И хотя Бенно фон Визе — автор новой работы о Гейне, вышедшей в ФРГ, — «сурово отвергает, — по словам «Зюддейче Цайтунг», — любые попытки идеологического истолкования творчества поэта», я позволю себе заметить, что сатирические краски, какими изображена такая международная авантюра, не поблекли от времени. Напротив.

Реакция в ФРГ будоражит страну, запугивает ее мнимой «советской угрозой», лелеет слепую, безумную идею реваншизма. Ей мало своих пределов. Она требует имперского простора. Партия ХДС — ХСС сколачивает «лигу правых» в Европе, открывает специальные бюро в странах Африки. Уровень производства военных концернов достиг такого масштаба, что их уже не могут насытить даже огромные заказы бундесвера. Эти промышленные гиганты стремятся расширить «районы напряженности» в мире, лишь бы получить новые рынки для продажи оружия.

Вчитайтесь внимательно в интервью Георга Бакли, члена совета концерна «Диль КГ» (боеприпасы, взрыватели, танковое оборудование), опубликованное в журнале «Виршафтевохе».

Вопрос. Г-н Бакли, вы опасаетесь нехватки заказов в западногерманской военной промышленности. Но ведь сейчас широко развернулась новая фаза вооружений бундесвера. Разве этого недостаточно?

Ответ. Несмотря на перевооружение, мы констатируем, что производство ряда систем оружия завершается, а новые заказы отсутствуют.

(Следует заметить, что большие заказы на вооружение бундесвер размещает также в США — А. К.)

Вопрос. Вы требуете равномерной загрузки мощностей. Но поскольку бундесвер не может обеспечить этого, вы хотите, чтобы правительство облегчило экспорт вооружений. Не усматриваете ли вы в этом определенную опасность?

Ответ. Надо называть вещи своими именами. Загруз мощностей означает одновременно более вольное толкование понятия «районы напряженности», с тем чтобы можно было несколько расширить экспорт...»

Теперь понятно, как начинаются войны, хотя бы и локальные? Обратите внимание на лексические ухищрения. Каждое слово, взятое в отдельности, стерильно. Ничего грубого, есть даже доля плаксивости в том, как представитель концерна жалуется на «горькую судьбину». А за всем этим нетерпеливая алчность, зоологический эгоизм, готовность поджечь мир с разных концов — лишь бы не иссякала сверхприбыль.

«Принцип антикоммунизма» застит глаза деятелям реакции. Они не в силах проникнуться подлинно национальными интересами своей страны. Старый Бисмарк, столь чтимый в ФРГ, писал и говорил разное. Но в одном он был постоянен: никаких ссор с соседом на Востоке. Его настойчивый совет: «Не терять из виду заботы о наших отношениях с Россией». А кроме того, он высказал крайне интересную и ныне весьма злободневную мысль о том, как пагубно строить международные отношения, исходя из идеологических разногласий.

При этом принцип борьбы с революцией он, конечно, признавал «своим», но не находил возможным, как он писал в письме к Герлаху 30 мая 1857 года, «проводить этот принцип в политике таким образом, чтобы даже самые отдаленные его следствия ставились выше всяких иных соображений, чтобы он, так сказать, был единственным козырем в игре и самая малая карта его побивала даже туза другой масти».

Но именно такой принцип, то есть примат политической нетерпимости над разумными компромиссами межгосударственных соглашений вводят в международный обиход люди, лишенные чувства ответственности перед человечеством.

Если обратиться к истории, то такое положение окажется характерным прежде всего для эпохи религиозных войн.

Но не только.

Разве Атлантический блок, основанный на доктрине антикоммунизма, не напоминает «Священный союз» держав, заключенный на Венском конгрессе во имя торжества принципов легитимизма? Разница, бесспорно, большая, но вспомним: европейские венценосцы присвоили себе тогда право подавить революцию в любой стране лишь на том основании, что она гипотетически могла вызвать брожение в их собственных странах.

Да, «принцип антикоммунизма» застит глаза деятелям реакции. Их не смущает тот факт, что США хотят производить нейтронное оружие именно для Европы. Они полагают, что нашему континенту еще не все на его веку досталось и что он выдержит атом плюс нейтрон не только как безнравственную схему, но и в боевом применении. Они хотят, если перефразировать метафору Бисмарка, «малую карту» своего классового эгоизма подкрепить тузом ядерной масти. Не будем говорить об исходе такой войны в целом, но что осталось бы от Европы?

Однако вернемся в кабинет генерала. Я говорю ему о циничной сути нейтронного оружия. Оно хорошо отражает низменную основу «потребительского общества». Поставленное как бы перед выбором «люди — вещи», оно убивает людей, оставляя в целости вещи. И тем не менее генерал отвечает:

— Оно не более цинично, чем любое другое.

Итак, в бундесвере есть люди, весьма благосклонно внимающие голосам, которые требуют предоставить землю ФРГ для размещения нейтронного оружия. Чуткое, настороженное ухо современного европейца ясно различает в этих голосах ноты конфронтации и милитаризма. ...Трах-та-ра-рах!

Где я нахожусь? Как будто бы уже не в кабинете генерала, а в комнате Фрица, уставленной полками и шкафами с игрушками, где и происходят битвы между оловянными солдатиками и вообще вся история со Щелкунчиком, которому однажды выбили все зубы, а потом, как известно, крестный Фрица вставил ему новые. Он снова стал грозой комнаты. Да, скажем мы словами рассказчика из этой сказки, «вы понятия не имеете, дорогие слушатели, что здесь творилось. Раз за разом бухали пушки... Бум-бурум. бум-бурум-бум... А потом снова раздавался грозный и могучий голос Щелкунчика, командовавшего сражением. И было видно, как сам он обходит под огнем свои батальоны».

Но вот другая сторона усилила нажим, «Щелкунчик, по-видимому, был озадачен и скомандовал отступление на правом фланге. Ты знаешь, о мой многоопытный в ратном деле слушатель Фриц, что подобный маневр означает чуть ли не то же самое, что и бегство с поля брани. Теперь Щелкунчик, со всех сторон теснимый врагом, находился в большой опасности. Он хотел было перепрыгнуть через край шкафа, но ноги у него были слишком коротки... Гусары и драгуны резво скакали мимо него прямо в шкаф». (Как видно, опыт поколений интересовал и Гофмана. — А. К.)

Однако не вставлять же мне сюда всю сказку Гофмана. «Щелкунчик» написан в 1816 году, в нем явственны отголоски эпохи наполеоновских войн. Сатира на боевые действия адресована прусскому генералитету, высмеивает его ограниченность, неспособность правильно оценить явления реальной жизни. Грех этот, как мы знаем, переходит из поколения в поколение...

Я вспоминаю Щелкунчика и думаю: чего же он теперь хочет? Обзавестись евроракетной челюстью? Вставить себе нейтронные зубы? И какой же орех «кракатук» собирается он ими расщелкивать? А ведь заканчивается история у Гофмана так: «Вот вам, дети, сказка о твердом орехе. Теперь вы поняли, почему говорят — «поди-ка, раскуси такой орех» и почему Щелкунчики так безобразны».

Прощаясь, я спросил:

— Скажите, господин генерал, могу я попросить копию стенограммы нашей беседы?

— Какой стенограммы? — удивляется генерал.

— Той, что вел этот офицер, вон он идет к двери.

— Я не приказывал стенографировать.

— Может быть, о том распорядились другие. А может быть, он вел подробный протокол. Я был бы благодарен за возможность ознакомиться. Беседа была обоюдной, а согласия на запись у меня не спросили. Поэтому прошу компенсацию в виде копии.

— Мы подумаем, — неожиданно сказал генерал.

Копии я не получил. Да она мне и не была нужна. Беседу я воспроизвел точно, поскольку еще в машине, на пути к отелю, стал, по свежей памяти, записывать ее слово в слово.

Подполковник Лер провожал меня через всю территорию до комендатуры. Мы молчали. Ветер шевелил полотнище на флагштоке. Я посмотрел на спутника и спросил: «Вы чем-то недовольны?» Лер на этот раз ответил без улыбки, хоть бы и уксусной: «Я недоволен этой беседой» — и твердо сжал губы. Я понял так, что уж он-то задал бы мне перцу.