– Все это не имеет никакого отношения к делу. Нам нужно решить серьезный вопрос, а мы только и делаем, что уклоняемся в сторону. В качестве старшего из врачей, пользующих больную…

И он принялся читать мне лекцию об авторитете врача. Он говорил пять минут, десять минут, пока я не потеряла счет времени. В то время как он говорил, я думала о том, что я сделаю и что скажу, когда войду в комнату Сильвии. Что переживает сейчас моя бедная Сильвия, пока мы сидим здесь под палящим полуденным солнцем и спорим о ее праве на свободу и знание?

– Я всегда был положительным человеком, – между тем говорил доктор Джибсон, – но сегодняшний спор заставляет меня высказаться еще более положительно, чем когда-либо. В качестве старшего из врачей, пользующих больную, я решительно заявляю, что пациентке не следует ничего говорить.

Я не могла дольше выдержать.

– Я намерена сказать пациентке всю правду, – сказала я.

– Вы ничего не скажете ей.

– Но как же вы можете помешать мне?

– Вы не увидите ее.

– Но она желает видеть меня.

– Ей скажут, что вас здесь нет.

– И вы думаете, что это надолго удовлетворит ее?

Наступила пауза. Доктора смотрели на ван Тьювера, ожидая, чтобы он заговорил. И вот я снова услышала его холодный ровный голос.

– Мы сделали все, что могли. Никакого вопроса больше быть не может. Миссис Аббот не вернется в мой дом.

– Что? – воскликнула я в изумлении. – Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что вас не возьмут назад на остров.

– Но куда же меня повезут в таком случае?

– Вас повезут на материк.

Я посмотрела на врачей. Никто из них не шевельнулся.

– И вы осмелитесь?.. – произнесла я наконец сдавленным голосом.

– Вы не оставляете мне выбора, – ответил ван Тьювер.

– Значит, вы хотите просто учинить надо мной насилие, – крикнула я, чувствуя, что мой голос дрожит от негодования.

– Вы покинули мой дом по собственной воле. Надеюсь, мне не нужно указывать вам, что я вовсе не обязан приглашать вас обратно.

– А что же Сильвия?.. – начала я и запнулась, испугавшись перспективы, которая открылась передо мной при этой мысли.

– Моей жене, – сказал ван Тьювер, – придется сделать окончательный выбор между своим мужем и самой замечательной из ее знакомых.

– А вы, господа? – обратилась я к докторам. – Вы одобряете такой оскорбительный поступок?

– Я в качестве старшего из врачей, пользующих больную… – начал доктор Джибсон.

Я снова обратилась к ван Тьюверу.

– Что вы ответите вашей жене, когда она узнает, как вы поступили со мной?

– Мы поступим так, как найдем это нужным.

– Ведь вы, разумеется, понимаете, что рано или поздно мне удастся снестись с ней.

– Мы будем считать вас с этой минуты сумасшедшей, – ответил ван Тьювер, – и примем соответствующие меры.

Снова наступило молчание.

– Баркас вернется к материку, – произнес наконец ван Тьювер, – и останется там до тех пор, пока миссис Аббот не будет в состоянии спуститься на берег. Могу ли осведомиться, достаточно ли у нее денег в кошельке, чтобы доехать до Нью-Йорка?

Я невольно расхохоталась. Все это казалось мне невероятно диким, но я тем не менее должна была признать, что, с их точки зрения, это был единственный выход.

– Миссис Аббот не уверена, что она вернется обратно в Нью-Йорк, – ответила я. – Но если и сделает это, то не на деньги мистера ван Тьювера.

– Еще одно, – сказал доктор Перрин, не произнесший ни слова с того момента, как ван Тьювер сделал свое невероятное заявление. – Надеюсь, миссис Аббот, что это печальное обстоятельство останется между нами и будет скрыто от слуг и вообще от широкой публики.

Из этих слов я поняла, до какой степени я напугала их всех. Они боялись, как бы я не оказала физического сопротивления.

– Доктор Перрин, – ответила я, – я действую исключительно в интересах моего друга. Что же касается вас, то мне кажется, что вы проявляете чрезмерную податливость и когда-нибудь пожалеете об этом.

Он ничего не ответил. Дуглас ван Тьювер положил конец пререканиям. Он встал и подал сигнал баркасу. Когда тот подошел, ван Тьювер сказал капитану:

– Миссис Аббот возвращается на берег. Вы немедленно отвезете ее туда.

Он стоял и ждал, а я доставила себе удовольствие помучить его немного и не сразу поднялась со своего места. Доктор Перрин любезно предложил мне руку, а доктор Джибсон с улыбкой произнес:

– До свиданья, миссис Аббот. Очень жаль, что вы не можете оставаться с нами дольше.

Я уверена, что заслуживаю похвалы за то, как разыграла свою роль перед командой.

– Мне также очень жаль, – ответила я, – но я надеюсь, что мне удастся вернуться.

Затем наступил момент настоящего испытания.

– До свиданья, миссис Аббот, – произнес Дуглас ван Тьювер с величавым поклоном, и я, сделав над собой невероятное усилие, ответила ему.

Когда я заняла свое место на корме баркаса, он подозвал своего секретаря. Они пошептались о чем-то, и Дуглас ван Тьювер вернулся в моторную лодку. Он отдал приказание, и оба судна двинулись: лодка направилась к острову, а баркас – к материку. Секретарь остался со мной.

На этом оканчивается часть моей истории. Я описала Сильвию такой, какой она была, когда я познакомилась с ней, и высказала о ней свое мнение. И если читатель по этим описаниям решил, что я грубая, навязчивая особа, любящая вмешиваться в чужие дела, то теперь он получит полное удовлетворение, ибо меня вышвырнули со сцены, как негодную марионетку или как надоевшего оратора. Я не знаю, стоит ли описывать, как я шагала взад и вперед по пристани под бдительным оком секретаря и какие мелодраматические планы приходили мне в голову. То я собиралась добраться до моей Сильвии в лодке, обвязав весла, чтобы они не шумели, то придумывала способы проникнуть к ней ночью. Чувство юмора не позволяет мне распространяться на эту тему. Временно я отойду на задний план и передам только то, что сама Сильвия рассказала мне много времени спустя. О себе я не скажу больше ни слова, кроме того, что я проглотила это оскорбление и со следующим же поездом отправилась домой. В Нью-Йорк я вернулась куда более пессимистичным и трезвым социальным реформатором, чем была раньше.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Прошло много времени, прежде чем Сильвия рассказала мне о том, что произошло между нею и мужем. Она отчаянно старалась избежать с ним объяснения, просто из чувства сострадания к нему. Но, несмотря на ее протесты, он сам пришел к ней в комнату и благодаря своей неумолимой настойчивости заставил ее выслушать себя. Если Дуглас ван Тьювер принимал какое-нибудь решение, то противиться ему было невозможно.

– Сильвия, – сказал он, – я знаю, что вы очень расстроены тем, что произошло. Я вполне понимаю ваше состояние. Но я должен кое о чем поговорить с вами. Спорить против этого бесполезно. Вы должны взять себя в руки и выслушать меня.

– Я хочу повидаться раньше с Мэри Аббот, – настойчиво повторяла она. – Быть может, вам это не нравится, но я требую чтобы ее допустили ко мне.

Тогда он сказал:

– Вы не можете увидеться с миссис Аббот. Она уехала в Нью-Йорк.

Заметив ее огорченный взгляд, ван Тьювер добавил:

– Об этом я тоже хотел поговорить с вами.

– Почему она уехала? – воскликнула Сильвия.

– Потому что я не хотел, чтобы она оставалась здесь.

– Вы хотите сказать, что выгнали ее?

– Я хочу сказать только одно – она поняла, что ее присутствие больше нежелательно.

Сильвия взволнованно отвернулась к окну. Он воспользовался этим и, подойдя ближе, пододвинул ей кресло.

– Сядьте, пожалуйста, – настойчиво повторил он несколько раз.

В конце концов она круто повернулась и села.

– Настало время, – торжественно начал он, – решить вопрос относительно этой миссис Аббот и влияния, которое она оказывает на вашу жизнь. Я пробовал убедить вас разумными доводами, но то, что произошло теперь, исключает всякую возможность каких-либо пререканий по этому поводу. Вы выросли в кругу людей изысканных и утонченных, и мне просто казалось невероятным, чтобы вы могли избрать себе в приятельницы такую женщину, как эта миссис Аббот, – женщину не только низкого происхождения, но, сверх того, лишенную всякого намека на утонченность и благородство, к которым вы привыкли. И вот теперь вы видите, к каким результатам привело нас то, что вы ввели ее в свой дом.