Но допустим, все прошло благополучно. Кабель пойман, зажат в электростатическом поле, натянут от Москвы до полюса (или до Гвинеи, или до Австралии). К зажимам ловушки Альбани подключает ратоприемник, радирует: “Шлите посылку”. И через минуту вынимает пробы: набор красок (проверка зрительная), набор духов (проверка по запаху), страницу книги и биологический яд.
— Держи, Смерть Мышам, — говорит Альбани.
Смерть Мышам — это прозвище Кима. Такова его задача: убивать мышей во льдах, в тропиках и подводой.
Если мышки умирают, работа закончена. Можно погулять часок, поглядеть окрестности или затребовать из Москвы вкусный ратомический обед. Чаще всего группа связана расписанием и спешит на аэродром. Опять стандартная гостиница, где, не спрашивая, можно найти столовую и ванну. Четыре путешественника ищут постель, прежде всего им хочется выспаться. И где-то в середине сна их будят: отправляется баллиста на Москву. Ким дремлет в кресле, а если не дремлет, видит за окном облака — днем белые, вечером сизые, ночью черные. А если облака надоедают, можно послушать рассказы Альбани, большей частью о Гхоре:
— Гхор говорит: “Наука это подвиг. Работающих с прохладцей она выталкивает”.
— Гхор говорит: “Главное — польза дела. Можно терпеть грубых, можно терпеть глупых, если от них есть польза”.
— Какая польза от глупых? — спрашивает Ким.
— Гхор говорит: “Можно быть глупым житейски, глупым с женщинами, но исполнительным и сосредоточенным”.
“Вероятно, я из этих глупых,-думает про себя Ким.-Жалко. Мне хотелось бы быть умным с Ладой”.
Лада тоже ему твердит постоянно: “Гхор! Гхор! Гхор подсказал, Гхор указал, Гхор придумал, Гхор направил”.
В последнее время она работала в другой группе— подмосковной; Гхор часто посещал их лабораторию, разговаривал с техниками.
— Что-то неправильное есть в Гхоре, — сказал ей Ким однажды. — Почему он стремится заслонить всех?, Работает целый институт, а слышно одно имя.
— Институт прозябал до прихода Гхора.
Ким спрашивал себя: “Может, он несправедлив к Гхору?” Как говорит Альбани: “Пусть грубый, была бы польза”. Польза от Гхора есть: ратомика распространилась по миру. С невидимым кабелем дело идет на лад. Скоро дубликаторы появятся на всех поездах, на всех островах и на самолетах. На Луне тоже будет ратомика. Луна на очереди.
В инстутуте все знали, что Луна на очереди. В апреле Альбани сказал помощнику:
— Ну, Смерть Мышам, готовься в дальнее плавание. Довольно скакать по Земле, двинем на Луну, там будем кабель за хвост ловить.
На Луну! Дух захватило от волнения. Это уже путешествие. Подумать, Ким будет в космосе, куда рвутся все, а попадают немногие!
И все же Ким засомневался. До сих пор его полеты не мешали основной работе. Он улетал на субботу и воскресенье, будни аккуратно проводил в Институте профилактики. Но на Луну нельзя летать каждую неделю. Надо выбирать: или-или! Профилактика-его главное дело, там он растет, совершенствуется. А среди ратомистов кто он? Не биолог и не врач, лаборант какой-то.
Вот если бы и Ладу командировали на Луну, он не сомневался бы ни секунды. А почему бы ей не полететь? Разве ей не интересно в космосе? И Гхор отпустит Ладу, если она попросит. Если скажет: “Хочу лететь с женихом”.
Ким даже зажмурился, когда в мыслях назвал себя женихом. Неужели придет когда-нибудь такое счастье?
Лады не было дома в тот вечер, его встретил Тифей. Старик, конечно, стоял за Луну. Он сказал; “Медицина подождет. Нельзя упускать такой случай. Будешь в космосе-увидишь настоящих людей”.
— А на Земле мы не настоящие разве?
— Вы настоящие в зародыше: вам проявить себя негде, на Земле вас опекают, под локотки поддерживают. А в космосе только настоящие выживают. Слабые духом пропадают там.
Лада запаздывала. Ким набрал ее позывные. Оказа-
лось, что она на Оке, в городке ратомики, через минуту вылетает. “Я уже одеваюсь, — сказала она час спустя.-' Я лечу вот-вот, подожди меня обязательно, Кимушка”. Потом вообще перестала отвечать на вопросы, перевела свой браслет на “эн”.
Ким вернулся домой обеспокоенный. Почему “эн”?
Все ли благополучно у Лады? Попросил позволения у старика Грицевича позвонить в полночь и ровно в полночь набрал позывные.
—Все в порядке, прилетела только что,-сказал старик сурово. И Лада наклонилась над его браслетом, показала усталое лицо.
— Кимушка, ты прости меня. Мчалась домой как ракета, не хотела терять время на разговоры. Тебе нужно обсудить со мной что-то? Завтра обсудим, хорошо? Ужасно хочу спать, нестерпимо.
Она улыбнулась пленительно, а Тифей сказал почему-то: “Подожди еще” — и браслета не выключил, на экране не появилась “омега” (разговор окончен). Виднелось там что-то смутное, вероятно узоры на потолке, и слышались голоса Тифея и Лады.
Ким вежливо ждал. Ему сказали: “Подожди еще”.
— Где была так долго? — спросил Тифей ворчливо.
— В Серпухове, папа. Так интересно было. Гхор рассказывал про свое детство. Оказывается, он вырос в горах, без друзей, без товарищей, совершенно одинокий.
И в четырнадцать лет убил бешеного слона. Удивительный человек какой!
— Лекция была такая?
— Что ты, папа, при чем тут лекция? Мне он рассказывал и еще двум девушкам.
— А те двое… тоже влюблены по уши?
Ким вздрогнул.
— Как тебе не стыдно, папа, почему я не могу восхищаться человеком просто так? Какая может быть любовь к Гхору? Он необыкновенный ученый, а я простая девчонка.
— Самыми плохими супругами бывают необыкновенные…
— И вообще, почему ты на каждого человека смотришь как на возможного мужа? Я не собираюсь замуж. Мне и с тобой хорошо.
— Лесть пропускаю мимо ушей. Значит, замуж не собираешься? Тогда позволь спросить: что ты думаешь о Киме?
— О Киме? Ну папа, что ты? Он тоже кандидат в мужья? Ким милый парень, хороший товарищ, добрый такой…
— Но ты же понимаешь, что этот милый, хороший и добрый любит тебя.
— Ну, понимаю,-созналась Лада после долгой паузы.
— Почему же ты так недобра к этому доброму? Почему не скажешь откровенно, что у него нет никакой надежды? Про запас его держишь, что ли?
— Папа, ты становишься циничным.
— Хорошо, каким нециничпым словом ты назовешь поведение девушки, которая позволяет себя любить, внает, что любовь эта безнадежна, и не помогает другу избавиться от несчастливой любви?
— Что же ты хочешь от меня, папа? По-твоему я должна объясниться в нелюбви? Каждому мужчине при первом знакомстве объявлять: “А знаете ли, я вас не люблю”.
— Не шути! Не каждому и не при первом знакомстве. Но товарищу, с которым два года дружишь, должна сказать.
— Ладно, я скажу. Я скажу, дорогой мой, ужасно честный, отвратительно прямолинейный папка. Только не сегодня, завтра. Сейчас я хочу спать.
И тогда Ким увидел над экраном жесткий неуверенный палец протеза. Он тянулся к выключателю. Почему только сейчас Тифей вспомнил о выключении?
“Омега”. Конец разговора.
—Так, — сказал Ким сам себе, — значит, так. Отвергнутый, подавленный, уничтоженный, сидел он на кровати, угрюмо глядя на пол. Пол был из мелких плиточек, белых и голубых. Можно было мысленно пройтись по белой диагонали, можно и по голубой. А ходом коня перескакиваешь с голубой на белую, с белой на голубую…
— Значит, так.
На полу стояли ботинки с твердыми круглыми носами. Мягкие удобны лишь в городе. На левом носке была царапина и красноватая грязь, тропическая грязь с Гвинейского залива.
— Стало быть, так!
Рано утром Ким позвонил Альбани, сказал, что полетит на Луну.