Тогда я увидел на стене квадратный листок бумаги. На нем жирным шрифтом было напечатано: «Всем бойцам и гражданам, имеющим перевязки, надлежит немедленно снять оные под угрозой предания ревтрибуналу и ни в коем случае не возобновлять их до осмотра ран особой комиссией»…
Тогда я сел на койке и тоже начал сматывать бинты со своего бедра. Разрез на бедре был очень глубокий, и сделали мне его всего два часа назад. Из свежей раны хлынула кровь…
Красноармеец исчез. Я рассказал о нем хирургу.
Он только усмехнулся:
— Вульгарный случай галлюцинации, — сказал он сестрам».
Сыпной тиф надолго оставляет после себя состояние неработоспособности. В 1864 году С. П. Боткин, перенесший тяжелый сыпной тиф, писал доктору Н. А. Белоголовому: «Несмотря на то что вот уже полтора месяца как поправляюсь, но далеко не чувствую себя способным к серьезному труду…»
Русская художественная и мемуарная литература XIX и первых десятилетий XX века, отобразив с невиданной силой и правдивостью свою эпоху, оставила целый ряд исключительных по выразительности зарисовок «вшивого быта» и его последствий.
Незадолго до уничтожения крепостного права Н. С. Лесков, очевидец перевозки переселенцев, купленных «на вывод» из Орловской и Курской губерний в степные места, повествует о том, как многие мужики вскоре прибежали назад. Когда их ловили, они рассказывали, что «ушли от вши и от вредных вод». Автор видел среди переселенцев умирающего мальчика, «у которого во всех складках кожи, как живой бисер, переливались насекомые».
Задолго до обнаружения возбудителя сыпного тифа и научного подтверждения роли вшей как переносчика его горький опыт поколений позволил подметить решающую роль социального фактора в проблеме сыпняка и отразить эту идею в художественных произведениях.
В нашумевшей в свое время книге Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы» запечатлен разговор двух священников: протопопа и настоятеля церкви при кладбище.
«— Ну что, как слышно! Говорят, тифозная эпидемия свирепствует? — спросил отец Иоанн отца Иринарха, плавно поглаживая свою бороду…
— Да, мрёт народ, мрёт, — подтвердил отцу Иоанну отец Иринарх, расправляя с затылка на обе стороны лица свои волосы, — и шибко мрет, но… всё больше чернорабочий… всё чернорабочий».
Социально-экономическая подоплека возникновения эпидемий сыпного тифа сквозит в стихотворении Некрасова «О погоде»:
А в очерке «Лесное царство» писателя-народника П. В. Засодимского, который, осуществляя идею «хождения в народ», был земским учителем, обрисованы некоторые эпидемиологические черты сыпного тифа по наблюдениям в Зырянском крае (ныне Коми АССР): «Тиф первоначально всегда появляется в бедных домах, хозяева которых питаются скудно и живут грязно; при распространении тифа в селении те дома, которые сравнительно отличаются резко от прочих зажиточностью, или вовсе не поражаются тифом, или заключают в себе очень мало больных».
Если XVIII век прошел под знаком оспы, то в XIX и в первые десятилетия XX века с исключительной силой проявили себя паразитарные тифы, особенно сыпной. В нашей стране причиной этого были тяжелейшие экономические условия жизни, в первую очередь крестьянства, которое составляло к концу XIX века 87 процентов всего населения. Был исключительно низок культурный уровень, например, в 1900 году неграмотными оказались более половины призванных в царскую армию.
Несмотря на несомненную ясность роли вшей в распространении возбудителей паразитарных тифов, среди отсталой части населения кое-где по-прежнему сохранялось добродушное к ним отношение, свидетельствующее о недостатках санитарного просвещения.
Примером может служить один из персонажей рассказа М. А. Шолохова «Лазоревая степь» — дед Захар. Найдя в складках рубахи вошь, «держит ее бережно и нежно, потом кладет на землю, подальше от себя, мелким крестиком чертит воздух и глухо бурчит: — Уползай, тварь! Жить небось хочешь, а? То-то оно… ишь ты, насосалась… помещица…»
Опасность заразиться и заболеть в те годы была немалая, особенно для медицинского персонала. В. В. Вересаев в «Записках врача» приводит следующие данные: «По подсчету д-ра Гребенщикова от заразных болезней умирает 37 процентов русских врачей вообще, около 60 процентов земских врачей в частности. В 1892 году половина всех умерших земских врачей умерла от сыпного тифа».
Постоянными очагами сыпного тифа были тюрьмы, ночлежные дома, постоялые дворы. Значительные подъемы заболеваемости отмечались в 1881, 1892–1893, 1908–1911 годах. Наивысшая заболеваемость, по данным отчетов медицинского департамента и Управления главного врачебного инспектора (следует оговориться, что они были неполными), отмечалась в Черноморской, Подольской, Тамбовской, Тульской, Орловской, Волынской, Пермской, Бессарабской, Рязанской, Харьковской, Смоленской, Херсонской, Полтавской и Черниговской губерниях.
Это неудивительно, если учесть, что государство принимало крайне малое участие в расходах на санитарные нужды. В «Положении о земских городских учреждениях» расходы на медицину были отнесены к числу необязательных. В 1914 году средства на здравоохранение составляли один рубль на человека в год, на санитарные же мероприятия приходилась совсем смехотворная цифра — копейка с четвертью. Санитарное законодательство страны было представлено в основном уставом медицинской полиции (Свод Законов Российской империи, т. XIII) в виде запретительных и карательных статей.
Однако эти запреты не мешали предпринимателям держать рабочих и служащих в антисанитарных условиях. Г. А. Гиляровский в одном из очерков описал яркую картину полного пренебрежения к элементарным медицинским требованиям со стороны владельца одной из крупных торговых московских фирм.
«Встречаю как-то на улице знакомого татарина, который рассказывает мне, что чайная фирма В. выписала из голодающих деревень Заволжья большую партию татар, которые за грошовое жалованье, ютясь с семьями в грязи и тесноте, работают по завертке чая. Они живут на своих частных квартирах, которые стали очагами заболевания сыпным тифом. Много их умерло, а живые продолжают работать, приходя из своих зараженных квартир рассыпать и завертывать чай. Я тотчас же отправился на их квартиры в переулке близ Грачевки и действительно нашел нечто ужасное: сырые, грязные помещения набиты татарскими семьями, где больные сыпным тифом, которых еще не успели отправить в больницу, лежат вместе со здоровыми…
Я прямо отправился на междугородный телефон… рассказал подробности и продиктовал заметку. Через день газета появилась в Москве. Это была сенсация. Ее перепечатали провинциальные газеты, а московские промолчали… От чая этой фирмы стали бояться заразиться сыпным тифом».
В летописи сыпного тифа особое место занимают эпидемии военных лет. Походы и войны наполеоновского периода способствовали распространению болезни на огромной территории от границ Азии до берегов Атлантики, от Крайнего Севера до южных районов Европы. В 1808 году в осажденной французами Сарагосе от сыпного тифа погибло около 40 тысяч человек, но и французская армия понесла от него жестокие потери.
Весной 1812 года полумиллионная армия Наполеона двинулась на Россию. При отступлении из Москвы в ее рядах насчитывалось всего около 80 тысяч человек вместе с больными и ранеными. Такие колоссальные потери объяснялись не только военными действиями, но и жестокий эпидемией сыпного тифа. «Великая армия» во время отступления разнесла заразу по всем районам своего прохождения. Пострадала от сыпняка и армия Кутузова, в которой за период с 20 октября по 14 декабря выбыло из-за болезни три пятых состава.
Большими вспышками сыпного тифа сопровождались русско-персидская кампания 1827–1828 годов, русско-турецкая война 1828–1829 годов, Крымская война 1854–1856 годов, во время которой в русской армии заболело сыпным тифом 79 533 нижних чина и умерло более 15 тысяч человек.