— Поможете продуктами? И было бы неплохо…

— Не рассчитывайте на многое. Людей не дам — город чистить надо, а у меня за сутки 98 военнослужащих дезертировало. Часть — с оружием. Потому гарнизон вам пополнить не могу, самому мало. И люди опять же сейчас жидконогие. За те же сутки 11 самоубийств. Срочники в основном, но и офицеров двое. До утра прикинем, что сможем вам выделить. Проще бы подогнать к вам какую-нибудь пассажирскую посудину с кухней на триста порций. Но такие под мостами не пройдут. А мелкую… Подумать надо, что больше подойдет.

— По средствам связи вы обещали помочь — напоминает неприметный майор.

— А что бы вам артмузей не раскулачить? Он рядом.

— Там добро еще в порядок приводить надо.

— Так и у нас такие же музейные экспонаты получите. Давайте, хватит мне ваших претензий. По транспорту — подойдете через два часа. Там думать буду, что сделать — но учтите — за всю помощь вам придется отрабатывать.

Комендант размашисто подписывает две бумаги — для начсвязи и начартвора.

Николаич с майором договариваются встретиться тут же через два часа и мы расходимся. Майор вместе с начсвязи исчезает на первом этаже, а мы выходим — накорябав на коленке «выдать в соотв. кол. по списку из снятого с воор». начвор говорит:

— Скажете каплею — в 18/с склад. Там старая стрелковка.

Выходим и сталкиваемся с каплеем. Говорим про место назначения. Чешет себе в затылке.

— Ну ладно, поехали…

Склад оказывается заперт. Приходится долго мотаться по этим пакгаузам — чтобы найти чертового мичмана — завсклада. Дома его быть не может — там была самая задница и мичман был на складе, это точно. Теперь где-то шхерится. Холодно, сыро, темно, а я вспоминаю, что не взял зубную щетку.

Очень уместно. Каплей при всем том видно уже учен — вовсю пользует фары УАЗа, в темные переулки сначала светит фонарем, идет сторожко и АКМС держит грамотно. Наконец удается засечь логово мичмана — свет у него горит в одной из каптерок.

Каплей долбает кулаком до тех пор, пока мичман не вылезает. Пьян он жестоко. Видно, что жизнь его раньше баловала, а потом взяла и чем-то прищемила. Причем сильно. Этакая роскошная в прошлом яхта, ржавеющая на приколе…

Каплей жестко ставит задачу, отвозит нас к нужному складу — и, пообещав приехать за нами через полтора часа, исчезает. Внутри склада грустно и уныло. Вроде и пыли на ящиках немного, а вид — как в пирамиде Хеопса. Вековое запустение.

Николаич выдает бумагу, раскладывает список и удостоверения. Мичман сонно читает все это, медленно сверяя военные билеты рабочих Монетного Двора со списком работников Артиллерийского музея. Разумеется, ничего у него не сходится, отчего он физически страдает. Николаич старательно объясняет ситуацию, растолковывая как маленькому дитю — что оружие и боеприпасы надо выдать и по списку и по билетам и даже по удостоверениям. И желательно побольше и поновее.

Начинается второй сеанс чтения документов. Николаич не выдерживает и начинает наседать на складского деятеля.

Глядя на Николаича грустными задумчивыми глазами мичман скорбно заявляет — все, что могу вам выдать — это 118 винтовок системы «Арисака» модель «30». И к ним патронов — аж цельных 506, правда они слегка отсыреть могли — там крыша текла.

Николаич буреет лицом.

— Доктор! Ущипни меня! Это сон, бнах! Этого просто не может быть!!!

Боюсь, что либо Николаича поразит инсульт, либо он пристрелит сейчас мичмана.

А может даже не пристрелит, а искусает. Загрызет. И съест!

— Доктор? — оживает мичман. — Это кликуха, или и впрямь доктор?

— Ну да, я врач.

— Откуда? Военврач?

— Сейчас из Петропавловки. Нет, штатский.

— А ну так — у вас в требовании написано, что из Петропавловки…

На улице слышно, что подъехал УАЗ. Это что — мичман полтора часа нас мурыжил? А ведь похоже… Вот сволочь!

Каплей начинает наседать на мичмана, на что тот отвечает — и довольно резонно — что большей дыры, чем его должность сейчас, в Кронштадте нет. Видимо это так, каплей стихает. Но вот мичман явно ожил.

— Давайте, товарищи офицеры сделаем так — вы езжайте, а мы с доктором потолкуем. Доктор разбирается в оружии?

— Ну в общем — да. — отвечает Николаич, схвативший какие-то нюансы в ситуации.

— Тогда так и решим. А доктора в штаб я и сам привезу.

— Ну ладно…

Я вижу, что Николаичу очень хочется набить мичману морду, но он нечеловеческим усилием сдерживается. Все — таки — он человек дела.

Вторая часть Марлезонского Балета после отбытия УАЗа начинается довольно необычно. Мичман с каждой минутой оживляется все больше.

— Может по граммуле — за знакомство?

— Нет, не стоит. Чую, что сегодня мне лучше быть тверезым. Я так понимаю, есть для меня работенка? Если оно так обстоит — то я на работе не пью. Лечить — токо трезвым.

Мичман начинает мяться.

Мнется он долго, наконец решается. Рассказывает он полную чушь. Но видно, что честно — как на исповеди. Два года назад он слегка расслабился и надрался в подозрительной мужской компании. А через пару недель после этого почувствовал себя плохо — разболелась задница. Ну вот в самой дырочке. Не желая давать повод сплетням, мичман смотался в Петербург и в частной навороченной клинике показался на условиях полной анонимности. Принимали его великолепно, со всем решпектом, взяли все анализы, попросили заехать через пару дней. И на втором приеме порадовали — что это у него в анусе проявления сифилиса. Мичман со стыда чуть не помер. Он был завзятым бабником — а тут такое. Ну и вот его два года от сифилиса лечат, а только хуже. Штамм говорят, устойчивый к антибиотикам.

То, что это бред чистой воды — мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр не дает резкого неудобства. Если даже и дает — болевые симптомы для сифилиса не характерны. Штаммов бледной трепанемы, устойчивых ко всем антибиотикам — науке пока не известно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги — это я видел.

— Ну, давайте, раздевайтесь.

— Совсем?

— Совсем. И свет поярче.

Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу «коровушки», взгляд тут же отмечает роскошный запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу — как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.

— Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.

В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок — и не отвлекаясь цапаю сбоку от двери снежка.

Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.

— Как, легче?

— Да… легче…

— Одевайтесь. Сифилиса у Вас не вижу. Можно конечно провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.

— А что же у меня тогда?

— Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный.

— Как??? — Мичман делает лицо такого же цвета, как до этого Николаич. Как бурак.

— Ну, вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.

Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.

— Если Вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу — если будете выполнять ее рекомендации — вылечитесь за месяц. Может и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.

Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью: