После этого Серега ложится на броню и прикладывает к стылому железу ухо.

Пожимает плечами, насколько это возможно в такой ситуации.

Опять слушает.

Встает.

Вся троица, аккуратно держа на прицеле люки — и открытый и закрытый впереди и десантные верхние. Николаич что-то говорит Семен Семенычу. Тот забирает с брони лопату. Что-то делают там с лопатой, не вижу.

— Люки закрыты — так они сейчас их предохраняют от того, чтоб кто изнутри вдруг распахнул на полный мах — поясняет стоящий рядом Вовка.

Трое наверху продвигаются к башенке. Стопорятся.

— Ага, сейчас надо в люк смотреть, а черт его знает, что оттуда выскочить может — поясняет Вовка.

— Володь, подгони — ка сюда ментовский УАЗ! — кричит сверху Николаич.

Мой сосед шустро припускает в сторону дороги. Пока он не подъехал — Старшой еще несколько раз кричит свою текстовку, а Серега слушает, прижимаясь ухом к железу… Практически одновременно с подъехавшим УАЗом Серега уверенно говорит:

— Внутри есть шевеление! Шуршит кто-то.

Вовка подпирает задом УАЗа левый бортовой десантный люк. Теперь его хрен распахнешь.

Вылезает из машины. Под указанием Николаича группа перестраивается.

— Володь, загляни в лобовое — посвети фонариком! Если кто в люк прыгнет — скатывайся на землю и под прикрытие носа. Остальным внимание!

Подбираюсь поближе. Наш универсальный водитель вскарабкивается на БТР спереди и, подсвечивая себе фонариком, заглядывает через ветровые стекла в салон БТР, благо бронезаслонки подняты в походное положение.

— Фонарик слабый. Не видно нихрена!

— Что и водительское место не видно?

— Водительское пустое. На стекле есть брызги чего-то похожего на засохшую кровь.

Стоящий слева от Николаича Саша вынимает из кармана свой фонарик, но Николаич мотает головой. Тогда Саша вытягивает откуда-то с правого борта двуручную пилу, вешает на ручку пилы фонарик и аккуратно начинает опускать в открытый люк эту конструкцию.

— Бля! — орет Вовка, скатываясь с брони — Идет!!!

Саша одновременно дергает пилу из люка и пока пила, взблескивая фонариком и певуче звеня, брякается на крышу, перехватывает со спины короткую помповушку из еще тех — магазинных запасов.

Практически в это же время в люк высовывается что-то похожее на большую грушу и получает в эту самую грушу со всех сторон из всех стволов, аж ошметья летят.

Груша моментально скрывается в люке.

Но я уверен, что по ней попали все, кто стрелял. А еще мне показалось, что это была странная, карикатурная — но определенно человеческая голова. Помнится так французские ехидные карикатуристы изображали своего короля — Луи Филиппа. Вроде как и не король, но всем ясно, что такое — груша в карикатуре…

Саша тем временем снова подбирает свою пилу. Фонарик опять в люке.

— Ну, что там у вас — кричит из-под БТР Вовка.

— Неясно. Обстреляли — были попадания. Но смотреть все равно надо, Володя. Глянь еще раз, аккуратно.

Вовка сторожко лезет к лобовым стеклам.

Прикладывается.

— А завоняло ацетоном — замечает он со своего наблюдательного пункта.

— Это-то и сами чуем. Ты что там видишь?

— Лежит какая-то туша на командирском кресле. Большая!

— На что похожа?

— Да хрен ее знает. Саша, доверни пилу градусов на тридцать! Не так, наоборот!

— Что наблюдаешь?

— Еще доверни! Ниже! Стоп! Вот так держи!

— Не томи! Что там?

— Тетеха толстенная! Мертвая! Башка разбита в хлам. Зараза, она же всю сидушку изгадит!

— Еще что?

— Не пойму. Но вроде как больше там никого.

— Саша, дай-ка доворот — посвети в глубину.

— Чисто! Она одна тут была!

Дальше возникает небольшая заминка. Подхожу ближе, слышу как опер говорит Николаичу:

— Эх, жаль риального патсана потеряли. Так бы он тут был к месту!

И слышу, как в ответ Старшой заявляет:

— Так я и пустил бы эту тупую обезьяну к пулеметам!

Понимаю, что кому — то надо лезть внутрь. Ясно, что это не очень охота делать, но придется.

Лезет сам Николаич. Через минуту из недр БТР гулко раздается:

— Там, наверху! Разблокируйте люки!

Вовка отгоняет на пару метров УАЗ, Семен Семеныч пыхтя, выдергивает лопату.

Люки один за другим начинают распахиваться.

— Доктор, давайте сюда с камерой!

Иду, прикидывая, что надо делать, чтоб снимать в темном салоне.

Внутри не так уж и темно, серый пасмурный денек дает достаточно света, чтобы через открытые люки сделать хоть и темноватую, но внятную съемку. Воняет около машины изрядно — и ацетоном и мертвечиной и особым запахом подгнившей крови…

Я никогда раньше не заглядывал внутрь бронетехники и разобраться сразу в скопище всяких прибамбасов достаточно трудно. Почему-то сразу заметны какие-то коричневатые мешки — один свисает сверху — из башенки, да еще такой же — на спинке водительского сидения. Понимаю, что оно водительское потому, что там автомобильный руль и приборная доска.

Зато глаз ухватывает то, что мне привычнее видеть — размашистые потеки бурой засохшей уже несколько дней тому назад крови на покрашенных белой краской стенках, рваный мужской полуботинок, драные цветастые тряпки в подсохшем кровавом киселе, покрываюшем пол БТР (Николаич как раз тоскливо смотрит на подошву своего берца, только что выдернутую их этого киселя с ясно слышимым хлюпом.), какие-то ярко-белые осколки костей, и конечно же — здоровенную желтовато — синюшную тушу впереди — там где сидения водителя и командира.

— Погодите сюда пока лезть! Ботинки поберегите!

— А что делать?

— В УАЗе стопка полиэтиленовых пакетов из «Зеленой страны». Наденьте поверх!

А, точно как эрзац-бахилы.

— Дима, тащи веревку! Потолще! Доктор — несколько мешков сюда и камеру отдайте кому — нибудь. Саша, умеешь снимать?

— Умею, чего тут хитрого.

— Возьми камеру и продолжай съемку!

— Для чего мешки?

— Покойницу выволакивать будем. А мешки — чтоб с головы не текло на сидушки, когда потянем.

Понятно. Хотя по габаритам покойная килограмм на двести тянет, не меньше. Ну да УАЗом дернуть — лишь бы в люк бортовой пролезла. Если не пролезет — будет хуже, ну да в БТР и так уже все загажено.

Шурша своими бахилами аккуратно лезу вперед. Да, голову раскроили залпом изрядно. Хорошо догадался перчатки хозяйственные натянуть, теперь стараясь не слишком измазаться, подбираю в пакет перепутанные лоскуты кожи, куски костей и мышц в пакет.

Мозговой череп, разнесенный почти вдрызг — и впрямь втрое, если не больше уступает могучим челюстям. Челюсти в пакет запихнуть удается с трудом. Зубки мелкие, треугольные, очень непривычные на вид. И их действительно очень много.

Вот поэтому и груша получилась. Вижу свисающее вбок маленькое, явно женское ухо с сережкой. Если бы этот упокоенный кадавр улыбнулся — то улыбнулся так широко, что мочки ушей в рот попали с серьгами вместе…

— Готово! Замотал голову!

— Принимай веревку! За щиколотку возьми!

Легко сказать — щиколотку-то сразу и не найдешь — стопа изменилась весьма сильно и стала похожа на собачью.

— Погодите, я сам узел завяжу. (Николаич возмущенно пыхтит, распуская мой дурацкий бантик и завязывая узел какого-то хитрого типа, что в грубых перчатках из черной резины делать непросто.)

Конец веревки там снаружи уже привязали к УАЗу.

— Володя! Давай помалу! Доктор — сдвиньте в сторону сиденье стрелка — тыкает пальцем Старшой на приделанное к штанге из башенки простенькое металлическое креслице.

Складчатая рыхлая туша, похожая чем-то на моржовую, но раскрашенная в мерзкие цвета разложения с черноватым сетчатым венозным рисунком медленно скользит к выходу, сгребая собой с пола кровяное желе.

— Я, конечно, извиняюсь — но оно стоит того? — спрашиваю Николаича — Вонища же здесь будет невиданная? Как бы мы машину не мыли, все равно вонять будет, а летом — ЕБЖ, как говорит наш сапер — тем более.

— Вонищу потерпим. Летом тем более вонять будет везде. А новенький БТР с бортовым оружием и полным боекомплектом сейчас бесценен. Ничего, помоем. Он нам не на блядки ездить нужен.