Стоп. Все воспоминания о курсах, на которые, Поммеренке ходил по чужому заданию, но не без интереса, вмиг вылетели из головы. Вот решение проблемы! Потрясающе!

А Вайнман хорош. Какова выдержка. Выдает настоящую сенсацию и держится скромником.

Отчет составлен в строгой хронологической последовательности. Никаких журналистских выкрутас, ни малейшей попытки выставить себя, автора отчета, в выгодном свете, хотя неожиданно события приняли весьма драматический оборот. Как сообщал Вайнман, собрание, протекавшее до того вполне обычно, в двадцать часов четырнадцать минут было сорвано.

Двери малого зала ресторанчика «Килертруд» с треском распахнулись, и пятнадцать-двадцать турок ворвались внутрь. На вид они мало чем отличались от большинства участников собрания. Возраст от двадцати до сорока пяти лет, одеты в синие или серые костюмы, без галстуков. Кое-кто в куртке поверх пиджака. Выступал как раз турецкий профсоюзник Мехмет Бурзан, тридцати пяти лет, член производственного совета крупного металлургического предприятия, где занято много иностранных рабочих.

Собрание прервалось, так как никто, в том числе Вайнман, ни секунды не сомневались в злонамеренности ворвавшихся. Бурзан прекратил свое выступление о дискриминации иностранных рабочих, некоторые из слушателей вскочили с мест. Началась перепалка, с обеих сторон кричали, размахивали руками.

Перебранка шла по-турецки, лишь изредка раздавались немецкие слова, чтобы объяснить присутствующим немцам, что происходит, однако и эти выкрики заглушались общим гамом, поэтому Вайнман не сразу, но все-таки сообразил, что ворвались «серые волки» (их обзывали фашистами, это слово звучит похоже и на турецком).

Вайнман затруднялся сказать, с чего именно началась драка. Поммеренке живо представил, как Вайнман старался уберечь свою марк-шпицевскую физиономию. Сам-то Рюдигер и подавно перетрусил бы. В таких случаях главное – спасать свою шкуру. Да и не важно, кто ударил первым. Важнее результат, а результат – многообещающий.

Далее Вайнман привел данные полицейского протокола и сведения, полученные из больницы. Ранены двадцать четыре человека. Из них лишь семеро ворвавшихся на собрание. «Серые волки» основательно подготовились к драке, об этом свидетельствовали спрятанные под пиджаками и куртками ножи, металлические прутья и даже велосипедные цепи.

Среди тяжело пострадавших оказались Феликс Бастиан и турецкий профсоюзник. По словам Вайнмана, правые экстремисты первым делом бросились на сцену. Кроме того, они с фанатичной яростью накинулись на стол с книгами и брошюрами. Стол разбит в щепки, книги разбросаны и растоптаны. По предположению врачей, Бастиана ударили по голове стулом. В результате – сотрясение мозга, сломана переносица. С профсоюзником дело обстояло еще хуже. Ему нанесено множество ножевых ранений, сильно задето левое легкое. Полицию вызвал хозяин ресторанчика, та прибыла сравнительно быстро, но уберечь зал от разгрома не сумела. Правда, угрозой применить оружие ей удалось остановить потасовку. Поммеренке отметил, что полиция переписала данные с документов всех присутствовавших и задержала наиболее активных участников драки с обеих сторон, всего семь человек.

Вайнману пришлось предъявить служебное удостоверение. Он доложил об этом в своем отчете, чтобы начальство попросило полицейского, составлявшего протокол, отнестись с пониманием к данному обстоятельству. Картотеки и компьютеры и без того перегружены, не стоит пичкать их сведениями на своих же людей.

В завершение отчета Вайнман указал фамилии врачей, которые занимаются пострадавшими, и фамилию дежурного из полицейского участка, который составлял протокол. Записан и номер протокола. Копия уже затребована.

Поммеренке закрыл отчет. Дополнительных вопросов пока по возникло. Пожалуй, надо попросить Вайнмана, чтобы оп устно еще раз доложил обо всем.

Он закурил, несколько раз глубоко затянулся и попросил фрау Шредер принести кофе. Опять его потянуло на воспоминания. Сам-то оп ни разу в жизни не дрался, тем более против него никогда не пускали в ход оружие. У Рюдигера подкашивались коленки при одном лишь виде большого, остро отточенного ножа, которым соседский мясник отрезал от мяса жир и жилы.

Ну, довольно. Поммеренке взял себя в руки. Сочувствие здесь неуместно. Как известно, революции без насилия не бывает. Ничего не поделаешь. Возьмем, например, вождей революции – Маркса, Энгельса, Ленина, Либкнехта, Кастро. Все они воспитывались в традициях буржуазного гуманизма, в аристократических семьях. Откуда у них тот пролетарский дух, который оправдывает насилие?

Вот что пришло сейчас Рюдигеру в голову, поэтому оп не испытывает к Феликсу никакой жалости. Скорее есть чувство удовлетворения, даже злорадство. Поделом, именно так и кончается любое бессмысленное стремление переиначить мир. Ну зачем Бастиан связался с турками? Ведь они чуть что – сразу за нож. Разве их поймешь? Заводятся с пол-оборота, склонны к фанатизму, религиозному или идейному. Если они убивают друг друга дома, то и здесь никого не пощадят.

Почему люди вроде Бастиана вечно лезут в чужие дела? Обычно, когда речь заходит об иностранных рабочих или внешнеполитических проблемах, коммунисты сразу же твердят о пролетарском интернационализме. А «серые волки» – это что, не пролетарии? Разве они похожи на маменькиных сынков из буржуазных семей? Ведь Феликс и его товарищи неглупые люди. Пора понять, если большинство рабочих не идет за партией, которая провозгласила своей программой освобождение пролетариата, то что-то с этой партией неладно.

Нет, Феликс не способен этого понять. Он работает, из кожи лезет, а какой-то турецкий фанатик разбивает ему башку в захудалой пивнушке рабочего квартала. Что ж, по крайней мере подходящий фон, вполне соответствует идейным принципам. А ведь Феликс мог бы неплохо жить. Человеку с его способностями открыты все пути. Не свяжись он с коммунистами, давно уж стал бы директором школы, обзавелся бы женой, ребенком, а то и двумя, пользовался бы всеобщим уважением, имел бы виллу в пригороде и достаточно свободного времени для любых своих причуд. Например, купил бы яхту или ходил два-три раза в неделю на теннисный корт, мог бы почитывать беллетристику, музицировать. Можно жить богатой духовной жизнью, если не нравится мещанская идиллия. Словом, Феликс сумел бы устроить свою жизнь. А вместо этого дерется с турками. Подумать только!

Поммеренке встал и отправился в туалет. Как ни захватил его отчет Вайнмана и открывающиеся перспективы, но он не совсем еще забыл неприятный визит к врачу. Нужно лечиться. Запершись в кабинке от посторонних глаз – лишь в учреждении, которое за всеми следит, можно спрятаться от слежки, с ухмылкой подумал Рюдигер, – он спустил брюки, достал из пиджака мазь и как следует обработал ранку.

Подтянув брюки, Рюдигер осторожно сделал несколько пробных движений, слегка присел, покачал бедрами, вроде неуклюжего новичка-слаломиста. Затем он тщательно вытер пальцы, вымыл руки, расческой из нагрудного кармана пригладил волосы, поправил усы. Он вошел в приемную, весело насвистывая, но тут же умолк. Штофферс разговаривал с фрау Шредер. При появлении Поммеренке разговор оборвался.

– Приветствую вас! – Штофферс протянул ему руку с приветливой улыбкой.

Поммеренке пожал протянутую руку. Вспыхнувшее было подозрение сразу исчезло, но некоторая настороженность осталась. Они прошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Штофферс вынул из-под мышки одну из двух папок, раскрыл ее и с прежней улыбкой сказал:

– Весьма рад, дорогой коллега, что все произошло гораздо скорее, чем я ожидал от наших бюрократов.

Поммеренке недоуменно поднял брови, однако промолчал. Штофферс вновь пожал ему руку и передал папку с приказом, от первых же слов которого сердце у Рюдигера восторженно замерло «…назначить Рюдигера А. Поммеренке начальником отдела…».

С особенным удовольствием он отмечает после своего имени инициал «А.».

– В ближайшие дни вы получите чин регирунгсдиректора и соответствующий оклад.