ПОКАЗАНИЯ ВЛАДИМИРА ВЛАДОВА

«Меня зовут Владимир Владов, возраст — двадцать шесть лет, профессия — автомонтер, холостой. Родился я в Пловдиве, там и проживаю, но часто бываю в Софии в связи с матчами, а также из-за разных деталей, которые в Софии легче найти. Три года играю левым крайним в „Тримонциуме“. Если вы посещаете матчи, наверняка знаете, что я левый крайний. В последнее время тренер пробовал меня на инсайда, но это уж дудки! Он говорит, будто я потерял темп и поэтому лезу внутрь и свёртываю игру. А все дело в том, что у нас нет настоящего левого инсайда, который бы принимал мячи, обработанные мною на левом крае. А когда нет толкового инсайда, левому крайнему волей-неволей приходится играть ближе к центру, отчего игра, само собой, свёртывается, чем предельно облегчается оборона противника. Но попробуй сказать это нашему тренеру! Он стоит на своём — будешь играть инсайдом. Раз так — ладно! Есть один софийский клуб, из ведущих, где меня ждут не дождутся. Это ещё секрет, поэтому я не назову вам имён. С председателем клуба мы дружки, а с его сестрёнкой и того больше. Работает она в торговле, но где — не скажу, потому что отношения наши тайные. Мы решили раскрыть тайну не ранее Нового года — до тех пор и я улажу перевод в софийский клуб, и она приготовит то да сё к свадьбе, да и вообще.

Отсюда-то и началась эта большая неприятность, с которой я, честное слово, не имею, в сущности, ничего общего. Приехал я вчера и остановился, как обычно, у брата «сестрёнки». Живут они на улице Стамболийского, в доме номер 97А, на первом этаже. Я приехал якобы за электромотором — и это не враки: электромотор всегда может мне понадобиться. Ну а по сути дела, мне хотелось увидеться с «сестрёнкой» Вчера вечером мы сходили в кино, а на этот вечер уговорились поехать на «Копыто», с братом, разумеется, он человек строгий и держит свою сестру на короткой узде.

Но человек предполагает одно, а получается совсем другое! Возвращаюсь я после обеда и гляжу — на столе телеграмма. Телеграммы я за свою жизнь получал редко, два-три раза, и потому встревожился. Что бы могло случиться? А случилось вот что: сообщают мне, чтобы к вечеру я вернулся в Пловдив, на матч с «Берое» из Сгара-Загоры. Матч этот — на кубок Советской Армии — был однажды отложен, и вот его назначили на сегодня самым неожиданным образом. И велят мне вернуться в Пловдив с первым же самолётом. «Ещё чего захотели! — подумал я и повалился на кровать. — Разве я не потерял темп, разве не признали, что я больше не гожусь как левый крайний? Ну-ка сыграйте, миленькие, без меня, поставьте-ка на моё место хотя бы того же Маке, а на меня плюньте!» Подумал я так и тут же заснул, как был в башмаках, по той причине, что за обедом вылакал литр «Фракии», а когда я пью за обедом вино, мне всегда до смерти хочется спать.

Проснулся я к пяти часам и должен вам сказать — со смутным предчувствием, что со мной случится что-нибудь скверное. Первым делом вспомнил про телеграмму. Чтоб её черти взяли! И ведь решил же твёрдо расстаться с моим клубом, и все шло как по маслу, а поди ж ты — начала меня грызть совесть. Матч с «Берое» полуфинальный, ребята рассчитывают на меня, на мой удар, в особенности головой… Если сегодня проиграем — скажут: Владко виноват. Владко бросил свою команду, как последний мерзавец. А кто его создал, кто прославил его? «Три-монциум»! Неблагодарная сволочь, пырнул ножом из-за угла в самый решительный момент и смылся… Вот какие мысли мелькали у меня в голове, а она и без того была тяжёлая — за обедом ведь я немного того…

Думал я, думал, и душа моя металась как рыба на песке. Никогда ещё я не испытывал таких треволнений! И под конец не выдержал. Взглянул на часы — скоро пять. Пловдивский самолёт вылетает через полчаса.

Решаю — никому никаких объяснений! Не остаётся времени. Выбегаю на двор, отпираю «москвич» приятеля универсальным ключом, который сам же я и выточил и всегда ношу в общей связке, и — старт! В ТАБСО. А в ТАБСО пожимают плечами: «Билеты, — говорят с улыбкой, — кончились ещё в обед!» «Ах, чтоб вас разорвало!» — сказал я, хотя, вообще говоря, с женщинами я всегда очень корректен. Вышел на улицу, а на сердце — тоска. Просто ноет! А с чего бы — я ведь твёрдо решил уйти из этого проклятого «Тримонциума», черти бы его взяли!.. А сам будто ступаю на горячим угольям, да что там уголь: будто меня на вертеле жарят. «Ну и размазня же я, — думаю, — стыд и срам!» И был я готов тут же отказаться и от Софии и от «сестрёнки» — лишь вовремя добраться до Пловдива, до нашего футбольного поля… И в ту же минуту решил хоть в омут головой. А голова у меня ещё с обеда тяжелее камня. «К чертям, — сказал я себе, — честь прежде всего!»

Сказал — и сразу в «москвич», но, перед тем как тронуться, сообразил: на Орловом мосту иногда устраивают проверку, а у меня ни водительских прав с собой, ни доверенности от моего приятеля на вождение его машины. Поэтому я свернул налево, чтобы по улицам Обориште и Марина Дринова напрямик попасть на бульвар Заимова. Оттуда, выехав на улицу Пауна Грозданова, было легко попасть на пловдивское шоссе. Я даже повеселел, мне стало приятно, что я придумал такую комбинацию Но все вышло не так. Вместо того, чтобы убежать от волка, я попал прямо ему в пасть… Я, значит, газую все больше и больше, и вдруг — прямо передо мной эти трое из ГАИ, берут меня на мушку! Не успел я ругнуться — про себя, разумеется, потому что на практике я никогда не выражаюсь — как в зеркале заднего вида появился, черт бы его побрал, один из них на мотоцикле… Будто сама смерть гналась за мной, и такой ужас схватил меня за горло, какого я в жизни своей не испытывал… Чепуха, конечно, потому что, остановись я, отделался бы штрафом, вот и все!

Ладно! Самое ужасное-то было не у меня за спиной, а впереди, но откуда я мог это знать! На углу Марина Дринова налетел я на какую-то тележку и мог бы превратить её в лепёшку, но каким-то чудом лишь задел правым крылом, и она перевернулась. Это происшествие, вместо того чтоб окончательно смутить меня, подействовало на мои нервы отрезвляюще, как холодный душ. Весь я же не совершил никакого преступления — к чему же мне удирать, будто я страшный преступник, почему не поднять белый флаг?

Я затормозил, проехал ещё немного по инерции и выскочил. И в ту же минуту заметил в нескольких шагах от себя дом, очень симпатичный дом, который я отлично знаю как свои пять пальцев. Вы спросите, откуда? Отвечаю: на нижнем этаже находится одна из олимпийских секций, а в секции работает мой закадычный дружок, женатый на пловдивчанке. С его женой мы в своё время играли в прятки — она жила в соседнем доме. Её отец держал бондарную мастерскую, и мы прятались в пустых бочках. Впрочем, как видите, это дело прошлое. Потом она поступила в Софийский университет, встретилась здесь со своим теперешним мужем, и мы стали с ним друзьями — водой не разольёшь. Каждый раз, выезжая в Софию, я сую в карман пальто бутылку «Плиски» и первым делом являюсь сюда. Болтаем о том о сём, иногда, когда нас четверо, играем в бридж. Чтобы не привлекать внимания и не тревожить инженера с верхнего этажа, выходим через чёрный ход — разумеется, когда засидимся допоздна. Оттуда, мимо мусорных вёдер, можно войти во второй подъезд соседнего здания. Ну, а войдя в этот подъезд, легче лёгкого выбраться на бульвар Владимира Заимова через первый подъезд, нужно только обойти лестницу со стороны двора.

Как на грех, все это с молниеносной быстротой промелькнуло у меня в голове, и я вбежал в дом через парадный ход со стороны улицы Обориште. Расчёт самый простой войду через парадный ход, поздороваюсь с приятелем, подмигну ему и выбегу через чёрный! А тот, на мотоцикле, пусть себе ищет ветра в поле!.. Я вот сказал, что все эти мысли мелькнули у меня в голове, но это, во всяком случае, не совсем точно. В тот миг я не думал ни о чем или почти ни о чем, а подчинялся какой-то, черт её знает какой, силе, — ну, как во время матча: я ведь тогда не думаю, почему должен находиться там-то и там-то, когда кто-нибудь из наших ведёт, но оказываюсь именно там, куда через секунду-другую наш подаст мяч. А уж после игры говорю приятелям: «Я остановился на таком-то и таком-то месте, потому что, видя, что левый инсайд берет мяч, подумал…» — и так далее. На самом же деле ничего такого я не думал, хотя, может быть, мне это лишь кажется, что не думал…