«В момент разгрузки города Уральска от вооружения и боеприпасов бывший комбриг Чапаевской дивизии Сапожков поднял против Советской власти восстание и хотел захватить в городе Уральске вооружение и боеприпасы. Под моим командованием на подступах к городу банда Сапожкова была остановлена…»

Крымская твердыня рухнула, с нею рухнули и последние надежды белогвардейщины сломить Республику Советов собственной военной силой. Сидор Ковпак, скромный солдат революции, хоть и не принимавший участия непосредственно в последних этих боях, мог, однако, с полным правом сказать сам о себе: «Без меня не обошлось». Фронты ликвидированы. Война не кончилась. По всей Украине шастают банды. Их много — мелких, крупных, всяких. Одни состоят из десятка кулацких сынков-односельчан и не уходят за пределы волости, другие — многосотенные, возглавляемые бывшими царскими полковниками, связаны с закордоньем. И для тех, и для других кровь людская — водица сущая… Не своя, конечно. Налетали внезапно на села и городки, вырубали в первую очередь коммунистов, советских активистов, вырезали их семьи, не щадя ни старого, ни малого. Бандитизм, но на классовой, а не просто уголовной основе. Поэтому в банде какого-нибудь в прошлом жандармского ротмистра можно было встретить трижды судимого даже в дофевральские времена убийцу и грабителя. Случалось, впрочем, что они и менялись ролями в своеобразной бандитской иерархии.

Серьезной военной силы эти банды не представляли, но урон, однако, только что вышедшей из кровопролитнейшей гражданской войны Советской власти причиняли огромный. Главное — терроризируя население, они мешали трудовому народу залечивать раны двух войн и строить новую жизнь. Была у них и определенная опора — притаившиеся по всем щелям контрреволюционные круги города и деревни. С бандитами нужно было кончать. Быстро и решительно. Одним из тех, кто получил такой боевой приказ, был краском и коммунист Сидор Ковпак. К сожалению, об этом периоде жизни его известно мало…

НА ОБНОВЛЕННОЙ ЗЕМЛЕ

Ковпак рвался домой. Шутка ли — десять лет прошли в армии, из них семь в почти непрерывных боях. Знал — там, в родной Котельве, как и по всей разоренной стране, каждая пара крепких рабочих рук дороже золота. Истосковался по мирному труду, по домашнему быту, по семье. Хотелось встретиться и со старыми товарищами по Котельвинскому отряду, с которыми разлучил его в свое время сыпняк.

Вышло иначе. Ковпака вызвали в политотдел дивизии и сказали: «Поедешь, товарищ, в Большой Токмак помощником уездного военного комиссара…»

Раз посылают — значит, нужно. Отставив мысли о демобилизации, Сидор стал собираться в дорогу. Впрочем, солдатские сборы недолгие. Все на нем самом. Таким он и явился в июле 1921 года в Большой Токмак: солдатская гимнастерка да галифе, обутый в изведавшие сотни верст фронтовых дорог, а потому дышащие на ладан сапоги. Коренастую фигуру перехватывал ремень с портупеей, на ремне — потертая кобура с тяжелым наганом.

Прибыл в уезд — словно в воду свалился, столько было служебных, партийных и общественных дел, тем более что помощником он пробыл недолго — назначили военкомом. О себе подумать некогда было: что идет ему уже четвертый десяток, а собственной семьи все нет (и не скоро еще она у него будет!).

Только освоился с Большим Токмаком — новое назначение: организовывать уездный военкомат в Геническе. А здесь ему поручают возглавить борьбу с бесчинствующими по уезду мелкими, недобитыми кулацкими бандами. Бандитские последыши, чувствуя, что настает их последний час, лютовали, как никогда раньше. В одном селе бандиты зверски убили председателя сельсовета, двух кооператоров, изнасиловали и повесили учительницу. Банду настигли, но неопытные бойцы Ковпака слишком рано, без команды открыли огонь. Часть бандитов, бросив коней в топях Сиваша, сумела вплавь уйти от преследования.

Только поставил работу УВК в Геническе — новое назначение, куда более высокое, — военным комиссаром Павлоградского округа на Екатеринославщине (ныне Днепропетровская область). Случилось это осенью 1924 года.

Военком округа! Это значит, что с него, Ковпака, спрос за доброкачественное пополнение для Красной Армии с территории весьма и весьма обширной. И во все нужно вникать до мелочей — иначе Сидор Артемьевич (вот уже несколько лет никто его, кроме старых друзей, без отчества не именует) работать не умеет и не может. Потому военком лично знакомился с каждым допризывником и призывником. Старался разобраться в характере, способностях, наклонностях каждого: ведь именно от него, военкома, в первую очередь зависело, в каком роде войск, где служить будущему защитнику Родины. И потому горько переживал почти сплошную неграмотность призывного контингента.

Знал военком, что все, решительно все Советская власть даст этой молодежи, но позже, не сейчас. А пока плохо дело, и сокрушенно покачивал головой, просматривая списки взятых на воинский учет и останавливая взгляд на графе «образование».

Чем мог, помогал Сидор Артемьевич школьным работникам округа, привлек, в частности, к делу ликвидации безграмотности демобилизованных командиров и специалистов Красной Армии, состоявших в военкомате на воинском учете.

Между тем наступала пора коллективизации сельского хозяйства страны. Появились первые колхозы и на Украине. Павлоградский окружком КП(б)У решил организовать колхоз в одном из самых крупных сел округа, в Вербках. Уполномоченным неожиданно для многих послали… военкома! Окружкомовцы рассудили, что кто-кто, а Ковпак сумеет договориться с крестьянами — ему ли не знать сельскую жизнь, да и авторитетом пользуется повсеместным.

Военком отправился в Вербки как был — в форме, со знаками различия командира полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Разыскал там Иллариона Васильченко — председателя сельсовета. Обсудили вдвоем, что делать, с чего начинать. Уполномоченный решил начать с самого, казалось бы, простого (к сожалению, слишком многие уполномоченные этой «простотой» впоследствии пренебрегали): лично, не жалея времени, обойти Вербки. Двор за двором. Усадьбу за усадьбой.

Так и сделал Ковпак, хотя ушло на то немало дней. В лицо узнал всех хозяев. С каждым в отдельности поговорил, к каждому присмотрелся. На вопросы отвечал прямо, откровенно и, что важно, понятно. Был терпелив, не выходил из себя, не горячился, когда встречали порой его слова с недоверием, а то и прямо враждебно. Рассказывал, убеждал уважительно, соблюдая достоинство и свое, и собеседника.

К Сидору Артемьевичу привыкли, поняли: крестьянскую жизнь знает. Поверили, что без коллективного хозяйствования из нужды не выйти.

На собрание пришло все село, кроме явных, лишенных права голоса кулаков. Высказались за колхоз все выступавшие — это Ковпак и Васильченко предполагали. Но другое оказалось полной неожиданностью… С мест раздались голоса, поддержанные залом:

— Хотим колхоз, если к нам за председателя уполномоченного! Ковпака хотим! Даешь Ковпака!

Военком понял: это «если» не от самих вербковчан, они принимали Советскую власть без всяких «если». Это хитрая демагогия кулаков, высказаться в открытую против колхоза побоявшихся. Знали они, что уполномоченный по коллективизации человек военный, полковой командир. Откажется, поблагодарив за честь, Ковпак — это же ясно. А раз так, значит, и с колхозом дело застопорится. Дальше видно будет…

Но это «дальше» не состоялось. Кулацкую уловку, не понятую, а потому и одобренную собранием, Ковпак раскусил сразу и решение принял немедленно, по-командирски. Он встал из-за стола, одернул и без того аккуратно заправленную под широкий ремень гимнастерку и спокойно сказал:

— Если нужно людям, чтобы Ковпак первый показал, чего стоит колхоз, тогда вот вам, граждане, мое слово: спасибо за то, что верите Советской сласти, которая меня сюда послала. Давайте вместе новое житье строить, как партия наша зовет.

Избрали единогласно! Так Сидор Артемьевич стал единственным, должно быть, военкомом, являющимся «по совместительству» и председателем сельскохозяйственной артели — Вербковского колхоза имени Ленина. Зал грохотал аплодисментами: крестьяне, за месяц искренне привязавшиеся к уполномоченному, от души радовались его согласию. Кулаки и подкулачники сидели подавленные — они такого оборота не ожидали.