Предложения Николаича по усилению обороны принимаются с рядом оговорок — тут и Охрименко и седой сапер весьма толково высказываются. Деревья перед Крепостью решают все же спилить. Видно, что Хранителю это нож острый, но приходится согласиться, сектора обстрела должны быть чистыми. Да и перебраться с деревьев на стену — запросто можно. Николаич отдает листок с тезисами секретарше, потом сластит пилюлю:

— Возможно, что морфы действительно умеют плавать. Только вот из головы не идет один мой старый знакомый. Он, после гибели своего корабля, проплыл больше 20 миль в пресной, холодной воде. Большинство наших соотечественников при том не проплывут и пары сотен метров — в теплой, соленой.

— Считаете, что нам попался бывший моряк или спортсмен — пловец? — заинтересованно спрашивает Званцев.

— Или водолаз. Не исключаю и искренне на это надеюсь.

Все-таки что же произошло в медпункте? Что?

Задавая себе этот вопрос, и пытаясь смоделировать возможные варианты ответа, пропускаю достаточно рутинный доклад Павла Ильича, вот только конец доклада меня отвлекает от самоедства.

— Таким образом, трагические инциденты в Зоопарке и в медпункте ставят перед нами серьезную проблему: какой у нас здесь порядок и как, собственно говоря, нам жить дальше. Мы выжили в первое время хаоса, когда было главным просто выжить — но теперь ситуация более менее стабилизируется, если можно так говорить применительно к тому ужасу, который вокруг нас. И вопрос правопорядка становится насущным. Тут сегодня уже много говорилось о свободах и ответственности, расстрелах и так далее. Пока мы жили остатками прошлого. Но у нас тут нет возможности не то, чтоб содержать тюрьму, но даже и кормить тех, кто не хочет работать. Что сейчас законно здесь?

— Говоря проще — Вы спрашиваете, по каким правилам будет идти наша жизнь дальше? — Михайлов кратко формулирует длинные периоды речи Хранителя.

— Именно. Логично было бы ввести, скажем, военное положение.

— Невозможно. Военное положение на нашем уровне — да и на уровне Кронштадта, например, ввести незаконно.

— Почему? — видно, что любезнейший Павел Ильич просто не понимает сказанного.

— Потому что ВП вводится указом президента. Не ниже — отвечает Овчинников.

— Хорошо. И что тогда делать нам? За расстрел детей — бить морды стрелявшим? Или выносить порицание — как медсестре? А сейчас этот удаленный отсюда деятель устроит демонстрацию из трех десятков своих последователей с требованием свобод и расстрелов для несогласных? Должна быть отправная точка.

— И что рекомендуете? Создать хунту?

— Да откуда мне-то знать? Давайте вместе думать. Старое законодательство погибло вместе с тем миром, во всяком случае, для нас оно невыполнимо, хотя формально тюрьма в Крепости и есть… Значит — нужно новое, всем понятное. Нужно что-то, ну я не знаю, на манер совета старейшин или трибунала — чтобы не расследовать, как попало каждый невнятный случай. Нужно решить вопрос с несогласными. Собственно говоря — мы находимся в осажденной крепости в прямом смысле этого слова. Для нас роскошь — устраивать такие эксперименты, теряя сразу 14 человек просто потому, что у кого-то дурь взыграла.

— Эге, да вы ретроград и консерватор…

— Да, когда в мою несовершеннолетнюю племянницу какие-то остолопы стреляют из ружья — я сразу становлюсь консерватором. И ради Бога — не надо заводить эти песни о свободах и прочем неповиновении властям. Прекрасно помню чеканное выражение этой недояпонки, сказавшей буквально: «Я буду бороться с любой властью, пока меня не будет в этой власти!» И здесь — все ровно то же самое. И я прекрасно помню, что такое власть в руках таких господ!

— Хорошо. А что Вы сами-то можете предложить для тех, кто тут мутит воду?

Павел Ильич переводит дух.

— А я предлагаю вернуться к истокам демократии.

Немая сцена. Как в «Ревизоре».

— Да, именно к истокам демократии. В наидемократичнейших — ставших предтечами и символом демократии греческих государствах был такой обычай как остракизм или петализм.

— А, подвергнуть острейшему кизму! То есть выставить за ворота на все четыре стороны?

— Именно так. И кандидатов у меня четверо.

— Я бы сказал — шестеро таких — замечает Михайлов.

— Сверьте свои списки — предлагает Овчинников.

После сверки оказывается, что три фамилии совпадают. Это показательно.

— И как вы себе это представляете? Черепков на все население Крепости не напасешься.

— Может по-казацки? — спрашивает Охрименко.

— Одни налево, другие — направо и кого больше — тот и прав?

— Ага.

— А потом как положено на Сечи — в кулачки сойтись? Ну, как на новгородском вече? А драки устраивать на Иоанновском мосту?

— Вообще-то можно конечно. Но как показывает опыт — все равно для решения всех вопросов это не годится. Делегирование прав ведь уже было сделано — руководство избрано. Думаю, что не стоит нам тут заигрывать с массами. Раз это сделаем — и хватит. Надеюсь, что и не понадобится впредь.

— И куда выгонять будем? Опять в Кронштадт?

— Это не пойдет — Званцев аж вскочил — у меня категорическое запрещение от Змиева на спихивание в Кронштадт всякого непотребства.

— Ну да, конечно. То — то вы нам всучили этих журнаглистов. Кстати, как там наши лесбиянки поживают?

— Лесбиянки доставлены по назначению. Практически все. Три добровольно остались в Кронштадте, две сейчас следуют на «Тарбаре», остальные высажены с фрегата на остров Хийумаа, относящийся к Эстонии, которая входит в ЕС, так что считай — почти дома. До Италии — рукой подать.

— Ну, вы даете, водоплавающие! Ничего себе рукой подать! Пока мы тут про остракизм толкуем вы уже вон как ловко — прямо как в старые добрые времена — вот тебе шлюпка, вот библия и вали на остров с корабля. Может и выживешь.

— А это не мы — ханжески заявляет Званцев — это индусы.

Дом, в который залезли молодожены, был больше бабкиного — четыре окна по фасаду. Пришлось отбивать доски со всех окон — иначе темнота угнетала, да и мешала осмотру. Осматривать дом при свете прикрученных к оружию фонариков показалось голливудчиной, но и сажать аккумуляторы базового фонаря непойми ради чего тоже было расточительно.

На всякий пожарный Виктор притащил в дом и ДП с дисками. Когда собирались, возникла мысль переснарядить диски новенькими патронами, купленными в охотничьем магазине.

По некоторому размышлению Витя оставил все как есть — пока нападения крупных сил противника не ожидалось и стараканенные новехонькие патроны остались лежать на складе. В биографии продавца была одна шероховатость, которая помешала бы официально приобрести нарезное оружие, поэтому особенно Виктор и не заморачивался, только приобретя ДП, он стал приписывать к покупкам винтовочных патронов небольшое количество сверху, делая это очень просто — когда очередной счастливый обладатель мосинки покупал патроны, Виктор, как и положено делал запись в журнале, где покупатель и расписывался. А потом Виктор слегонца исправлял своеручно написанное, доплачивал в кассу, где Милке было все пофигу, лишь бы суммы сходились, и разживался патронами. Всего до БП удалось скопить 560 винтовочных «гвоздей». Теперь они лежали в НЗ. Кроме них Витя таким же макаром разжился еще и другими патриками, правда не борзея сверх края — взял немного и сугубо ходовых параметров.

Начали осмотр с чердака, который оказался сухим к удивлению Виктора. Шифер, уложенный на древнюю дранку, не пропускал воду, и даже печная труба устояла. Хлама было много — несколько ящиков, короба, картонные коробки, старые шмотки, пяток древних чугунных здоровенных горшков такой формы, которую удобно брать ухватом, куски стекла… Груда пыльных банок разной величины, но все больше трехлитровок… Может быть тут что и было полезного, но Виктор не видел — что. Ирка наоборот задумчиво присела перед чугунками, внимательно осматривая их, подсвечивая фонариком внутрь посудин.