– …ну, только успокойся… Тут ведь не театр военных действий, так что вешать никого не надо… оставь свои армейские привычки…
– …от рук этих предателей-конфедератов только под Геттесбергом полегло столько наших товарищей, а ты еще меня успокаиваешь… Она просто смеется надо мной!..
– …успокойся…
– …она оскорбляет их святую память…
А к Скарлетт уже спешил Батлер…
Эта внезапная размолвка не могла не привлечь внимания собравшихся – все очень внимательно посматривали на Скарлетт. Впрочем, она не обращала на это ровным счетом никакого внимания…
Ретт, подойдя к своей жене, с интересом посмотрел на нее и спросил:
– Вот и оставь тебя на несколько минут одну… Ты что – опять поскандалила?..
Та, неспешно усевшись на свое место за столом, только улыбнулась в ответ:
– Почему же опять?..
– Ну, мне кажется, ты всегда скандалишь… Наверное, ты была права – мы с тобой уже слишком закостенели, чтобы посещать подобные мероприятия…
– Жалеешь, что привел меня сюда?..
После довольно продолжительного размышления Ретт очень тихо произнес:
– Нет… Просто мы никак не можем успокоиться… Нам все время чего-то не хватает, каких-то скандалов, каких-то историй… А все потому, что мы живем не сегодняшним днем, а теми событиями…
Скарлетт пожала плечами.
– Может быть… Впрочем, – она смело посмотрела Ретту в глаза, – впрочем, я не очень-то и хотела сюда идти, дорогой…
Тот, поняв, что Скарлетт накаляется, попытался обратить беседу в другое русло.
– Ладно, ладно… Сейчас начнется самое интересное – мистер Коллинз обещал танцы… Я ведь тебе говорил – он просто влюблен во все эти кадрили, во все эти джиги… Похвальное увлечение!
Однако хозяин, успокоив, наконец, своего не в меру разошедшегося однополчанина, счел просто необходимым поговорить и с другой стороной.
Подойдя к Скарлетт, он уселся напротив и сконфуженно улыбнулся.
– Мэм, мне очень неприятно, что так получилось, – сказал он, – просто мой старый товарищ, бригадный генерал Сойер – человек старой закалки… Он еще не понимает того, что мир изменился, и что все переменчиво… Простите его великодушно…
Скарлетт улыбнулась в ответ – она уже чувствовала и собственную вину…
– Ничего, ничего… Честно говоря, я тоже не совсем права – зачем я затеяла этот спор?..
«Один из тех редких случаев, – тут же отметил про себя Ретт, – когда она признается в своей неправоте… Надо бы где-нибудь записать… Нет, просто замечательно…»
Посчитав тему недавнего досадного инцидента исчерпанной, мистер Коллинз, как и предупреждал свою жену Ретт по дороге на этот вечер, перевел беседу на свои любимые темы – о певчих птицах и о старинных американских обычаях…
– Знаете, – сразу же, без подготовки сказал он, – я сегодня прогуливался на своем птичнике, и насчитал пять коноплянок. Мне кажется, что это далекое потомство той пары, которое когда-то свило гнездо над моей дверью… Как сейчас помню – тогда я шесть недель не пользовался парадной дверью, предпочитая черный ход… А что было делать?.. Когда это было – пять лет назад?.. Шесть?.. Семь?.. Боже, как быстро летит время… – Помолчав какое-то время, словно прикидывая в голове, сколько же времени прошло с той поры, Коллинз неожиданно переменил тему разговора: – Скажите, мистер и миссис Батлер… вы любите хорошие старинные танцы?..
Батлер улыбнулся.
– О да… Моя жена находит, – он кивнул в сторону Скарлетт, – что в свое время, в молодости я неплохо танцевал джигу… Я родился на Юге, а вы, должно быть, хорошо представляли тамошнюю жизнь лет эдак сорок-пятьдесят назад… Чтобы быть джентльменом или, как минимум, казаться таковым, необходимо было уметь управляться с любой лошадью, рыцарски вести себя по отношению к дамам, жевать табак, уметь выпить любое количество галлонов виски, не пьянея при этом, уважать дуэльный кодекс… ну, и, конечно же, хорошо танцевать.
Лицо мистера Коллинза выразило удивление.
– Вот как?.. В таком случае, у вас будет неплохая возможность продемонстрировать всем нам свое мастерство… Думаю, что вы ничего не забыли с тех времен, – сказал Коллинз.
Ретт улыбнулся.
– Вы это о чем?.. О дуэльном кодексе, – он выразительно посмотрел в спину сидящего рядом отставного генерала, недавнего оппонента своей жены, – или же об умении пить виски, не пьянея при этом?..
– Нет, я о танцах…
Была уже половина десятого, когда гости перешли в гостиную и, потягивая ликеры из узеньких рюмок, беседовали о безобразности новых нравов и всеобщей испорченности современной молодежи…
Мистер Коллинз рассказывал гостям о своих английских певчих птицах, жизнь которых он еще надеялся увидеть в естественных, природных условиях… Все слушали Джонатана с неподдельным вниманием или – что скорее всего, – делали вид, что слушали…
– Вы даже не представляете, – умильно говорил Коллинз, – какую радость могут приносить эти невзрачные с первого взгляда пичужки… Я и сам не думал, что это действительно так, пока не занялся ими… Я выписал столько птиц, изо всех стран, в последнее время я начал выписывать птиц не только из Европы, но даже из Африки и Индии… Нет, это действительно ни с чем не сравнимое счастье… Леди и джентльмены, когда-нибудь я продемонстрирую вам свой замечательный птичник…
И вот, когда часы пробили десять, гостей пригласили в танцевальный зал в верхнем этаже особняка, оклеенный голубыми с золотом обоями; на высоких окнах висели тяжелые бордовые портьеры. По стенам стояли золоченые кресла на изогнутых ножках в стиле какого-то из французских Людовиков с длинной числительной приставкой, а на небольшом возвышении уже расположились музыканты – разумеется, не джаз-банд, а два скрипача и контрабасист, розовые, как новорожденные младенцы, лысоватые сморщенные старички. Они блаженно улыбались, обнаруживая при этом, что у одного из них был полный комплект зубов, у другого же их сохранилось совсем немного, а у контрабасиста осталось всего только два, – «но, благодарение Богу, они еще кусаются…», – говаривал он часто.
Когда гости наконец-то собрались, музыканты ударили в смычки старинный танец «Индюк в соломе». Это был веселый старинный мотив джиги, под который в торжественные случаи жизни танцевали миллионы американских пионеров.
При мысли об этих далеких, давно уже умерших предках сердца гостей учащенно бились, в воображении возникала вся ушедшая уже жизнь, такая далекая и потому – непонятная, великие дела, унаследованные традиции… Дикие мустанги, деревянные форты, огороженные от враждебных прерий бревенчатыми частоколами, набеги индейских племен, добродушные, но в то же время бесстрашные ковбои, Буффало Билл… Короче – весь классический майнридовский и фениморкуперовский набор.
Старый скрипач с самой большой лысиной и с полным комплектом зубов то и дело выкрикивал фигуры:
– Марш!..
И танцующие после этой команды послушно шли друг за другом гуськом.
– Пара за другой!..
Пары тут же перестроились и пошли вокруг зала, веселые, радостные и гордые сознанием того, что они являются носителем самого главного – традиций доброй старой Америки…
Вскоре музыканты переменили тему – на этот раз гости уже танцевали лансье, на мотив «Старикашки Зипа». Два скрипача пиликали изо всех сил, контрабасист уже вспотел, дергая струны…
Точно так, наверное, в свое время они играли лет пятьдесят назад, когда День Благодарения или постройка новой деревенской хижины служили подходящим поводом для празднества…
И вот, наконец, настала торжественная минута, которой мистер Коллинз и его жена дожидались целый вечер, – самое главное из обещанных удовольствий. Четыре пары должны были танцевать кадриль; четыре пожилые, почетные и достойные пары покажут всем, и прежде всего этим молодым племянникам Джонатана, что такое настоящий старинный танец. Дамой самого хозяина, разумеется, была его жена, достопочтенная Элизабет.
Джонатан, подойдя к скромно стоявшим в углу Ретту и Скарлетт, предложил: