— Эти снимки были сделаны на похоронах на кладбище Кампо Верано, — объяснил прокурор. — Я думаю, некоторые из присутствующих там лиц вам небезызвестны.

Зальцманн внимательно рассмотрел фотографии и сказал:

— Это государственный секретарь Филиппо Гонзага.

Моро взял фотографию у Зальцманна из рук и пробормотал:

— Я не понимаю, что все это значит.

— Вы узнаете человека на снимке? — с нажимом спросил прокурор.

— Что все это значит? — повторил свой вопрос кардинал. — Я думал, вы нам принесете новости о местонахождении государственного секретаря Филиппе Гонзаги. — Моро отдал фотографию Мезомеду и требовательно посмотрел на него.

На лице прокурора появилось недоумение.

— Я вас не понимаю, ваше высокопреосвященство, — вежливо произнес он. — Я провожу дознание для повторного возбуждения уголовного дела, которое было преждевременно закрыто. Речь идет о смерти некой Марлены Аммер, которую обнаружили мертвой в ванне. Вскрытие показало, что женщина захлебнулась, приняв барбитураты.

— Простите, — перебил прокурора кардинал, — и чтобы сообщить об этом, вы специально пришли сюда?

— Не только для этого, — возразил Мезомед. — Мне бы еще хотелось узнать, что делали государственный секретарь Филиппо Гонзага и другие члены курии на похоронах простой смертной. Кроме того, я ищу объяснение тому, каким образом на халате убитой появились следы определенных ароматических веществ.

— Молодой человек, — перебил его Моро, усмехнувшись. — Вы же не хотите призвать к ответу члена курии за парфюм некой сомнительной дамы!

— Нет, господин кардинал, о парфюме речь не идет. Я говорю о благовониях!

— О благовониях? — Моро в испуге осекся.

— Даже о конкретных благовониях! — добавил Мезомед. — Олибано № 7 используется только в Ватикане.

— Так речь идет не об исчезновении государственного секретаря?

— Государственный секретарь Гонзага пропал? — вопросом на вопрос ответил прокурор.

Монсеньор Завацки тут же подтвердил:

— Уже два дня, после визита к президенту Италии.

Кардинал Бруно Моро первым осознал свою ошибку и, сразу же поняв это, с нарочитой небрежностью пояснил:

— Понимаете ли, Гонзага — очень занятой человек и к тому же весьма своеобразный. Иногда он ездит один и как ему заблагорассудится…

Мезомед понимающе кивнул:

— Да, я припоминаю некоторые газетные статьи…

— Вы намекаете на происшествие с его преосвященством на Пьяцца дель Пополо и пакет с деньгами?

— Именно!

— Это недоразумение. Главное, что Бог всемогущий уберег его преосвященство от увечий и сохранил ему жизнь.

Моро снова взял снимок у прокурора и еще раз внимательно посмотрел. Потом вернул и сказал:

— Вообще-то, я практически уверен, что на этой фотографии не государственный секретарь.

— А это? — Мезомед указал на другого человека на том же снимке.

Моро наморщил лоб, делая вид, будто пытается получше приглядеться. Наконец он покачал головой.

— Странно, — заметил Мезомед. — Когда я зашел в комнату и увидел вас, ваше высокопреосвященство, я мог бы поклясться, что второй человек на этой фотографии — именно вы.

— Не смешите меня! — Кардинал вынул из сутаны носовой платок и громко высморкался, хотя явно не нуждался в этом. Тем не менее благодаря наступившей паузе, столь необходимой ему в этот момент, глава Святой Палаты успел обдумать ситуацию. Когда Моро окончил процедуру и сунул платок обратно, он заговорил совсем другим тоном: — Это допрос? Я не слышал, чтобы прокуратура Рима просила курию о помощи. Вы выглядите таким неопытным для вашей должности. В любом случае на земле Ватикана у вас нет ни малейших прав. Поэтому забирайте свои сомнительные фотографии и убирайтесь, синьор…

— Мезомед! — невозмутимо напомнил молодой прокурор, которого, судя по всему, не так-то просто было запугать. — Что касается вашего замечания по поводу моей неопытности, ваше высокопреосвященство, может, вы и правы. Но это не допрос. Скорее дача свидетельских показаний. Я надеялся, что вы прольете свет на это дело.

— И этот свет вы решили искать именно в Ватикане? Кто вам вообще разрешил заново возбуждать это уголовное дело?

— Теперь, ваше высокопреосвященство, я укажу вам на вашу юридическую неопытность. Дело, о котором идет речь, расследуется по итальянским законам и подлежит юрисдикции Италии. Что касается меня, то я, будучи членом прокуратуры Рима, не нуждаюсь в дополнительных разрешениях, дабы вести расследование. Особенно если речь идет об убийстве.

— Убийстве? — Монсеньор Завацки сложил руки в молитвенном жесте и, театрально закинув голову, уставился в потолок — Пятая заповедь'

— Пятая заповедь, — глухо повторил прокурор.

На столе кардинала зазвонил телефон.

Абат, личный секретарь Моро, наблюдавший за происходящим со стороны, снял трубку.

— Это господин государственный секретарь! — возбужденно закричал он.

Моро бросился к аппарату и вырвал трубку у Абата.

— Брат во Христе! Мы все очень взволнованы вашим отсутствием! Конечно, вы не должны передо мной отчитываться… Что значит «лицемерно»? Мы все сидим в одной лодке — в лодке святого Петра… До свидания, брат во Христе.

Он положил трубку и сказал:

— Гонзага снова объявился. Господь к нам милостив.

Мезомед вежливо поклонился и молча вышел из кабинета.

Он достаточно услышал.

«Здесь нечисто и воняет до небес, — подумал он. — Именно в этом месте».

Глава 36

Два дня наблюдения за домом маркизы не принесло никаких результатов. После смерти Лоренцы Фальконьери в старом доме почти никто не жил.

Мальберга и Барбьери, которые менялись каждые три часа, одолевала скука. В первый день Мальберг ходил по улице взад-вперед, думая о загадочной смерти обеих женщин. На второй день он начал считать шаги от начала улицы и до ее конца, у Виа деи Коронари. У него так и не вышло точного количества, потому что, как оказалось, длина его шага менялась в зависимости от времени дня. Утром шаг был длиннее, а в обед становился заметно короче.

В конце концов Лукас пришел к выводу, что наблюдение за домом ничего не дает. К тому же становилось все труднее ходить мимо дома маркизы и не попадаться никому на глаза.

Вечером второго дня на улицу завернул какой-то мужчина. Он целенаправленно шел к дому маркизы. Нажав на кнопку звонка, незнакомец немного подождал, потом отошел в сторону и посмотрел на верхние этажи.

Мальберг подумал было, не заговорить ли ему с незнакомцем, но потом отбросил эту мысль и последовал за ним.

У мужчины, лицо которого представляло собой сплошной ожог, не оставивший ни бровей, ни ресниц, был ужасный вид. Люди, шедшие навстречу, шарахались от него или переходили на другую сторону улицы. Мальберг уныло брел за ним и видел это.

Поглощенный преследованием, Лукас не обращал внимания на проезжую часть и, перебегая через улицу, чуть не попал под колеса. Аварии не случилось лишь благодаря реакции водителя. Но пока Лукас извинялся перед водителем, краснолицый, за которым он шел буквально по пятам, затерялся в толпе.

— Мои наблюдения за домом ни к чему не привели, но я видел, как человек с обожженным лицом звонил в дом маркизы, — сказал Мальберг, вернувшись в квартиру Барбьери. — К сожалению, я упустил его из виду.

— Человек с обожженным лицом, говоришь? Среднего возраста, высокий лоб, проплешина, рост метр девяносто, худой? — Когда Джакопо описывал людей, в нем явно чувствовался криминалист.

— Ты его знаешь? — взволнованно спросил Мальберг.

— Сказать, что знаю, было бы неправильно. Но этого человека я видел после обеда в первый день. Если честно, мне показалось, что он тоже наблюдал за мной. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Он около часа бродил по Виа деи Коронари и со скучающим видом постоянно смотрел на меня. Перед ним на тротуаре лежало минимум десять окурков.

— Я просто вне себя, оттого что упустил его. В противном случае мы бы уже знали, действительно ли ему нужна маркиза.