XIX. НОВАЯ ГРОЗА ПОД АХАЛЦИХЕ

Посольство Хосров-Мирзы только что находилось на пути к Тифлису, и персидские дела, следовательно, не могли еще считаться окончательно улаженными, как главнокомандующий получил известие о новых сборах турок против Ахалцихе.

Над Ахалцихе в то время тяготело страшное бедствие: там появилась чума, занесенная, как говорили, во время осады, и все меры бороться с нею оказывались бессильными. Стесненное положение гарнизона, вынужденного держаться в крепостных стенах, мешало подвергнуть войска исполнению всех карантинных правил,– и чума, свирепствовавшая почти беспрепятственно, уносила в могилу храбрых ширванцев и еще более несчастных (разоренных) жителей города.

А слухи о неприятеле не прекращались.

Уже через пятнадцать дней по снятии осады лазутчики дали знать князю Бебутову, что в Аджарии почти повсеместно происходят большие волнения, и Ахмет-бек, встревоженный мятежным настроением народа, уже готового изъявить покорность России, вынужден был занять войсками приграничные санджаки Коблиен и Шаушет. По сведениям, силы неприятеля, собранные на этих пунктах, простирались до двадцати тысяч человек, и Ахмет-бек намеревался вторгнуться в наши пределы, чтобы громом побед восстановить утраченное влияние. Слухи, шедшие через армян, очевидно были преувеличены,– но тем не менее жители Ахалцихского пашалыка, застигнутые среди своих сельских работ признаками вновь приближающихся военных бурь, казались чрезвычайно встревоженными.

Гроза собиралась также над Карсом и частью над Баязетом. Еще горы были покрыты большими снегами, а передовые партии курдов показались около Саганлуга. Стало известно, что султан отправил к сераскиру два миллиона пиастров с тем, чтобы купить спокойствие курдов, уже колебавшихся, на чью сторону перенести свое оружие. Турецкое золото, а еще более сомнение, чтобы русские вышли победителями из-под ударов двух мусульманских держав, и, наконец, надежда легкой добычи, при ослаблении войск в Баязетском пашалыке, склонили куртинских старшин искать сближения с Турцией. Курды первые и начали военные действия. Как только 1 апреля отряд генерала Панкратьева вышел из Баязета на Арпачай, сильная партия курдов на другой же день напала на Хамурские деревни. По первой тревоге из Топрахкалинского замка был выслан есаул Карасев с шестьюдесятью донцами, но пока казаки проскакали сорок верст, деревни уже были разграблены, и донцы настигли курдов только на дороге к Патносу. Партия, уходившая с добычей, отступала под прикрытием ста человек отборных наездников, которые, подпустив к себе донцов шагов на пятьдесят, встретили их залпом. Карасев бросился в пики,– и прежде чем дым ружейного залпа рассеялся, казаки врезались в толпу, не успевшую даже схватиться за сабли. Сорок курдов легли на месте, двадцать пять были взяты в плен, и в том числе их старшины Ахмет-ага, человек известный в крае богатством и родственными связями. Со стороны казаков были ранены только двое. Партия, вынужденная бросить добычу, ушла налегке,– и случай этот сразу убедил курдов, что надежда их на легкую поживу напрасна.

Как только выяснилось, что со стороны Баязета и Карса грозили лишь мелкие разбойничьи набеги, Паскевич сосредоточил все свое внимание на положении ахалцихского гарнизона, сообщение с которым, вследствие весенней распутицы, становилось день ото дня затруднительнее. Генералу Бурцеву приказано было с Херсонским полком и восьмью орудиями снова подвинуться к Ахалцихе и стать впереди Ацхура. Бурцев выступил из Гори в начале апреля, но, достигнув Боржомского ущелья, должен был остановиться у нижней переправы, так как разлившаяся Кура в две-три недели уничтожила и последние признаки дороги, по которой он еще недавно прошел на помощь к Ахалцихе. Долго пытались войска переправиться через Куру на пароме, и каждый раз река бешеным напором воды разрывала канат и уносила паром, причем несколько человек утонуло. . После неимоверных усилий, в конце концов, удалось-таки переправить пехоту, горный единорог, да две кегорновые мортиры; весь же обоз и полевая артиллерия остались на том берегу, под прикрытием роты. По тропам, пробитым почти на отвесных скалах, Бурцев добрался кое-как до Гогиасцихе.

Теперь на этом месте стоит роскошный Боржом, с его необъятными парками и целебными минеральными водами. Масса больных с ранней весны стекается сюда искать исцелений от своих недугов. Жизнь бьет ключом в окрестностях Боржома, она видна повсюду – и в дачном городке, в лесу, по дорогам, и даже на Куре, покрытой плотами. Не то было, когда утомленный, промокший и голодный отряд Бурцева, в ожидании артиллерии и обозов, остановился здесь на бивуаке. Многоводная река преграждала путь, обильные ручьи целебной и горячей воды, никому не нужные, свободно струились с камня на камень и, падая каскадами, спешили к лону Куры. Девственный лес, колеблемый ветром, пел однообразную, унылую песню. На обоих берегах Куры, на голых скалах, мрачно выступая из тени давнишних веков, высились одряхлевшие развалины некогда грозных замков Гогиасцихе и соперника его Петерсцихе. Эти два угрюмые свидетеля былой кипучей и страстной жизни устами народных преданий рисуют картины таких кровавых событий, такого мрачного коварства, корыстолюбия и, наряду с беззаветной храбростью, такого безрассудного самодурства, что для человечества было бы лучше, если бы их вовсе не существовало.

Седой сазандарь и теперь еще поет о том, как в этих каменных гнездах жили два брата, вражда которых не знала пределов. В их взаимной борьбе, в их диком разгуле сказались такие черты феодальных нравов, которые вполне были достойны рыцарей больших дорог. Как два коршуна, стерегли они добычу, и не было прохода к мирному путнику ни купцу-армянину, ни оплошавшему каравану. Покровительство одного вызывало беспощадную месть другого, и оба брата со своими азнаурами не раз встречались в кровавых схватках из-за добычи, наводя своей жестокостью и злобой ужас на всех окрестных тавадов. Гибель и смерть черной тучей стояли над обоими замками. С омерзением смотрели соседи на столь ненормальное явление братской вражды и всеми силами старались примирить их. Наконец братья съехались, обнялись и дали клятву во взаимной дружбе. Дорогие азарпеши и турьи рога, наполненные кахетинским вином, пошли на радостях ходить вкруговую, но вино не могло залить таившейся ненависти и только разогревало страсти. И вот, во время шумного пира, одно неосторожно брошенное слово вызвало новую бурю: неугомонные братья схватились за кинжалы – и оба пали мертвыми их азнауры не отстали от своих владельцев – и шестьдесят человеческих трупов легли на том самом месте, где за минуту перед тем произнесены были клятвы вечной любви. С тех пор замки опустели, а беспощадное время превратило их в безобразную груду развалин.

У этого-то исторического Гогиасцихе отряду пришлось опять остановиться, опять строить паром и переходить Куру, расплачиваясь человеческими жизнями.

Турки, прекрасно зная, что делается весной в Боржомском ущелье, не хотели верить, что русские войска могли в эту пору года прийти на помощь к Ахалцихе, и потому были чрезвычайно удивлены, когда 17 апреля Бурцев явился верстах в сорока за Ацхуром. Целью движения его на этот раз была простая рекогносцировка. Но Бебутов, желая воспользоваться присутствием войск в Абас-Туманском санджаке, поручил ему наказать некоторые деревни, наиболее волновавшиеся во время осады Ахалцихе. Бурцев грозою прошел почти вплоть по подошвы Аджарских гор, и население, загнанное им в горные ущелья, еще заваленные снегом, лишившиеся скота и имущества, вынуждено было просить о пощаде. Бурцев вызвал к себе старшин, привел их к присяге и отошел к Ацхуру.

Весть, что русские войска уже подходят из Грузии, ускорило наступление турецких войск, и двадцать пятого апреля сильный авангард их под личным начальством Ахмет-бека, спустившись с гор, стал в деревне Квели, верстах в семидесяти от Ахалцихе. Лазутчики сообщили, однако, что авангард пришел налегке, без артиллерии, которую не мог перетащить через горы и потому рассчитывает на первое время ограничиться только разорением христианских деревень в Ардаганском санджаке. Князь Бебутов, со своей стороны, поспешил воспользоваться неосторожным движением Ахмет-бека, чтобы разбить его прежде, чем подойдут остальные турецкие войска, и поручил экспедицию Бурцеву.