Глава VIII ПЕТЕР ЛЕ ВЕР

В начале мая 1903 года Герман Гессе отправил Самюэлю Фишеру рукопись «Петера Каменцинда», автобиографического романа, на успех которого совершенно не рассчитывал. Быть может, он задумал его, когда фен выл в долине, неся с собой жар. Этот сухой и теплый ветер, спустившийся с гор, соответствовал его настроению: он никогда еще не заканчивал работу с таким острым ощущением невозможности вернуться в юность.

Нужно было нетерпение Фишера, чтобы Гессе вновь взялся за то, что называл «горькой микстурой молодого крестьянина и поэта», и в итоге создал произведение, насыщенное глубокими размышлениями. Удрученный окружающей банальностью писатель стал пристальнее вглядываться в себя: он не старался искать откровений вовне. С бьющимся сердцем рассказал он о жизни швейцарского пастуха, похожего на него самого. Эта грустная история взбудоражила берлинца своей непосредственностью. «Спасибо, сердечное спасибо! — ответил Фишер автору 18 мая 1903 года. — За ваш опыт, свидетельствующий о силе вашего темперамента». Великий издатель в восторге: он откроет миру великого писателя. Никогда еще земля не чуяла такой свежести в воздухе, такой сладости; никогда еще не была так загадочна боль измученного сердца, никогда романист не выражался так искренне, тасуя с таким искусством карты своей игры.

Петер Каменцинд, родившийся в сердце швейцарских гор в деревушке Нимикон, привязан к этому местечку, как Гессе к Кальву. Отец Каменцинда предпочитает вино разуму, что отличает его от сдержанного Иоганнеса, однако он чем-то похож на пастора и оставляет в наследство Петеру нестерпимые мигрени. Мать молодого горца крестьянка, а не дочь набожного лингвиста, но напоминает Марию внешне: она тоже ходит в черной юбке, обладает нежным голосом и глубоким взглядом. Когда она умирает в жаркий летний день, Петер находится подле нее до последнего мгновения ее жизни — это, видимо, след вины писателя перед собственной матерью. Его герой услышит ее предсмертное напутствие, которого не получил Герман, всегда горько сожалевший об этом. «Для каждого из нас детство — это не то, что было на самом деле, а то, что под этим понимали родители», — напишет Гессе о своем романе.

Фишер буквально проглотил произведение, обязанное своей цельностью природе главного героя, его страстным разочарованиям и безумным порывам. Он предался игре оппозиций и сходств, созерцанию образов: «Элизабет, Рихард, мадам Нарди-ни, ребенок столяра, калека стали дороги мне благодаря пережитому вместе с ними». В конце концов он восклицает с энтузиазмом: «Поверьте мне, для меня это радость — вас издать!» Предполагал ли он, что этот маленький Петер, который носит в хлев ведра и внимательно прислушивается на пороге жилища к звукам грозы, — на самом деле любитель выпить, избегающий рбщества, одержимый постоянно неискоренимой любовью в сердце, которую заставил служить трудной задаче внутреннего совершенствования? Ждет ли героя откровение в конце пути? Он ведом лишь самим собой, своими отношениями с миром, с природой. Под покровом серой повседневности бессознательное и сознательное сливаются в один поток, и рождается река. Она несет и Гессе, стоящего за прилавком книжной лавки герра Ваттенвиля, и Петера Каменцинда. Эта сумеречная волна — волна знания.

Какое открытие для всех, кто старается проникнуть в глубины собственной души! Этот неизвестный шваб, о котором говорили, что он постоянно находится в состоянии внутреннего поиска, быть может, сам того не подозревая, стал одним из первых психоаналитиков. «Не приходится удивляться, — пишет Ральф Фридман, — что такой значительный специалист в области бессознательного, как Зигмунд Фрейд, оценил „Петера Каменцинда“ почти сразу после его появления как „книгу, на его взгляд, очень важную“. Знаменитый венский психолог сближается с поколением писателей, которые исследуют глубины собственного сознания, хранящего обрывки полузабытых впечатлений. Стефан Цвейг, Томас Манн, Ромен Роллан — все они скоро примут участие в коллоквиумах по средам, где обсуждаются новые формы письма, необычные оттенки живописных возможностей слова, обертоны звучаний. Осенью 1903 года многие горячо высказываются о своей обретенной в результате погружения в собственное подсознание индивидуальности, понятой ценой отказа от религии, семьи, государства. Почти тридцатилетний человек удивительно живо воссоздает образ наивного героя, пасущего коз и путешествующего по горным тропинкам, который идет навстречу человеческим горестям, калечит свою жизнь, пьет, проклинает Бога, пробует покончить с собой — и вызывает невыразимое сострадание.

Но в романе Фишер отметил не только литературный и психологический аспект. Он сумел увидеть в страсти Гессе к природе залог будущего успеха книги. „Горы, озеро, буря и солнце были моими друзьями, они поверяли мне свои тайны, воспитывали меня и долгое время были мне милее и ближе, нежели люди и судьбы людские“, — это послание одиночки разнеслось над европейскими городами, над Германией, которая производит столько же угля, сколько и Англия, и имеет самый большой в мире электрический завод. „Мне хотелось… чтобы в братской любви к природе люди умели находить источники радости и ключи к бытию, хотелось проповедовать искусство созерцания, странничества и наслаждения, учить радоваться окружающему миру“, говорит путешественник, уверенный в том, что дарит пролетариям противоядие против сумасшедшего жизненного ритма городов, против тирании стремительно развивающейся индустрии, против голода.

Конечно, это было романтическое произведение, с реминисценциями из Готфрида Келлера, первые поэтические опыты которого назывались „Песни самоучки“ — так Гессе мог бы назвать и свои „Романтические песни“. Не без оттенка иронии некоторые будут называть Каменцинда „Петер ле Верт“, в память о том Зеленом Генрихе, который принес известность Готфриду, как Петер Каменцинд Герману. Манера воспроизведения природы, роскошь больших пурпурных озер на границе с Италией, окруженных примулами, нарциссами и миндальными деревьями, напоминает Вергилия, а сам Петер похож на пастуха из „Буколик“. Но, может быть, он еще и францисканец, который признается: „Франциск Ассизский — самый блаженный и божественный из всех святых“.

Самюэль Фишер сделал правильную ставку: эта одухотворенная книга покорила читателей, увидевших в ней языческое восприятие природы и умение радоваться земному. „Я надеюсь, что этот роман не провалится и принесет мне, по крайней мере, если не большой успех, то уважение“, — просто сообщил автор своему новому другу Стефану Цвейгу. Однако происшедшее превзошло его скромные ожидания: тираж первого издания был распродан за пятнадцать дней, имя Гессе раздается в салонах, слышится на улице. Петер — всеобщий кумир, он объединяет сердца, его духовная авантюра искушает души. 26 июня 1904 года Герман в удивлении восклицает: „Я ничего подобного не ожидал!“ Елене, которую весть о славе ее друга застала на севере, он пишет: „Я вам говорю, мой друг: то, что меня более всего удивляет в этом земном мире, так это успех моей книги“.

Все началось после смерти Марии. В июне 1903 года Гессе написал Иоганнесу: „Я нахожусь в странном состоянии размышления по поводу возможности жениться. Молодая женщина, которая уже некоторое время связана со мной узами дружбы и немногим старше меня, мне подошла бы“. Пастор был несколько удивлен: сын казался ему явно неподходящим на роль степенного супруга из-за своего шаткого денежного положения и страсти к путешествиям. „Никому об этом не говори, — шепчет Герман, — это по секрету“. Теперь у него не было матери, и он блуждал в тумане собственного детства, ища образ, который пробудил бы в нем юношеский пыл. Он хотел видеть рядом с собой женщину более сильную, способную примирить его с самим собой, понять побуждения уязвимого сердца и избавить его от мучительных внутренних сомнений.