Изменить стиль страницы
Все быстротечное — Символ, сравненье.
Цель бесконечная Здесь — в достиженье.
Здесь заповедность Истины всей.
Вечная женственность Тянет нас к ней.

Но между появлением Мефистофеля, заключением сделки, обретением молодости в 1-й части и смертью (а по существу — шагом в бессмертие, в вечную загробную жизнь) во 2-й части — еще долгая, богатая незаурядными событиями жизнь героя. На его пути, воссозданном поэтическим гением Гете, два Светоча любви — Маргарита и Елена Прекрасная. Первая — невинная и хрупкая девушка (при знакомстве с Фаустом ей 14 лет), живая и трепетная, как полевой цветок. Вторая — символ женской притягательности и неисчерпаемой чувственности, однако далеко не образец супружеской верности: напомним, что за свою полную приключений жизнь Елена сменила не одно брачное ложе, окончательно перессорила Олимпийских Богов и стала причиной долгой и кровопролитной Троянской войны. И все же в памяти людской она осталась идеалом красоты и наслаждения, которого и пожелал достичь Фауст, естественно, не в абстрактном, а в чувственно-материализованном виде.

С помощью всемогущего Мефистофеля Фауст стал последним по счету любовником Елены. И все же подлинную славу Гете и всей немецкой литературе принес образ Маргариты (Гретхен). История обольщенной и погубленной девушки традиционна для мировой культуры, включая фольклор. В «Фаусте» найдено нетрафаретное решение этой трагически-неувядающей темы. Ужаснувшись в содеянном, Фауст пытается спасти осужденную к отсечению головы возлюбленную, вызволить ее из камеры смертников. Сцена в тюрьме — одна из вершин поэтического гения Гете.

Однако спасение Гретхен произошло не с помощью нечистой силы, а при участии Божественного провидения. Спасенная на небесах, Маргарита в финале трагедии возвращается к своему неверному возлюбленному в виде бестелесной души из свиты Богоматери. Более того, она становится провожатой в эмпирей души Фауста, вырванной из лап дьявола, подобно тому, как это ранее произошло с Беатриче в Дантовом «Рае».

В итоге своих мучительных исканий и странствий по реальным и ирреальным мирам Фауст наконец приходит к выводу, что самое прекрасное, из-за чего стоит жить и не страшно умереть, — это служение людям. К построению справедливого и гармонически прекрасного общества он и приступает:

Вот высший и последний подвиг мой!
Я целый край создам обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут,
Всю жизнь в виду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд
«…»
Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли не даром, ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смело б веков теченье
Следа оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой.
(Перевод Николая Холодковского)

Как и все великие произведения, «Фауст» философски афористичен. Одна-две строки выражают в нем глубочайшую мысль, которую порой не способен кратко сформулировать толстый схоластический фолиант. Это относится и к знаменитому афоризму о несовместимости пустого теоретизирования и живой многоцветной жизни: «Теория, мой друг, сера, но вечно зелено древо жизни». Это относится и к великому лозунгу самого Гете, вложенному им в уста Фауста, который и поныне повторяют все преобразователи мира: Im Anfang war die Tat! — Вначале было дело!

64. БАЙРОН

«ПАЛОМНИЧЕСТВО ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА»

Герой знаменитой поэмы Байрона с момента опубликования ее первых глав сразу же стал символом романтического направления в литературе. Герой-скиталец, разочарованный во всем — в жизни, любви, друзьях, традиционных ценностях и возвышенных идеалах — быстро сделался кумиром и объектом Для подражания для тысяч молодых людей в разных уголках Европы и Америки. Чайльд-Гарольд и его автор оказали колоссальное влияние на русскую поэзию и прозу: отблески романтического героя пали и на Чацкого, и на Онегина, и на Печорина (главный герой пушкинского романа в стихах так и именуется — «москвич в Гарольдовом плаще»).

Байрон никогда не идеализировал своего героя и отрицал какое бы то ни было сходство с собой. Гарольд — абсолютный (не разумный даже) эгоист, циник и прожигатель жизни. Таких во все времена было предостаточно, а в Наполеоновскую эпоху — и подавно. Но Байрон создал обобщенный тип, ставший символом. Вот доподлинная характеристика Чайльд-Гарольда:

Жил в Альбионе юноша. Свой век
Он посвящал лишь развлеченьям праздным,
В безумной жажде радостей и нег
Распутством не гнушаясь безобразным,
Душою предан низменным соблазнам
Но чужд равно и чести и стыду,
Он в мире возлюбил многообразном,
Увы! лишь кратких связей череду
Да собутыльников веселую орду.
(Перевод — здесь и далее — Вильгельма Левика)

Не прожив на свете и двадцати лет, герой Байрона ощутил пресыщение жизнью и отправился скитаться по миру:

Но вдруг в расцвете жизненного мая,
Заговорило пресыщенье в нем,
Болезнь ума и сердца роковая,
И показалось мерзким все кругом:
Тюрьмою — родина, могилой — отчий дом.

Вот, собственно, и весь сюжет знаменитой поэмы. Далее следуют описания различных стран, которые посещает нигде не испытывающий покоя Чайльд-Гарольд: Португалия, Испания, Греция, Албания, Бельгия, Германия, Швейцария, Италия. Впечатления героя перемежевываются с впечатлениями самого автора и сопровождаются обширными экскурсами в мировую историю. В этом смысле Время-Хронос — один из незримых героев поэмы. В «Чайльд-Гарольде» Байрон сумел достичь гениального поэтического эффекта — сплава Прошлого — Настоящего — Будущего. Незабываемы воссозданные им картины различных исторических событий. Резкими, откровенными мазками, сродни живописи Гойи, рисует он эпизоды испанского всенародного восстания против наполеоновских оккупантов:

Ты видишь трупы женщин и детей
И дым над городами и полями?
Кинжала нет — дубиной, ломом бей,
Пора кончать с незваными гостями!
На свалке место им, в помойной яме!
Псам кинуть труп — и то велик почет!
Засыпь поля их смрадными костями
И тлеть оставь — пусть внук по ним прочтет,
Как защищал свое достоинство народ!

Не менее впечатляющи воспоминания о Великой французской революции и ее апостоле Жан-Жаке Руссо:

И, молнией безумья озаренный,
Как пифия на троне золотом,
Он стал вещать, и дрогнули короны,
И мир таким заполыхал огнем,
Что королевства, рушась, гибли в нем.
Не так ли было с Францией, веками
Униженной, стонавшей под ярмом,
Пока не поднял ярой мести знамя
Народ, разбуженный Руссо с его друзьями.