Эрегированный фаллос статуй Гермеса сбивает с толку исследователей и забавляет туристов. Бёркерт говорит, что «форма территориальной демаркации, более древняя, чем сам человек – это демонстрация фаллоса, затем символически замененная возвышающимися ввысь камнями или столбами. В рамках этого каменная пирамида и отвращающий беду фаллос всегда сопровождали друг друга».[158] Бёркерт, увлеченный исследователь поведения животных и проницательный этолог, пишет о биологической и эволюционной подоплеке религиозной практики[159] и связывает фаллические признаки герм с фаллическими демонстрациями определенных видов обезьян:

Упор Бёркерта на защитную роль Гермеса и на то, что Гермеса использовали для хвастовства территориальными владениями, в лучшем случае сильно натянутое утверждение. Одно дело – сказать, что Гермес стоит на границе и обозначает пространство; совсем другое – делать из него стража. Это не его роль. Цербер охраняет врата Аида, а не Гермес. И Аполлон оскорбился бы, узнав, что одного мнимого Гермеса хватало для охраны его священных владений на Делосе. Гермес скорее вор, чем страж. Сам Бёркерт признает: «Удивительно то, что подобный монумент мог быть трансформирован в олимпийское божество».[161] Скорее, в этом можно увидеть связь Гермеса с источником жизни, с инстинктом творчества, вот что дает ключ. Лучшее объяснение присутствия эрегированного фаллоса на статуях Гермеса говорит о его глубокой связи с инстинктом творчества.

Творчество подчеркнуто в ряде сказаний и выделено некоторыми исследователями как главный атрибут этого бога. Наряду с Гефестом и Прометеем, Гермес был любим и почитаем ремесленниками. Чистая бьющая энергия творчества звучит в образе Гермеса, классически представленном в Гомеровом гимне. В «Гимне Гермесу» мы слышим о новорожденном младенце, создавшем лиру из панциря черепахи в первый же день жизни. Позже его имя связывают с открытием возможности добыть огонь трением палочек и с изобретением свирели. Он выказывает неприкрытое наслаждение собственной быстрой и уверенной изобретательностью, и она заражает при чтении гимна. Это напоминает читателям об искорке во взгляде изобретателя, смастерившего новое устройство или разрешившего практическую проблему.[162]

После успешного состязания с Аполлоном за приобретение равного статуса, как это описано Гомером в гимне: подъем ремесленников в древней Греции и захват ими равного афинской аристократии положения,[163] – Гермесу даровано равенство в искусствах с Аполлоном, великим богом поэзии, музыки, танцев и другой артистической деятельности древней Греции. Гермес в гимне заявляет, что он последователь Мнемозины, богини памяти, и ее дочерей-муз (отсюда его появление на знаменитом полотне Боттичелли «Весна»). Его основная связь с творческим инстинктом здесь очевидна.

Браун проводит важное различие, указывая, что Гермес изначально вовсе не бог плодородия. Фаллос на его статуе не символизирует мужскую воспроизводящую и сексуальную силу, что утверждает Бёркерт. Браун связывает этот символ с магией:

Я соглашусь с Брауном, но акцент перемещу на творчество – само творчество как fascinosum, – а не на магию, хотя одно легко ассоциируется с другим. Творческие люди часто видятся особенно могущественными и обладающими волшебством, а их таланты могут вызывать сверхъестественный ужас и благоговение.

Фаллос на статуе Гермеса, стало быть, укореняет этот образ в инстинкте, причем не столько в сексуальном инстинкте как таковом, но и в инстинкте творчества.

Суммируем все, что до сих пор было сказано о греческом боге Гермесе: перед нами фигура, означающая союз между врожденной тенденцией психики устанавливать границы и обозначать пространства (архетипический процесс) и инстинктом творчества. Именно эта особая комбинация факторов делает Гермеса столь психологически интересным. Он определенным образом олицетворяет творческий инстинкт психики в действии. Это особый тип бога-творца, он создатель новых пространств. Именно в создании новых пространств, изобретательных пространств, особенно психологически изысканных пространств Гермес выказывает свою особую природу и гений. Плут и маг – подходящие эпитеты, поскольку зачастую речь идет о потаенных пространствах тонкой внутренней организации.

Некоторые пространства обладают магическими свойствами и подобны Гермесу. Они объединяют внутреннее и внешнее удивительным образом, как лента Мёбиуса. Границы там не то, чем кажутся. Даже будучи тщательно охраняемыми и поддерживаемыми, они парадоксальным образом включают в себя и внутреннее, и внешнее. Словно разграничительная линия – отдельное пространство, которое может сообщаться с новым пространством, проницаемым для иных пространств. Это пространство Гермеса, лиминальное пространство. Так и у психики есть границы, но они двойственны. Границы психики просачиваются в лиминальное пространство; Юнг называл это «трансгрессивностью».[166] На границе психики есть психоидная область, психоподобная, но не ограничивающаяся субъективностью; она и внутри и снаружи психики. Юнговское понятие объективной психики включает в себя пространство за пределами обычной субъект-объектной и внутренне-внешней дихотомии и затрагивает парапсихологические феномены и синхронистичность.[167] Это пространство индивидуации. Оно объемлет как внутреннюю, так и внешнюю реальность, как сознательные, так и бессознательные измерения. Самость и мир принимают в ней участие.

Герметическое пространство в психотерапии

Со дней, когда греческий бог Гермес был почитаем как божество, до современности прошло несколько тысячелетий. Однако как архетипический паттерн Гермес все еще активен в современной психике. В самом деле, психотерапия существует в пространстве и зависит от создания пространства, которое можно назвать «трансформирующим полем». Это новое пространство в культурном мире современных обществ, причем оно не нарушает границ других, уже установленных пространств. Это пространство, которое сообщается с границей между общественным и частным, профессиональным и личным. Это пространство, часто обладающее магическими свойствами, отражающее реальность психики – тем, что в нем часто констеллируются синхронистичность и парапсихологические феномены. Внутри терапевтического контейнера существует психическое пространство само по себе, и в то же время оно существует в социальном мире договоренностей, законов и взаимодействий. По отношению к окружающему социальному пространству терапия, конечно же, имеет строго обозначенные границы, нарушение которых влечет за собой юридические и этические последствия. Внутри пространства мир открывается или создается с помощью интерактивного поля, содержащего в себе и вбирающего в себя психику. Это пространство содержит два психических мира, то есть в него включены два человека с их полными жизнями за пределами этого места. Стало быть, в этом пространстве есть аспект внутреннего-внешнего, поскольку каждый человек в нем обладает связями, сильно фиксированными в мирах, внешних по отношению к нему.