Мусульманские полки на приветствие Паскевича отвечали русским “Ура!”. Главнокомандующий сказал им, что и от них ожидает такую же доблесть, какую уже показал третий полк в деле под Чаборио. Мусульмане отвечали на этот раз через переводчика: “Сардар! Наша жизнь до последней капли крови принадлежит государю”.
Вспомнив, что с Кирилловым приехал всадник, который взял турецкое знамя, главнокомандующий потребовал его к себе и тут же наградил знаком отличия военного ордена и подарил десять червонцев. Одних Нижегородских драгун обошел на этот раз Паскевич своим приветливым словом. “Стыдно, братцы,– сказал он, подходя к их фронту,– четвертую кампанию служу с вами, а такого дела за вами никогда не водилось...” Драгуны очевидно были сконфужены и глядели угрюмо. Дело в том, что в эту самую ночь из полка разом бежало двадцать человек, вместе со старшим вахмистром второго эскадрона. Поводом послужило, как выяснилось, жестокое обращение эскадронного командира; и хотя побеги в то время вообще были не редки, но случай, где разом бежал целый взвод, выходил из общего уровня. До сих пор такие побеги встречались только в Тифлисском полку, где их объясняли близостью персидской границы, и оскорбленным самолюбием старого полка, явно роптавшего на то, что Паскевич не взял его с собою в турецкую кампанию.
Поражение Кягьи-бека было настолько решительно, что Паскевич поспешил притянуть к себе не только отряд Муравьева, но и Херсонский полк Бурцева. Теперь, когда относительно правого фланга можно было быть спокойным, и Ахалцихский пашалык, свидетель стольких битв и народных волнений, уже не отвлекал внимания главнокомандующего, все помыслы Паскёвича сосредоточились на главном театре войны, где готовились важные события.
XXI. ЧЕРЕЗ САГАНЛУГСКИЕ ГОРЫ
На пути из Карса в Арзерум, 9 июня 1829 года, в деревне Катанлы расположился русский действующий корпус. Сильный не числом, а тем непоколебимым духом твердости в опасностях, который дают победы, стоял он теперь, готовый к наступлению, на рубеже своих прошлогодних завоеваний. Впереди уже высились мрачные хребты лесистых Саганлугских гор; а за ними лежали неведомые страны, звавшие к себе войска для новых трудов и побед.
Широко раскинулся лагерь на необъятной зеленой равнине, орошаемой красивой речкой Каре-Чаем. Занимая около двух верст, он издали казался станом многочисленного войска. На правом фланге стояли драгуны и казаки, на левом – мусульмане, в центре расположилась пехота со всей артиллерией, позади – уланы. Вагенбург помещался отдельно, почти за серединой, на высоком холме, а в лугах, по ту сторону Карс-Чая, ходили большие табуны лошадей и скота. Не менее роскошный вид представляли и самые окрестности этого лагеря. Вдали по разным направлениям виднелись деревушки; кругом лежали поля, засеянные хлебом. Страна казалась населенной, а между тем людей в ней не было. Война удалила их от родных очагов и заставила искать убежища там, куда не достигали военные бури.
Утром 9 же июня вступили в лагерь и победоносные отряды Муравьёва и Бурцева, а вслед за ними приехал и граф Паскевич. Он явился теперь перед войсками, облеченный новым доверием государя, с чрезвычайными правами, властью и всеми преимуществами главнокомандующего большой действующей армией. Войска встречали его, впрочем, по домашнему, запросто, выбегая в шинелях и без оружия. Все кричали “Ура!”. Паскевич ехал шагом, поминутно останавливаясь и разговаривая с солдатами. На лице его сияло удовольствие,– обстоятельства начинали ему благоприятствовать.
Не трогая войск, предназначенных для действия на персидской границе, на Алазани и на левом фланге операционной линии, он сосредоточил теперь под своим личным начальством четырнадцать батальонов пехоты, двенадцать полков кавалерии и семьдесят орудий.
Состав действующего корпуса был следующий.
Пехота: полки – Эриванский карабинерный, Грузинский и Херсонский гренадерские, Кабардинский пехотный и сорок второй егерский, восьмой пионерный батальон, батальон сорок первого егерского полка, полубатальон сорокового и сводный полк из батальона севастопольцев и нахичеванских сарбазов,– всего двенадцать тысяч триста сорок штыков.
Кавалерия: Нижегородский драгунский и Сводный уланский полки, сборный линейный казачий полк и донские: Сергеева, Карпова, Фомина и Басова, четыре конно-мусульманские полка и сводный из черноморских казаков и конницы Кенгерлы,– всего пять тысяч семьсот восемьдесят пять коней.
Артиллерия: батарейных орудий – шестнадцать, легких – тридцать, донских казачьих – двенадцать, линейных казачьих – шесть, горных единорогов – четыре и из числа турецких орудий – два,– всего семьдесят пеших и конных орудий.
Из этих войск особенное внимание обращали на себя четыре конно-мусульманские полка, сформированные по мысли Паскевича. Первый полк составлен был весь из карабахцев, второй – из жителей Ширванской и Шекинской провинций, третий – из татар грузинских династий и четвертый – из мусульман Нахичеванской области. Все эти полки сохраняли национальный костюм и отличались друг от друга только суконными звездами, нашитыми на их высоких остроконечных папахах: у первого полка они были красные, у второго – белые, у третьего – желтые и у четвертого – голубые. Такого же цвета были и полковые знамена, богато украшенные гербами Российской империи. Командовали полками русские офицеры, а сотнями – беки или почетные агалары. Эти офицеры-азиаты с бородами, в длиннополых чохах, в папахах, в эполетах и шарфах представляли непривычному глазу весьма оригинальное зрелище. Но в общем полки являли собою превосходный вид: всадники были опрятно и красиво одеты, отлично вооружены и, кроме третьего полка, сидели на кровных жеребцах карабахской породы. Третий полк, по замечанию Паскевича, отставал от других по наружности, “но он уже отличился в сражении и зарекомендовал себя самым лучшим образом. Перед этой легкой, подвижной и развязной мусульманской конницей драгуны и уланы казались тяжелыми и неповоротливыми.
Еще оригинальнее выглядели армяне, бывшие персидскими сарбазами, в своей полуармянской и полуперсидской одежде; тут же находилось и человек двенадцать курдов в живописных костюмах, на маленьких, но быстрых лошадках. Они пришли из Баязета. Это старшины вновь покорившихся племен, готовые воевать против турок с надеждой “почапаулить”. Но их присутствие в армии имело и свое политическое значение: это были кадры, вокруг которых должны были собираться мусульмане вновь покоренных турецких земель.
На следующий день по сборе корпуса, 10 июня утром, Паскевич делал маневры, чтобы подготовить войска к предстоящим действиям. Полки, построенные на поляне правее лагерного расположения, двинулись к Саганлугским горам. Пехота училась на пересеченной местности; кавалерия закончила маневр общей атакой, во время которой мусульманские полки опередили всех и, перескочив Каре-Чай, скрылись совсем из виду. Церемониального марша не состоялось: черная туча неожиданно выплыла из-за Саганлугских гор и заволокла все небо. Поднялась сильная буря с проливным дождем, с раскатами грома и молнией, опоясывавшей колонны огненными зигзагами. “Эти воздушные маневры с небесной канонадой,– замечает один современник,– были великолепнее и ужаснее земных”. Войска спешили уйти в лагерь, где нашли свои палатки сорванными рассвирепевшей бурей.
В сумерках к Паскевичу явились двое лазутчиков, только что возвратившиеся из турецкого лагеря, где им посчастливилось даже украсть несколько лошадей; с ними выбежал и пленный русский солдат, взятый лезгинами еще при Ермолове. Все они согласно показывали, что верстах в пятидесяти, у Миллидюза, стоит лагерем сильный турецкий корпус, под начальством самого Гагки-паши, которого они видели собственными глазами, когда он с чубуком в зубах сидел перед своей палаткой. Высланная по тому направлению партия линейных казаков действительно открыла турецкие пикеты.
В то время большая дорога из Карса в Арзерум раздваивалась около Катанлы и поднималась на саганлугский хребет двумя ветвями, идущими на расстоянии от трех до двенадцати верст друг от друга. Левая ветвь шла через Миллидюз на Меджингерт, правая – на Каинлы и замок Зевин. Спустившись с гор и подойдя к Араксу, обе дороги сплетаются вместе и у Керпи-Кева выходят на транзитный арзерумский путь. Меджингертская дорога была короче, нежели зевинская, зато зевинская удобнее и легче для движения, но обе они покрыты были густыми сосновыми лесами и пересекались множеством глубоких оврагов.