В центре самые интересные сооружения. Тут две обсерватории – одна на солнечной стороне, другая на темной. Тут же вокзал. Причаливают к платформе малые и большие корабли, похожие на рыб, на трубы, на шары, на гири… Грузы выкатываются из чрева, выходят пассажиры в скафандрах. Катятся по небу другие города-колеса, весь космос как бы усыпан ломтиками колбасы. И за всей этой толчеей зорко следит капитан острова, мастер расчета, спасающий от столкновений. Конечно, с детских лет вы мечтаете быть капитаном… наблюдать за космической дорогой, в семь вечера включать маховик, разворачивая комнаты к ночному небу, объявлять по радио: «Отдыхайте, спите спокойно, капитан не спит!»

Такую главу хотел вписать Ааст Ллун в книгу подарков, такое предложение внес он в Совет Человечества, под названием «Проект Реконструкции Неба».

Проект этот очень последовательно продолжал всю деятельность Ааста. Именно так строились все Амуры и Громы – большие искусственные спутники, которые столько раз рассчитывал Ааст. Типовой проект он как бы умножил на два миллиарда, Космическая пустыня обездолила Ааста, а узник в ответ уничтожит космическую пустыню, оживит и населит ее.

Историки науки отмечают, что Ааст не был оригина­лен. Идею эфирных поселений выдвинул еще в начале XX века Циолковский – основатель наук о покорении космоса. То был человек удивительный: скромный учитель, глуховатый, одинокий, он жил в провинциальном городке России и одновременно в третьем тысячелетии. Соседи пили, копались в огороде, играли в карты – он прокладывал дороги в космос, расселял человечество в эфире. Это был поистине волшебник, но волшебник без палочки: предвидел чудеса, но не успел сотворить. Ведь он умер за четверть века до первого визита человека в космос.

Знатоки истории, впрочем, отметили и некоторые отличия у Ааста Ллуна. Великий мечтатель XX века не знал о лучевой опасности и не придавал значения метеорной. Поэтому его города были без всяких шуб, эфирные жители купались в море света, наслаждались невесомостью…. Ааст же испытал невесомость на себе, не хотел продолжать испытание на детях будущего. Он настаивал на нормальной искусственной тяжести, все его колеса крутились вокруг оси – один оборот в минуту.

Итак, проект реконструкции неба, по Циолковскому, был представлен в Совет Человечества, рассматривался там осенью 2196 года.

И резче всего против Ааста выступили другие архитекторы природы, предлагавшие направить усилия людей не в космос. Их трое было – главных оппонентов: степенный Ван-Вейден, великий остеклитель (он предлагал все поля покрыть стеклом, превратить планету в сплошную оранжерею), долговязый Маккей, отеплитель полярных стран, и маленький Ота, сторонник заселения океанов.

Соперники, влюбленные в свои идеи, сразу же обнаружили слабые места в проекте Ааста Ллуна.

Ван-Вейден сказал: «О расчетах я не говорю: вероятно, там все правильно – извлечены корни и взяты производные. Но, признаюсь, мне, человеку обыкновенному, это не по душе. Мы обыкновенную Любим почву: твердую, плодородную, удобренную; грядки любим, цветы на грядках. Как-то неуютно и страшно провести всю жизнь в автобусе. Ты мчишься, за тобой мчатся, наискось, наперерез. На нашей доброй старой Земле страны крепко держатся друг за друга, не сталкиваются, не наезжают. А там у каждого поселеньица своя орбита. Наклон получается разный, орбиты пересекаются, надо их раздвигать для безопасности, но тогда одним будет тепло, другим – похолоднее, ближние будут заслонять свет дальним, мелькать, устраивать затмения. Не будут заслонять? Хватит места в космосе? Ну что ж, если вы оставите свободное пространство, значит, вы его не используете. Используете один процент, доли процента….

Ота сказал: «Я не могу опомниться. Меня так потрясает, так поражает проект Ааста. Думаю, что только через тысячу лет мы сможем его оценить полностью. Я только хочу возразить моему коллеге Ван-Вейдену. Один процент, даже доли процента – это достаточно много. Но я не понимаю одной мелкой детали, не уловил при чтении. Сколько людей будет жить на эфирном островке? Видимо, одна–две тысячи. Но это даже не город, это село, колхоз, один завод – не более. В селе может быть сад, огород, школа – селу не нужен университет, научно-исследовательский институт, металлургический комбинат… На нашей старой Земле человечество ведет единое хозяйство на сто миллиардов чело­век. Я не очень понял, как вы будете вести единое хозяйство на островках? Ведь все они расползаются, у всех разные периоды обращения и разные орбиты. Сегодня рядом институт, рядом поставщик сырья, рядом клиника, через месяц они за сто миллионов километров. Сырье удирает от завода, завод от потребителя. Чтобы учиться, надо покинуть семью; чтобы лечиться – покинуть семью. Не возникнет ли стремление замкнуться в маленьком натуральном хозяйстве, выращивать капусту на солнышке и к тому свести жизнь?»

А Маккей добил: «Я человек прямой, вырос в лесных дебрях, у нас в Канаде уклончивых не уважают. Скажу просто: цифры большие, километров миллионы, а простор мнимый. Комнаты, комнаты, коридоры и коридоры. Шестикилометровый коридор и садик на триста гекта­ров. Здоровому человеку дышать негде».

И это последнее возражение показалось Аасту самым убедительным. Ограбленный космосом, Земли лишенный, он мечтал, чтобы для всех Земля была в космосе: рассыпчатый снег, тугой ветер, небо, и море, и горы. А что получилось? Аквариум вместо моря, лифты вместо гор, коридоры и сад на триста гектаров.

Ааст возвратился с Земли угнетенный и больной. Он еле высидел дискуссию в Кремле. Кровь шла у него изо рта. Вернувшись, собрал свои чертежи и расчеты, увязал и выбросил в космос. Со спутника легко было сбрасывать; размахнулся – и новая планета бороздит пространство. Мать сказала сокрушенно: «Не изводи себя ради них. Кто же тебя жалеет, понимает?» Ааст дал ей слово не думать о реконструкции неба, держал слово неделю.

«Как сделать эфирные города побольше? – спрашивал он себя. – Не на тысячу жителей, а на сто тысяч, на миллион, на сто миллионов? Тогда отпадут основные возражения».

Расчет говорит: можно делать большие спутники, но только невесомые. У естественных планет тяжесть направлена к центру, тяжесть помогает прочности. Чем планета массивнее, тем прочнее. На эфирных островах тяжесть центробежная, вес направлен наружу, эфирный остров как бы стоит на своем ободе. Вес километровых сооружений обод выдержит, от стокилометровых развалится, потечет, как горные породы текут на стокилометровой глубине.

И Ота прав в своих сомнениях. Нельзя вести единое хозяйство на автобусах, бегающих по разным маршру­там. Связать можно только те, которые идут по одному направлению, по одной орбите, гуськом. И нельзя ли их соединить не только экономически, но и в прямом смысле – жесткой связью: трубой, коридором? Получится как бы ряд из паровозных колес на единой оси, хоровод колес по всей орбите.

Потом еще можно хороводы соединить между собой…

Так постепенно Ааст Ллун пришел к другому старинному проекту – к идее Фримена Джей Дайсона.

Дайсон жил в XX веке, на полвека позже Циолковского, но даже неудобно их сравнивать, ставить рядом. Циолковский был мечтатель, подвижник, зачинатель движения в космос. Дайсон – благополучный американец, профессор, преподаватель квантовой механики, автор учебника по квантовой механике, между делом написал и поместил в журнал «Наука» заметочку («Репорт»), расчетов не привел, допустил ошибки, научные и логические, но идею высказал. Интересно, что ее заметили и оценили раньше советские люди – жители страны, смотрящей в будущее.

Теперь Ааст Ллун представлял себе главу в книге подарков иначе:

Закипела в космосе работа. Строительным материалом стали безжизненные планеты. Сначала в дело пошли астероиды – всякие там Весты, Астреи, Терпсихоры… А потом и большие планеты были раздроблены взрывами. (Вот это были взрывы’) Из камня готовили камнелитовые плиты, из газов – метана и аммиака – пластики. Ведь в больших планетах газов было больше, чем камня. Так возникали в космосе плоские блоки – части будущей небесной тверди.