Забылся Степа только под утро. Разбудила его Таня. Она крадучись пробралась в общежитие и, растолкав брата, испуганно шепнула:

— Вставай! К дяде Тише комиссия пошла! Тебя зовут.

Через минуту Степа с сестренкой уже шагали к дому Гореловых.

— Я знаю... Ты уже все рассказал, — вымолвила Таня.

Степа хмуро кивнул головой и спросил сестру, состоялся ли у нее вчера разговор с Митькой.

— Говорили мы. Он ни в какую... боится! — Таня тяжело вздохнула. — Засудят теперь дядю Тишу.

— Может, и не засудят. Он же не кулак какой... в партизанах был, с белыми дрался... — И, чувствуя, что говорит не то, Степа с болью выкрикнул: — Ну нельзя нам молчать! Тут такое заварилось... Нельзя! Понимаешь?

— Понимаю, — еле слышно произнесла сестренка.

Степа прибавил шагу и вскоре догнал комиссию. Были тут уполномоченный по хлебозаготовкам Крючкин, высокий, сутулый мужчина в поношенной, в желтых пятнах кожаной куртке, директор школы, Аграфена и Василий Хомутов.

Заметив запыхавшегося Степу, Савин кивнул ему головой и что-то шепнул Крючкину. Тот пристально оглядел мальчика и, вдруг замедлив шаг, взял его за плечи и крепко встряхнул:

— Ошибки не будет? Часом, не померещилось тебе?

— Что вы, товарищ Крючкин! — обиделся Степа. — Своими глазами видел.

— Ну, ну, — сумрачно сказал уполномоченный. — Веди тогда, показывай.

Комиссия подошла к дому Горелова. Крючкин постучал в калитку.

Долго не отвечали. Потом звякнула щеколда, и председатель с заспанным лицом, в нижней рубахе и обгорелых валенках приоткрыл калитку.

— Разбудили, Тихон Кузьмич? — чуть помедлив, заговорил Крючкин. — Побеспокоить вас придется.

— В чем дело? — недовольно спросил Горелов.

— Кое-какие сигналы на вас поступили... Будто вы чужой хлеб прячете...

— Я? Чужой хлеб?! — Председатель отступил назад. — Это какая же тварь меня дегтем мажет?

— Вы уж извините, а придется проверить, — сухо сказал Крючкин, жестом приглашая членов комиссии войти в сени.

Горелов вдруг широко распахнул калитку, с грохотом открыл крышку ларя, толкнул ногой дверь в чуланчик, зачем-то опрокинул пустую кадку.

— Шарьте! Обыскивайте! — дрожа от бешенства, бормотал он.

— Дядя Тихон, вы лучше подполье покажите, — негромко заметил Степа. — Зачем вы лаз сундуком загородили?

— Подполье? — переспросил Горелов таким тоном, словно он не понимал, зачем сюда попал какой-то мальчишка. Затем он устало махнул рукой и открыл дверь в избу: — Можете хоть весь дом перевернуть...

Вместе с Крючкиным Степа вошел в избу, огляделся и обмер: кованый сундук стоял на своем обычном месте, у порога.

Степа даже протер глаза. Нет, ему не привиделось: лаз в подполье действительно ничем не был заставлен.

Оправившись от удара, Степа наконец решил, что это еще ничего не значит. Просто Горелов, чтобы не вызывать подозрений, передвинул сундук на старое место, а лаз, наверно, заколотил гвоздями.

Степа подскочил к лазу, схватился за кольцо и с силой рванул половицу. К его удивлению, она приподнялась без особых усилий. Значит, гвоздей не было.

Боясь взглянуть на Крючкина, Степа спустился в подполье и на четвереньках пополз в угол. Он полз, останавливался и, вытянув вперед руки, старался нащупать в темноте тугие, округлые туши мешков, наполненных зерном. Но руки касались то сухой земли, то бревенчатых подпорков, покрытых мягкой паутиной, то шероховатой картошки. И Степа, холодея и тяжело дыша, вновь и вновь кружил по подполью.

В лаз с фонарем в руках спустился Крючкин и подполз к Степе.

— Где мешки? — спросил он, освещая фонарем то один угол, то другой.

— Здесь были... в этом углу. Своими глазами видел... — Степе показалось, что он прокричал эти слова во весь голос, но Крючкин услышал только неясное, сдавленное бормотание.

Кряхтя и чертыхаясь, он полез вон из подполья.

— Нашел хлеб? Много? — нетерпеливо спросила Аграфена.

Крючкин сконфуженно развел руками и, отряхнув пыль с колен, подошел к Горелову. Тот, опустив голову, сидел на сундуке.

— Прощения просим, Тихон Кузьмич! Ошибка получилась. Ничего, кроме картошки, в подполье нет. Мальчишка всех попутал... — И он раздраженно обернулся к Савину: — Что же вы, товарищ директор, так школяров распустили? На председателя сельсовета клевету возводят...

— Ничего не понимаю, — в свою очередь, развел руками Савин. — Вчера Степа Ковшов чуть не переполошил всех мужиков в читальне... — Он обернулся к Аграфене: — Вы, кажется, тоже выражали свое подозрение?

— Было дело, — ответил за нее Василий Хомутов.

Аграфена покачала головой, потом, взяв фонарь, подошла к лазу и спустилась в подполье.

— Вот чертова баба, ничему не верит! — сказал Хомутов.

Горелов вдруг поднялся с сундука и решительно подтолкнул Хомутова и директора школы к лазу в подполье:

— Все забирайтесь! Проверяйте, ищите!

Хомутов и Федор Иванович неохотно полезли в подполье. Через несколько минут, тяжело отдуваясь, они выбрались обратно. Впереди себя Хомутов вытолкнул Степу и, схватив его за шиворот, потащил на середину избы:

— А ну, нечистая сила, держи ответ!

Степа, поеживаясь от цепкой руки Василия, огляделся кругом.

Горелов смотрел на него злыми, колючими глазами. Савин, вздыхая и покачивая головой, вполголоса что-то объяснял Крючкину. Аграфена стояла к Степе спиной и, хлопая платком, выбивала из него пыль. В дверь заглядывали школьники: Шурка, Нюшка, Афоня... У Тани по щекам текли слезы.

— Что же ты молчишь, бесов сын? — прикрикнул на Степу Хомутов. — Привиделись тебе мешки или как?

В дверях показался Матвей Петрович.

Степа вспыхнул и попытался освободиться из рук Хомутова, но тот продолжал крепко держать мальчика за шиворот.

— Отпустите, Василий Силыч, — негромко сказал учитель. — Не годится так.

— Я ему отпущу!.. — погрозил Хомутов.

И не успел он еще что-то сказать, как раздался отчаянный мальчишеский крик:

— А все равно был здесь хлеб! Был!

Не помня себя от стыда и унижения, Степа, как затравленный зверек, вырвался из рук Хомутова, растолкал в дверях школьников и выбежал на улицу.

ГДЕ ОН?

До самого обеда Шурка и Афоня дежурили около общежития и поджидали Степу — должен ведь он когда-нибудь вернуться!

Вот дядя Петя уже подал сигнал на обед, интернатцы налегке, без пиджаков и шапок, пробежали в столовую, а Степы все еще не было.

Шурка с Афоней подсчитали: пошел уже четвертый час после того, как их приятель убежал из дома Горелова. Где он мог так долго пропадать?

Конечно, после такой истории, как обыск у председателя сельсовета, Степе нелегко показаться людям на глаза, но не может же он столько времени бродить по лесу! Все-таки холодно и есть захочется.

Шурка посмотрел в сторону леса.

— Слышь, Афоня? — с тревогой сказал он. — А ты заметил, куда он побежал? Прямо в сторону Замызганок!

— Ну и что?

— Вот и «что»... Может, Степка на станцию подался. Возьмет да и уедет обратно в колонию.

— От такого дела хоть куда сбежишь, — вздохнул Афоня — Батя говорит, что председатель может Степку к суду привлечь. За наговор, за клевету...

— Так он же несовершеннолетний еще! Какой тут суд!

— Это так, — согласился Афоня. — А вот в школе ему не учиться... Пожалуй, исключат!

— Да ты что, зла ему желаешь? — загорячился Шурка, наседая на приятеля. — Из школы выгнать?! А куда Степка пойдет? Где жить будет, кормиться?

— Дурной! — обиделся Афоня. — Мне, думаешь, Степку не жалко? Еще вот как! Только он бешеный какой-то... Болтает почем зря, мутит всех. Нынче председателя очернил, завтра директора школы оговорит, потом — батьку твоего...

— Про батьку он худого не скажет, — в замешательстве возразил Шурка и принялся носком сапога долбить вмерзшую в землю ледышку.

Как бы он хотел защитить сейчас Степу, доказать Афоне, что их друг ни в чем не повинен! Но как защитишь, если все оборачивается против колониста! Кто только не убедился сегодня утром, как Степа запутался и опозорил себя, — и директор школы, и уполномоченный по хлебозаготовкам, и дядя Матвей... И даже Нюшкина мать не смогла ничего сказать, чтобы поддержать парня.