Отправленный с места еще при самом начале боя, Раевский взял направление как раз во фланг неприятелю. Однако неровная местность, овраги, крутые подъемы и спуски замедлили несколько движение конницы, и едва головные части ее стали вытягиваться из глубокого, длинного оврага на высоты левого берега, как турки понеслись к ней навстречу. Раевский со своей стороны подал сигнал, и первая линия пошла в атаку. Командир сводного уланского полка полковник Анреп сам вел Серпуховский эскадрон и врезался в густые толпы неприятеля. Весь левый фланг турок был опрокинут и прогнан к Ахалциху. Занятые горячим преследованием, уланы не могли видеть, что делалось позади их, а там совершалась кровавая катастрофа.

Четвертый эскадрон Нижегородского полка, под командой майора Казасси, бросившись вперед одновременно с уланами, смял правое крыло неприятеля, но, увлеченный погоней, занесся слишком далеко и был окружен тысячными толпами турок. Храброму эскадрону приходилось рассчитываться за свое увлечение. Видя, что в конном строю устоять невозможно, драгуны, не теряя мужества, спешились, сомкнулись в кружок и несколько минут держались в таком положении. Но ряды быстро редели, Убитые кони расстраивали круг, оборона слабела, и эскадрон, держа в поводу лошадей, медленно стал отодвигаться назад, теснимый толпами неприятеля. Только одна минута колебания – и гибель стала бы неизбежной. Но колебания не было. Бегом подоспел сюда батальон Миклашевского, во весь опор прискакал со второй линии третий эскадрон Нижегородского полка, с подполковником Андрониковым, и картина боя мгновенно изменилась. Освобожденный от натиска, эскадрон Казасси быстро сел на коней, и оба эскадрона разом ринулись на массу конных турок. Недолог, но упорен был бой. Все перемешалось в одну общую кучу. Не было счета геройским подвигам одиночных драгун, с редким самоотвержением выручавших друг друга в этой неравной сече. Прапорщики Петренко и князь Чавчавадзе (Язон) пробились почти до самых знамен, увлекая за собой эскадроны. Лошадь под Чавчавадзе изранена, переменять ее было некогда, и он рубится на ослабевшем, покрытом кровью коне, рискуя ежеминутно, что не выдержит добрый карабахский конь и рухнет вместе со всадником наземь, под конские копыта... Вот толпа конных турок навалилась на прапорщика Буткевича. Издали видно только, как, сверкая на солнце, поднимаются и опускаются вражеские сабли. Рядовой Макаров (из разжалованных) бросается к нему на помощь; он уложил двух-трех турок, но не спас своего офицера и вынес только изрубленное тело его. В другом месте какой-то отчаянный турецкий наездник, врезавшийся в ряды эскадрона, крушит все, что попадет под руку; он уже изрубил двух драгун и насел на третьего, как прапорщик Попков смертельным ударом сабли повергает его на землю. Здесь какой-то драгун схватился один с целой массой курдов, но на помощь к нему летит прапорщик Чавчавадзе Третий (Спиридон); он разгоняет куртин и вырывает из их рук драгуна, уже раненного тремя ударами пик. Под другим Чавчавадзе (Романом) убита лошадь; он пеший отбивается над трупом ее один от целой кучи врагов... Его выручают драгуны. Там офицер спасает солдата, здесь солдат умирает за своего офицера...

Не выдержали турки боя с этими сказочными, сверхъестественными бойцами, и тысячи их, объятые страхом, бежали перед двумя эскадронами... Драгуны, врезаясь в толпы их, рассчитывались теперь за свою первую неудачу.

А между тем, в то время, когда большая часть кавалерии уже введена была в дело и в резерве оставался только один эскадрон Борисоглебского уланского полка, стоявший под начальством ротмистра Лау во взводной колонне, новая двухтысячная толпа турок, никем не замеченная, скрытно пробралась глухим, бездорожным оврагом и вдруг выдвинулась в тылу борисоглебцев. От этой минуты зависело все. Дрогни борисоглебцы – и русский корпус потерял бы половину своей кавалерии: расстроенная боем, стиснутая двумя живыми стенами с фронта и с тыла, она неминуемо погибла бы в жестокой сече одного против пятнадцати. Но ротмистр Лау был отличный офицер, обладавший необыкновенным спокойствием духа. Внезапность его не озадачила. “Назад строй эскадрон!” – скомандовал он ровным спокойным голосом, и эскадрон в карьер, как на ученье, исполнил построение и стал, как вкопанный, лицом к неприятелю. Еще секунда – прозвучала труба, пики наклонились, и эскадрон ринулся “с места марш, марш”.

Турки, пораженные моментальным превращением маленькой кучки людей в стройный развернутый фронт эскадрона, стремительно несущийся прямо на них с наклоненными пиками, повернули назад и беспорядочной толпой кинулись в ту же лощину, из которой выскочили. Уланы пронеслись за ними почти вплоть до оврага. Но вот эскадрон круто осадил лошадей, стройно заехал назад, свернулся на походе опять во взводную колонну, и ротмистр Лау рысью отвел его на прежнее место. “Стой! Равняйсь! Пики по плечу!” И эскадрон стал, точно за минуту перед тем он и не готовился вступить в упорную битву с сильнейшим врагом.

Главнокомандующий с высокого кургана видел это молодецкое дело и в подвиге храброго ротмистра справедливо оценил больше всего то, что, не увлекаясь бесцельной погоней, он поспешил возвратиться к прямому своему назначению – служить поддержкой для первой линии.

Дело ротмистра Лау было эпилогом, закончившим бой 5 августа. Быстро спускавшаяся ночь разъединила боровшихся противников. Преследование мало-помалу прекратилось, и нижегородцы вместе с серпуховскими уланами на взмыленных, измученных лошадях вернулись в лагерь. Свели счеты и оказалось, что вся потеря в корпусе не превышала сорока четырех человек, выбывших преимущественно из эскадрона майора Казасси.

Горсть русской кавалерии, сражавшаяся на левом фланге, покрыла себя в этот день блестящей славою. Сам Паскевич писал государю, что кавалерийский бой 5 августа есть один из тех редких случаев в военных событиях, который обращает на себя особое внимание и дает настоящую меру для определения превосходной храбрости полков Нижегородского драгунского и Сводного уланского. Не могли не признать этого и сами враги, участвовавшие в битве. Когда, по окончании сражения, главнокомандующий спросил одного из пленных карапапахских старшин, как действовала русская конница, тот отвечал: “Мы прежде рубили ваших казаков, как капусту, а сегодня, одетые в какие-то белые балахоны, они без страха лезли вперед, и против них устоять было невозможно”. Карапапахский старшина простодушно полагал, что донские казаки, которых они встречали при вторжении в Грузию,– единственная русская конница, и драгуны с уланами, сражавшиеся в летних кителях, казались ему все теми же донскими казаками. Кавалерская дума нашла походного атамана генерал-майора Леонова, полковника Анрепа, майора Казасси и ротмистра Лау достойными ордена св. Георгия 4-ой степени. О подвиге Раевского Паскевич свидетельствовал перед государем, ходатайствуя о награждении его орденом св. Георгия 3-ей степени, но государю угодно было заменить эту награду чином генерал-майора.

Битва 5 августа была заключительным актом тяжелого похода к высоким стенам Ахалцихе, но в то же время она является и первым звеном в цепи предстоящих кровавых событий. Над осажденной крепостью и над русским лагерем ангел смерти уже распростер свои мрачные крылья.