— Та це же мы! Шоб я вмер, це — мы!

Петр Петрович смутился, возразил:

— А где же у нас танки, самолеты?

Насмеявшись вдоволь, Дед уже серьезно ответил:

— Що ж с того, що их нема. Раз народ хоче, щоб воны булы, значит — воны есть.

25-я годовщина Октября застала соединение на берегу великой украинской реки, в лесу, напротив города Лоева. Так же точно выдержав график движения, вышли к Днепру и сабуровцы.

Переправы нет, если не считать нескольких рыбацких лодок, найденных в прибрежных деревнях. На них с темнотой переправляются через Днепр разведчики и саперы. Сделанный еще в Москве Ковпаком и Сабуровым прогноз оправдался: лоевский гарнизон был не в состоянии оказать сопротивление. 7 ноября над городом взвился красный флаг!

На двух захваченных паромах и двадцати баркасах оба соединения начали переправу через Днепр. Она продолжалась два дня. И все это время заранее выделенные роты партизан отбивали атаки спешно перебрасываемых к Лоеву вражеских частей из других гарнизонов. Разгромив и отбросив карателей, освободив из местной тюрьмы 25 смертников, раздав населению захваченный у немцев скот и продовольствие, оба соединения 10 ноября выступили из города по своим маршрутам.

Ускоренным маршем ковпаковцы перемахнули открытую местность за Лоевом и растворились в лесах Полесья. И лишь тогда старик вздохнул с облегчением. Он представил на миг гитлеровцев, рыскающих по безлюдным теперь поймам Днепра, по мертвым улицам покинутого Лоева в поисках исчезнувших партизан, и ехидно пробормотал в бородку:

— Дулю тоби з маком чи без нього? — адресуясь к тем, кого собирательно именовал не иначе как «паскудством».

Взорвав по дороге мост на железной дороге Гомель — Калинковичи, уничтожив путевое хозяйство станции Демихи, вырезав несколько километров телефонных и телеграфных проводов, Ковпак на восьмой день марша вывел хлопцев к Припяти у села Юровичи. Припять не Днепр, здесь молодой ледок уже сковал водную гладь. Сковал, да не очень прочно: толщина льда сантиметров 5—10, местные по нему переходить на тот берег еще не рисковали. Для пробы спустили на берег одну подводу: лед выдержал. С ходу перемахнули партизаны через Припять, хотя последние подводы переправлялись под угрозой обстрела: к недальнему поселку Большие Водовичи прибыл на автомашинах батальон противника: там его встретили взводы глуховцев и кролевцев и обратили в бегство.

Дед все эти томительные часы как вкопанный стоял у самой кромки берега, не сводя глаз со льда, предательски потрескивающего под тяжестью людей, техники, обоза. Мало кто догадывался, что то и дело замирало у него сердце, холодная испарина покрывала высокий лоб.

Только Руднев, стоявший рядом, слышал прерывистое, взволнованное дыхание друга, а тот ведал, что и комиссар в таком же состоянии. Вот так и таились друг от друга, зная в то же время, что ни для кого из них двоих это не секрет.

Припять осталась позади. Командир и комиссар могли себя поздравить: реке в добычу не досталось ничего! Чуть-чуть было не поглотила Припять одну-единственную телегу, запряженную волами, — лед таки подломился под ней. Но мгновенно подоспели братья белорусы, жители здешнего села, и телега с волами тотчас же оказалась на берегу. Командир и комиссар с благодарностью пожали руки добрым людям, братам, или по-белорусски сябрам, обняли на прощание. Впрочем, этим благодарность не ограничилась: одному из местных белорусских отрядов ковпаковцы передали и весьма существенные подарки: станковый пулемет, бронебойное ружье, сто винтовок, рацию. Воюйте, други! Бейте оккупантов на белорусской земле!

И снова — вперед! Снова бои с вражескими гарнизонами по пути, схватки с полицией, уничтожение предателей, старост, пособников гитлеровцев.

…Беседуют на марше Ковпак и Сыромолотный. Оба вымотались до предела, но довольны — дела идут хорошо. Приказ Москвы выполняется успешно.

— Похоже, Иван Константинович, можно уже кое-что и доложить наверх, а? — Дед вопросительно смотрит на Сыромолотного. Тот понимающе улыбается в ответ.

— Полагаю, что можно…

К ним подходит Павловский. После того как Михаил Иванович был в веселовском бою ранен в ноги, он ходит с трудом. Дед назначил его после выздоровления своим помощником по хозяйственной части. Старый партизан согласился — лишь бы не отправили самолетом в Москву, но оговорил условие: «мирную» должность принимает, но с правом участвовать в боях! Не себя имея в виду — утомленных людей и лошадей, Павловский предлагает смущенно, в сущности, заранее зная ответ командира:

— Может, передохнем малость, а затем дальше?

Хорошо понимая своего начхоза, Ковпак лишь покачал головой:

— Ты, Михайло Иванович, знаю, еще у Котовского научился лупить врага как раз тогда, когда тот ни сном ни духом не чует беды. Верно?

— Понятно, Сидор Артемьевич!

Ковпак и Сыромолотный переглянулись, и Дед тепло закончил:

— Давай, Михаило Иванович, друг ты мой, насчет передышки в другой раз потолкуем, а? Сейчас недосуг — вперед пойдем. Добро?

И лукаво-ласково подмигнул Павловскому. Все трое рассмеялись. А Сыромолотный и Павловский поняли: Дед что-то задумал…

КРЕСТ НА «КРЕСТЕ»

Правобережье Украины встретило Ковпаково войско морозами да снегами второй военной, партизанской зимы. Пугало ли это Ковпака? Суть в том, что такой вопрос ему просто не приходил в голову: ведь уже не первая, а вторая для него зима во вражеском тылу. Следовательно, к ней не привыкать. Более того, партизаны за эти полтора года научились в своей борьбе с оккупантами относиться к стуже, метелям, снегопадам, длинным зимним ночам как к добрым союзникам. Для гитлеровцев же, наоборот, все эти природные факторы оборачивались сущим бедствием.

В хороший зимний день соединение остановилось в селе Буйновичи, неподалеку от районного центра Лельчицы, раскинувшегося на берегу реки Уборть. Как доносила разведка, гитлеровцы успели здесь за последние дни создать сильный укрепленный пункт, приспособив, в частности, для обороны несколько каменных зданий. В импровизированный дот была превращена даже каменная глыба пьедестала снятого памятника Ленину. Гарнизон местечка достигал 500 человек.

В Буйновичах Ковпак неожиданно обнаружил, что местная телефонная связь каким-то чудом продолжала действовать. И он решил… поговорить с немецкой комендатурой в Лельчицах. Коменданта на месте не оказалось, как выяснилось впоследствии, он под благовидным предлогом просто сбежал.

«Со мной разговаривал какой-то офицер, довольно прилично изъяснявшийся по-русски. Не знаю, известно ли ему было уже об ударе, нанесенном Красной Армией немецкой группировке под Сталинградом, но этот волк уже напялил на себя овечью шкуру и научился блеять.

— Чего вы хотите? — спросил он, когда я сказал, что с ним разговаривает командир части Красной Армии, действующей в тылу немцев.

— Хочу, чтобы и духа вашего не осталось на советской земле… — ответил я.

— Да, собственно говоря, я и сам не прочь поехать домой, — сказал он.

— В чем же дело?

— Да, видите ли, у меня есть начальник, и разговаривать с ним на эту тему совершенно невозможно, он фашист.

— А вы кто такой?

— Я просто немецкий офицер.

— Приказываю гарнизону сложить оружие, в противном случае все вы без различия будете уничтожены,

— Хорошо! я передам ваш ультиматум своему начальнику».

Повесив трубку, Ковпак повернулся к присутствующим здесь же Базыме и Войцеховичу.

— Давай, Гриша, и ты, Вася, садись. Операцию распишем. На уничтожение гарнизона. Понял?

Начштаба и его помощник хорошо знали своего командира: раз Ковпак приказал — за работу немедля,

В ночь на 26 ноября Лельчицы были окружены со всех сторон. Руднев по этому поводу сказал командирам:

— Ну, держись, хлопцы!

Бой предстоял трудный. Осажденные знали то же самое, что и Ковпак: это конец, потому отбивались люто. Чтобы разрушить мощные каменные укрытия, Дед бросил в бой 76-миллиметровые орудия. Гарнизон райцентра был уничтожен.