучит:

— Хотим распотрошить ее и посмотреть, что там такое приключилось…

Я открываю журнал. На первой странице — крупная косая надпись красным фломастером: «Уаа, уаа, уаа! Наш подопечный, наконец-то, издал первый крик. Ура! Предлагаю это дело отпраздновать.

6 апреля, 2-я смена. Мальчики, я тоже хочу! Но в субботу у меня опять вторая! Давайте в пятницу, а? И кто из вас догадался первой строкой записать «уаа, уаа!»? Три тысячи поцелуев!»

Подпись неразборчива, но я уверен, это Элли. Какой у нее красивый почерк… В школе, наверное, отличницей была. И кому же, интересно, достались поцелуи? Я бы на месте этого счастливчика потребовал один, но настоящий.

«3-я смена.

Кто стырил ТЭЗы из моего стола? Положь, где взял, а не то хуже будет! И потом, когда вы уже научите младенца говорить? Мне это «уаа, уаа» и дома уже во как надоело!