О-ля-ля! Ну и глаза у меня! Они сейчас выскочат из орбит. Надо подышать.

Я глубоко вдыхаю и сильно выдыхаю — раз, другой, третий. Закрываю глаза на каждом вдохе, открываю на выдохе. Через некоторое время чувствую, что пора кончать: все вокруг расплывается. У меня перенасыщение кислородом, так недолго и в обморок хлопнуться в туалете — прямо на свои покупки.

Ладно, пойду обратно.

Выбраться из микротуалета оказывается не так-то просто. Мои пакеты застряли в узкой двери. Блондин внимательно смотрит на меня. Я как могу стараюсь держать лицо. Дергаю несколько раз и наконец высвобождаю свой скарб.

Иду, изо всех сил заставляя себя не припустить бегом, к светловолосому мужчине, который так и сидит над своим лимонадом. Я сажусь, уже более непринужденная.

Опять расставляю вокруг себя пакеты — создаю броню, защищаюсь на свой лад. Снова кладу сверху диктофон.

Я еще ерзаю, но с меньшей амплитудой. Хорошо, что вышла в туалет, помогло.

— Ты очень талантливая, — заявляет «Он» напрямик.

— Спасибо.

— А тебя не напрягает, что твоя жизнь — достояние публики?

— Я по натуре эксгибиционистка.

«Он» смеется. Я очень смешная, так «Он», наверное, думает.

— Мне очень понравилась фотография, где у тебя длинные волосы, до пола.

— Спасибо.

Мои ответы лаконичны.

— Ты любишь, когда волосы растрепаны?

Я не знаю, что «Он» имеет в виду — фотографию или то, что творится сейчас у меня на голове.

— Я, по-моему, еще в детстве не любила заплетать косы.

— Я очень рад, что у тебя такая прекрасная жизнь.

— Да, жизнь у меня прекрасная, да.

— Твой дед умер.

— Да, дедушки не стало в прошлом году.

— А как бабушка?

— Хорошо, ей исполнилось восемьдесят лет, в субботу отпраздновали.

— Наверное, трудно было всего этого добиться?

— Бывает хуже.

— Твои интервью иной раз просто уморительны.

— Да.

— А вот то, что ты могла бы сигануть из окна, — это уже не смешно.

— Не сиганула же.

— Не слишком трудно бывает вживаться в такие ситуации?

— Не знаю, было ли мне вообще когда-нибудь легко.

— Я радовался, когда видел тебя в передачах, с виду ты была в порядке… а то ведь в какой-то момент я задумался.

— О чем?

— Все ли у нее в порядке… ну, с психикой… ты в такое вживаешься… так… В общем, задумался я… Если всмотреться, твой персонаж точно с левой резьбой…[18]

— А...

Как бы мне хотелось, чтобы он не слишком усложнял, все-таки для первой встречи…

— Нет, я же вижу, ты в полном порядке. В форме… Куришь много…

— Да.

Простые вопросы, простые ответы.

— А танцами ты еще занимаешься?

— Когда есть время…

— Ты объездила весь мир.

— Нет. Я много где побывала, но весь мир не объездила.

— У тебя все хорошо… В тридцать четыре года, поверь, не у всех так складывается…

— Да.

— А я? Как ты меня находишь?

— То есть?

— Внешне.

— Ну… Не знаю… Я нахожу вас таким, какой вы есть. Я ведь вас никогда не видела…

До меня вдруг доходит, что я ляпнула. Ну да… Я так и знала, что не надо усложнять вопросы! Можно ли было выразиться иначе? Трудно сказать. Я услышала собственные слова, как будто их произнес кто-то другой, честное слово. После этой неуместной фразы мы оба сидим, словно проглотив языки. Действительно. Разве я ожидала чего-то другого? Ожидала. В том-то и дело. Я думала, что «Он» больше похож на меня. Если не считать цвета глаз, линии роста волос, формы носа, рта, подбородка и ушей, у меня не так уж много общего с этим человеком…

— Как поживают твои сестры?

— Хорошо. Я сказала им о нашей встрече. Может быть, они тоже придут. Но я в этом не уверена.

— Было бы хорошо. А тетя Иоланда еще жива.

— Тетя Иоланда?

— Моя сестра.

Ах да, я что-то такое слышала… Стало быть, сестра этого человека приходится мне родной тетей.

— Она бы тоже с удовольствием пришла…

— Ох, нет! Целая семья в один присест, не уверена, что сумею столько переварить!

Я снова ору и ничего не могу с собой поделать.

Вдруг мелькает мысль: а ведь в меню могут быть еще сестры и братья.

— Вы женились снова?

— Нет.

— И у вас… у вас не…

— У меня нет других детей. Только вы.

«Он» сказал, что у него есть только мы.

Мы беседуем уже с полчаса; я поднимаю глаза и вижу бульвар, который просматривается за спиной светловолосого мужчины.

По бульвару идет дружок моей старшей сестры. Я едва удерживаюсь, чтобы не протереть глаза. Если язык у меня мелет помимо моей воли, почему бы глазам не видеть то, что им хочется? Но это, кажется, все-таки он. Да, по ту сторону витрины кафе идет дружок моей старшей сестры. Даже не идет, а крадется, как секретный агент. И с быстротой молнии проскальзывает в «Брасери-дез-Эколь». Не здороваясь со мной, садится за столик в другом конце зала. Прячется за газетой, которую на ходу выхватил из деревянной стойки, перед тем как сесть. Так, значит, моя старшая сестра придет…

Где же она, чего ждет? А Жоржетта?

Дружок моей старшей сестры, ясное дело, явился изображать из себя телохранителя, мало ли что… Я ведь и сама просила Стефана… «Может, ты придешь, посидишь в уголке… На всякий случай…» «Если хочешь, но, знаешь, в среду, днем, там будет полно народу. И потом, боюсь, тебе это только помешает…»

— Мне очень понравилась передача… в квартире…

Я снова смотрю на него. А? Вы здесь? Надо же, почти забыла, что «Он» собственной персоной сидит со мной в кафе.

— Ты так здорово отвечала журналистке.

«Он» имеет в виду телепередачу «Откровения». Я в ней целый час говорила о себе.

— Да.

Не стоит утруждать себя подробностями, раз «Он» ее видел. «Он» знает все. Я не скажу ему ничего нового. Того, чего «Он» не знает, я не говорила в передачах. О том, чего «Он» не знает, «Он» меня никогда не спросит. Застенчивый.

— У вас есть друзья?

— Да, соседи по дому. Я играю с ними в шары. Не очень-то и люблю это дело, но за игрой можно поболтать немного.

— А ваша сестра близко живет?

— Нет, в Дроме.[19]

— А…

По бульвару, с другой стороны, идет дружок Жоржетты! И тоже входит в «Брасери-дез-Эколь» с видом агента ФБР! Ничего себе! Это уже точно не глюки!

Он напряжен. Событие-то серьезное, он тоже понимает, чем это чревато. Садится у барной стойки. Однако дружки моих сестер друг дружку не увидели.

Дружки обложили кафе.

Это начинает походить на западню. Светловолосый мужчина взят в клещи. Скоро над нами пойдет на снижение вертолет. С борта в мегафон отдадут приказ выходить с поднятыми руками. И без фокусов. Попробуйте только ухом повести, и боевой отряд вас обезвредит быстрее, чем я это успею описать… Значит, придет и Жоржетта.

— Я думаю, девочки скоро придут.

«Он» не спрашивает, почему я вдруг так решила.

— Я был бы очень рад… Я был бы счастлив с ними познакомиться.

«Он» вот-вот познакомится со своими дочерьми.

— А кем вы работаете?

— Никем. Я на пенсии.

«Он» не старый. «Он» на пенсии.

— Ну, то есть не совсем на пенсии… Я… я был художником в молодости… Артистом, как ты… А потом… в общем, не вышло из меня артиста, жизнь не позволила.

— Или вы не очень хотели?

Нет, пора кончать с бестактными вопросами, что-то они сами срываются с языка, прежде чем я успею их обдумать.

— Забавно, когда я была маленькой, я очень любила рисовать.

Запусти я тортом в лицо светловолосому мужчине, ему не было бы так больно.

«Он» молчит. Ничего забавного.

Этот человек просто сердце мне разрывает. Да, это «Он» нагнал на меня печаль. «Он»… Сколько же ему было лет? Наконец-то я это узнаю. Лет двадцать… наверно… А «Она»? Ей было девятнадцать, «Она» приехала издалека… «Она» выкарабкалась. «Она» вытащила всех нас. Видно, была сильнее. Хрупкая, беззащитная женщина оказалась сильнее — вот и все. Не всегда тот, кому больше дано… Была у меня такая тема на выпускном экзамене по философии… Я получила плохую отметку. Пересдать бы экзамен теперь. Я написала бы лучше. Я начинаю понимать.