И таким образом наше знакомство состоялось или, правильнее будет сказать, возобновилось.

– Значит, на сегодняшний день ты…

– Настолько осчастливлен, насколько может быть осчастливлен любовник. Осчастливлен Гертрудой, разумеется; все относительно в этом мире. Но я более чем счастлив, я наверху блаженства, ибо добился того, чего я хотел добиться ради вас.

– А она не подозревает?

– Ни о чем, я ни слова не говорил о вас. Разве бедный Реми ле Одуэн может знать столь благородную особу, как сеньор де Бюсси? Нет, я только один раз, с самым равнодушным видом, спросил у нее:

– А как ваш молодой господин? Ему уже полегчало?

– Какой молодой господин?

– Да тот молодец, которого я пользовал у вас?

– Он мне вовсе не господин, – отвечала она.

– Ах! Но ведь он лежал в постели вашей госпожи, поэтому я и подумал…

– О нет, бог мой, нет, – со вздохом сказала она. – Бедный молодой человек, он нам никем не приходится; мы и видели-то его с той поры всего один раз.

– Значит, вы даже имени его не знаете? – спросил я.

– О! Имя-то мы знаем.

– Но вы могли и знать его, да забыть.

– Такие имена не забывают.

– Как же его зовут?

– Может, вам приходилось слыхать о сеньоре де Бюсси?

– Само собой! – ответил я. – Бюсси, храбрец Бюсси!

– Вот это он и есть.

– Значит, дама?..

– Моя госпожа замужем, сударь.

– Можно быть замужем, можно быть верной женой и в то же время порой думать о юном красавце, даже если вы его видели… всего только раз, особенно если этот молодой красавец был ранен, внушал участие и лежал в нашей постели.

– Вот, вот, – ответила Гертруда, – если уж как на духу, то я не сказала бы, что моя госпожа не думает о нем.

Алая волна крови прихлынула к лицу Бюсси.

– Мы о нем даже вспоминаем, – добавила Гертруда, – всякий раз, как одни остаемся.

– Что за чудесная девушка! – воскликнул граф.

– И что вы говорите? – спросил я.

– Я рассказываю о разных его храбрых делах, а это нетрудно, ведь в Париже только и разговору как о том, что он кого-то ранил или что его ранили. Я даже научила госпожу маленькой песенке о нем, которая нынче в моде.

– А, я ее знаю, – ответил я. – Уж не эта ли?

– Вот, вот, она самая! – обрадовалась Гертруда. – И теперь моя госпожа только ее и поет.

Бюсси сжал руку молодого лекаря; неизъяснимая дрожь счастья пробежала по его жилам.

– И это все? – спросил он, ибо человек ненасытен в своих желаниях.

– Все, монсеньор. О, я сумею выведать еще кое-что. Но какого дьявола! Нельзя узнать все за один день… или, вернее, за одну ночь.

Рассказ Реми просто осчастливил Бюсси. И в самом деле, он был вполне счастлив, ибо узнал: во-первых, что господина де Монсоро ненавидят по-прежнему и, во-вторых, что его, Бюсси, уже полюбили.

И к тому же искреннее дружеское участие молодого человека радовало его сердце. Возвышенные чувства вызывают расцвет всего нашего существа и словно удваивают наши способности. Добрые чувства создают ощущение счастья.

Бюсси понял, что отныне нельзя больше терять времени и что каждое горестное содрогание, сжимающее сердце старика, граничит со святотатством. В отце, оплакивающем смерть своей дочери, есть такое несоответствие всем законам природы, что тот, кто может одним словом утешить несчастного родителя и не утешает его, заслуживает проклятия всех отцов на свете.

Владельца Меридорского замка во дворе ожидала свежая лошадь, приготовленная для него по приказу Бюсси, рядом стоял конь Бюсси. Барон и граф сели в седла и в сопровождении Реми выехали со двора.

По дороге к улице Сент-Антуан барон де Меридор не переставал изумляться; он не был в Париже уже двадцать лет, и теперь его поражала разноголосая сумятица большого города: ржание лошадей, крики лакеев, мелькание множества экипажей. Барон находил, что со времен царствования короля Генриха II Париж сильно переменился.

Но, несмотря на это изумление, порой граничившее с восхищением, черные мысли продолжали точить сознание барона, и по мере приближения к неведомой цели печаль его все возрастала. Какой прием окажет ему герцог и какие новые горести сулит ему это свидание?

Время от времени старый барон удивленно поглядывал на Бюсси и спрашивал себя: по какому наваждению он покорно последовал за придворным принца, того самого принца, который был причиной всех его бедствий? Разве не достойнее было бы бросить вызов герцогу Анжуйскому и не плестись за Бюсси, во всем подчиняясь его воле, а направиться прямо в Лувр и пасть к ногам короля? Что может сказать ему принц? Чем он может его утешить? Разве герцог Анжуйский не принадлежит к числу людей, привыкших расточать льстивые слова, этими словами они, как болеутоляющим бальзамом, смачивают рану, нанесенную их же рукой. Но стоит им уйти, и кровь хлынет из раны с новой силой, а боль удвоится.

Наконец наши всадники прибыли на улицу Сен-Поль; Бюсси, как опытный полководец, выслал Реми вперед с приказом разведать дорогу и подготовить путь для вступления в крепость.

Молодой лекарь разыскал Гертруду и, вернувшись, доложил своему господину, что путь свободен и никакая шляпа, никакая рапира не загромождают прихожую, лестницу и коридор, ведущие к покоям госпожи де Монсоро.

Нет нужды пояснять, что все переговоры между Бюсси и ле Одуэном велись шепотом.

Барон молча ждал и с удивлением озирался вокруг.

«Может ли быть, – спрашивал он себя, – чтобы герцог Анжуйский жил в таком месте?»

Скромный вид дома пробудил в душе барона недоверие.

– Нет, конечно, герцог здесь не живет, – улыбаясь, сказал Бюсси, угадав его сомнения, – это не его дом. Здесь обитает одна дама, которую он любил.

Тень прошла по челу старого дворянина.

– Сударь, – сказал он, натянув поводья коня, – мы, провинциалы, скроены по иному образцу, нежели вы, столичные жители, легкие нравы Парижа нас пугают, и мы не смогли бы жить среди ваших тайн. Сдается мне, что коль скоро монсеньор герцог Анжуйский желает видеть барона де Меридор, то он должен принять его в своем дворце, а не в доме одной из своих любовниц. И затем, – добавил старец с глубоким вздохом, – вы мне кажетесь человеком чести, но почему вы ведете меня к такой женщине? Может быть, вы хотите дать мне понять, что моя бедная Диана осталась бы в живых, если бы она, подобно хозяйке этого дома, предпочла позор смерти?

– Полноте, полноте, господин барон, – сказал Бюсси со своей открытой улыбкой, которая служила ему самым надежным средством для убеждения старика, – не углубляйтесь в ложные догадки. Даю вам слово дворянина, вы глубоко ошибаетесь. Дама, которую вы увидите, образец добродетели и достойна всяческого уважения.

– Но кто она такая?

– Это… это супруга одного дворянина, которого вы знаете.

– Неужто? Но тогда, сударь, почему вы мне сказали, что принц любил ее?

– Потому что я всегда говорю только правду, господин барон; войдите, и вы сами увидите, были ли ложными мои обещания.

– Берегитесь, я оплакал мое возлюбленное дитя, и вы мне сказали: «Утешьтесь, сударь, милосердие божие велико», обещать утешения в моем горе – это почти все равно как обещать чуда.

– Входите, сударь, – повторил Бюсси все с той же улыбкой, которой старый барон не мог противостоять.

Барон спешился.

Пораженная Гертруда стояла в дверях и растерянно взирала на Одуэна, Бюсси и барона де Меридор, не в силах постичь, каким образом провидению удалось свести их всех вместе.

– Ступайте предупредите госпожу де Монсоро, – сказал граф, – что господин де Бюсси вернулся и сию же минуту желает ее видеть. Но, заклинаю вас, – тихо добавил он, – ни слова о том, кого я привел с собой.