18

Наконец-то на диспетчерке в управлении Автономовым была брошена одна из тех фраз, которой назначено было стать крылатой:

– Завтра зануздаем Дон.

Несмотря на то что перекрытие русла должно было начаться после обеда, уже с утра по всему крутому склону правого берега, посеребренному полынью, стояли люди. Красными, зелеными, оранжевыми платьями и платками женщин покрылась верхняя часть склона, а нижнюю часть заняли мужчины. Среди них можно было увидеть и красные околыши, от которых уже отвыкли взоры. Костерком пылали они в том месте, где стояла, выдвинувшись вперед, группа старых казаков.

Впереди, положив обе руки на байдик, стоял совсем древний старик. Вокруг него плясала армия кинооператоров и фоторепортеров. Среди них увидел Греков и девушку в комбинезоне, которая, казалось, вот-вот переломится под тяжестью своей кинокамеры. Но, расталкивая мужчин, она неизменно оказывалась впереди всех.

Вездесущее племя в желтых кожаных куртках ловило мгновения, когда солнце проглядывало сквозь прорехи туч, стремясь запечатлеть то, что через час или через день запечатлеть уже будет невозможно. Через час, через день все здесь будет иным. Будет, может быть, яркий солнечный день, но такое уже не повторится. Будет, возможно, еще более красивым этот берег, но Дон никогда уже не потечет по своему руслу. Не будет больше такого Дона.

Преступлением было бы прозевать и то самое мгновение, когда он еще такой, и то, когда на него начнут набрасывать узду, а он, может быть, попытается поднять бунт, отстаивая свое право течь по древнему руслу.

А пока кинорепортеры и фоторепортеры избрали своей мишенью старого казака.

– Еще немного – и он испустит дух, – подтолкнув Грекова, сказал Автономов. – Эта киноблоха так и скачет вокруг него.

Но старик и в самом деле был для кинооператоров находкой. Во-первых, он чем-то похож был на Ермака. Во-вторых, это был не какой-нибудь ряженый сторож конторы «Главчермет», за всю свою жизнь не знавший седла, а самый натуральный сын Дона. В этом все переставали сомневаться, едва взглянув на его синий чекмень и на такого же цвета шаровары с лампасами.

Да, это был тот самый старик, который приезжал сюда и весной из станицы Приваловской, когда под напором льда содрогались быки железнодорожного моста, и потом, когда он пообещал Федору Ивановичу Цымлову, что Дон еще покажет себя. Но тогда одет он был в обыкновенный поношенный тулуп и в треух, а тут явился, как на смотр.

И поистине величественное впечатление производил этот обломок казачества, когда он, пренебрегая суетой окружавших его репортеров, сквозь их толпу зорко поглядывал в верховья на столб синей воды, которую хотели запереть камнем. Усмешка таилась у него в уголках губ под крыльями бурых усов и в складках полуприкрытых век.

Тишина повисла над берегом, когда Федор Иванович Цымлов взмахнул рукой за стеклянной стенкой своего КП и первые самосвалы с изображениями буйволов на капотах, съезжая к прорану на мост и разламываясь надвое, стали освобождаться от своего груза. Армия кинорепортеров и фоторепортеров, отхлынув от старика, повернула все свои жерла туда, где стали низвергаться в Дон водопады камня.

Но еще много времени должно было пройти, чтобы люди, заполнившие придонский склон, поверили, что все это было затеяно совсем не ради репортеров и кинооператоров в комбинезонах и желтых куртках, которым нужно было заснять какое-то представление на берегах Дона. Ничто пока не предвещало, что с Доном, который все с той же медлительностью тек среди белых песчаных откосов и красных яров, может произойти какая-нибудь перемена.

Сперва он всего лишь вздохнул, когда вывалилась из самосвала первая очередь камней. Ни сколько-нибудь замутить его не смогла она, ни тем более преградить ему путь в привычных берегах к Азовскому морю. Только на одно мгновение поднялась из его глубин фиолетовая муть, но тут же и успокоилась вода. Легкая рябь, набежав на кромки берегов, угасла.

Не омрачилась зеркальная поверхность Дона и после того, как еще раз самосвалы опрокинули в него свой грохочущий груз. Восемь тупоносых машин сразу въезжали на мост, вода размыкала чрево и, поглотив глыбы серого камня, смыкаясь, текла все так же, как текла она до этого сто и тысячу лет в берегах, опушенных зеленью лугов и серебром полыни.

– Так он и покорился! – услыхал Греков.

Тот самый казак, который сплел его сыну раколовку, стоял в двух шагах от него в толпе. Греков обратил внимание, что глаза у него были ярко-синие и молодые. Может быть, и потому, что, глядя вниз, под кручу, видели они, что батюшка-Дон не только не собирается покоряться, но даже и не желает замечать, что вся эта суета, затеянная здесь, имеет к нему хоть какое-то отношение. Мало ли чего уже ни затевали люди на его берегах за те сотни и тысячи лет, пока он течет в своем русле! Сколько их родилось и умерло, сколько окрасило своей кровью его воды и утонуло в них, а ему хоть бы что.

– Этим его не возьмешь, – снова сказал знакомый Грекову казак, дотронувшись сзади до плеча старика с байдиком. Но старик не оглянулся.

Кинооператоры и фоторепортеры и теперь не оставляли его в покое, то и дело переводя дула своих объективов с прорана на него. Они видели в лице этого древнего казака великолепный сюжет и хотели обыграть его до конца.

Но и он пока не оправдывал их надежд. Его лицо и вся внушительная фигура оставались невозмутимо спокойными, как невозмутимо спокойным оставался Дон, пренебрегая тем, что его старались забросать камнями. Положив руки на свой караичевый байдик, старик смотрел, как исчезают камни под водой. Съезжая с моста на левый берег, порожние самосвалы шли под экскаваторы и, вновь загруженные, возвращались на проран, замыкая кольцо. Пошел второй час перекрытия русла Дона.

19

Вдруг застрял самосвал посредине прорана. Остановились следом за ним и другие машины.

– Доигрался, – бросил Автономов. Греков не понял

– Кто?

Автономов метнул взгляд в ту сторону, где за стеклянной стенкой КП на круче белым пятном расплывалось лицо Цымлова.

– Кажется, было сказано ему, чтобы из ЗК на эту операцию – ни одного. – Автономов вскинул к глазам руку с часами. – Считай, уже полторы минуты из графика выпали. Ну, Федор Иванович, как бы я тебя самого не заставил улечься поперек Дона, – клокочущим голосом пообещал Автономов.

– Нет, это не ЗК, а Коваль, – присматриваясь к круглоголовому, плечистому шоферу, откинувшему капот самосвала, возразил Греков.

Шофер то нажимал на стартер самосвала, то опять, вылезая из кабины, по пояс скрывался в его пасти. «Буйвол» не трогался. Сзади подходили от экскаваторов новые машины, и скоро уже замерло все кольцо.

Автономов опять поднес часы к глазам.

– Две минуты.

В этот момент рядом с фигурой круглоголового появилась фигура другого водителя, в синем комбинезоне. Плечом отодвинув круглоголового, он нырнул в пасть «буйвола», через мгновение вынырнул и, махнув рукой, побежал в хвост колонны. Женщина в комбинезоне едва успела забежать впереди него со своей кинокамерой, затрещав ею, но он тут же и отвел ее рукой, побежав дальше. Круглоголовый шофер за хлопнул за собой дверцу кабины, и самосвал, окутываясь дымом, съехал с моста. Опять заструилось кольцо машин вокруг горла Дона.

– Кто этот молодец? – поинтересовался Автономов. С явным удовольствием он повторил: – Молодец! Когда будем людей к наградам представлять, ты, Греков, не забудь его.

– Это Коптев, – сказал Греков, присматриваясь к водителю в синем комбинезоне, который, оказав помощь товарищу, уже захлопнул дверцу своей машины.

Ничего не дрогнуло в лице Автономова. Он лишь повел глазами в сторону Цымлова, снова встретился взглядом с Грековым и устремил взор туда, где бурлила между ряжами вода и, опоясывая Дон, шли по кругу самосвалы с буйволами на капотах.

Все таким же невозмутимым оставалось чрево Дона, вздрагивая и расступаясь лишь для того, чтобы поглотить очередной поток камней. Уже начинало казаться, что никогда не насытится оно и что восторжествует этот потомок Ермака с байдиком, пока не стала стекать по балкам с горы из степи мгла и не послышалась из репродукторов команда Цымлова: