– Переживет, – сказала я раздраженно.

– А с кем ты встречаешься? – в ее голосе слышалось нарастающее волнение, и это вызвало у меня одновременно сострадание и раздражение.

– С Крисом из нашего дурдома, – ответила я. – Ты его видела. Так что нет причин волноваться. С наркоманами я не встречаюсь.

– Крис Хатчинсон? – с тревогой спросила мама.

– Точ-ч-чно, – прошипела я, изо всех сил демонстрируя, что уже готова выйти из терпения.

– Будь осторожна, Рейчел, – сказала мама, озабоченно наморщив лоб. – Он так измучил свою мать…

– Правда? – любопытство и опаска заставили меня поддержать этот разговор. – А что он такого сделал?

– Он все никак не мог бросить наркотики, – пробормотала она, избегая встречаться со мной глазами. – Филомена и Тед истратили целое состояние на врачей. А толку никакого. Они просто сидят на телефоне и отвечают всем, что его нет дома. А ведь ему уже за тридцать, Рейчел, – слишком большой, чтобы родители до сих пор присматривали за ним. И кое-что еще…

– Я все знаю, – перебила я.

– Он уже был в Клойстерсе, четыре года назад.

– Я знаю, – снова повторила я, стараясь своим тоном успокоить ее. Она что-то очень разволновалась, и это, как оказалось, меня расстраивало. – Он мне говорил.

– У бедной Филомены из-за него чуть не случился нервный срыв… – сказала мама хрипловатым от волнения голосом, в котором слышались слезы.

Мне пора было идти.

– …тогда их отправили бы в дурдом вместе, – закончила мама.

Я припомнила громогласную даму, навещавшую Криса в нашем заведении.

– У нее был вовсе не измученный вид, – фыркнула я. – Такая цветущая, – я решительно направилась к двери.

– Ты слишком поспешно судишь… – мамин голос шлейфом тянулся за мной. – Тебе кажется, что все вокруг счастливы, кроме тебя.

Я зашагала в сторону вокзала на заплетающихся как у новорожденного жеребенка, ногах. Все казалось таким новым и странным, как будто и я вправду только что появилась на свет.

Хотя то, что мне предстояло, и не называлось свиданием (мне не разрешались свидания), и мы с Крисом оба прекрасно знали это, я все же испытывала это чудесное щекочущее чувство ожидания – когда ты почему-то уверена, что тебе больше никогда-никогда не захочется есть.

Все казалось новым и прекрасным. Как будто я раньше никогда не ходила весенним вечером по Дублину. Был час прилива. Море, голубое и спокойное, проносилось мимо моего поезда. Небо было просторное и чистое, словно его только что вымыли. Деревья зеленели новенькой листвой, парки цвели красными, желтыми, сиреневыми тюльпанами. Я трепетала от страха и волнения.

К «Стефенс Грин» я бежала почти бегом, так мне не терпелось увидеть Криса. И он действительно ждал меня. Я знала, что он будет там, и все же ужасно удивилась и обрадовалась, увидев его. Он был великолепен! «Он стоит и ждет меня!» – с замиранием сердца подумала я.

Синие вспышки его глаз ослепили меня с расстояния в десять ярдов. Есть ли еще на свете мужчина с такими сексуальными ногами? «Он никогда не должен носить ничего кроме джинсов „Ливайс"», – подумала я рассеянно.

Взгляд его синих глаз наконец упал на меня. Опустив голову, я пошла через дорогу к нему навстречу. И вот я уже стою рядом с ним, и сердце у меня учащенно бьется, и мне это нравится. Мы оба улыбаемся, мы растеряны и растроганы чуть ли не до слез. Мы пока не очень знаем, как друг с другом обращаться в этом новом мире.

– Ну, как жизнь? – грубовато спросил он, обняв меня так неловко, что получился какой-то борцовский захват шеи.

«Да, нам, бывшим наркоманам, недавно вышедшим на волю, пока не очень удается внезапная нежность», – подумала я с болью. Мы умели выражать ее в реабилитационном центре, но здесь, среди нормальных людей, все иначе.

– Прекрасно, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, что у меня сейчас сердце разорвется от волнения.

– Временами, – уточнил он с иронической улыбкой.

– Да, – я широко улыбнулась дрожащими губами. – Мы пережили Клойстерс, чтобы рассказать об этом людям.

Мы были, как жертвы терроризма, захваченные когда-то вместе в самолете, которые потом встречаются раз в год, чтобы вспомнить, как они пили собственную мочу, выдирали у своих родных и близких изо рта кусок хлеба и терпели побои какого-то типа, у которого башка была обмотана полотенцем.

– Вот именно! – воскликнул он.

– Вот именно, – согласилась я.

Я все ждала, что он что-нибудь скажет о моих волосах, но он не сказал, и я начала мучиться тревогой: неужели все так ужасно?

– Ты ничего нового во мне не замечаешь? – услышала я свой собственный вопрос.

– Ты сбрила усы? – засмеялся он.

– Да нет, – разочарованно пробормотала я. – Я подстригла волосы.

– Да-а. Действительно, – задумчиво протянул он. Я тут же прокляла себя за то, что упомянула об этом, и еще я прокляла всех мужчин за то, что они так ненаблюдательны. «Единственное, что они всегда замечают в женщине, – разочарованно подумала я, – это большие сиськи».

– Очень мило. В стиле «гамэн».

Не знаю, может быть, он сказал это просто из вежливости, но мне уж очень хотелось ему поверить.

– Что будем делать? – спросила я, снова придя в хорошее расположенье духа.

– А что бы ты хотела делать?

– Мне все равно, – простовато улыбнулась я. – А ты что хочешь?

– Чего бы мне действительно хотелось, – задумчиво ответил он, – так это купить четвертинку виски, выпить ее примерно за час, потом отвезти тебя к себе домой и трахнуть как следует. Но, – он улыбнулся, взглянув на мое искаженное гримасой ужаса лицо, – нам этого нельзя.

– Мы даже в паб не можем пойти, – сказала я, по-мужски сдержанно кашлянув и давая тем самым ему понять, что не приняла всерьез его высказывание, что я не стану, как девчонка, липнуть к нему, капризничать, топать ножкой при всем честном народе: «Ты обещал трахнуть меня как следует! Ты обещал!»

В Клойстерсе я поняла свою основную ошибку в отношениях с мужчинами: я слишком явно показывала им свою заинтересованность. А слишком заинтересованные девушки отпугивают мужчин. В этом нет сомнений. Значит, чтобы не отпугнуть их, ты должна притворяться незаинтересованной. И когда утром уходишь от них, и тебе говорят: «Ну, пока. Увидимся», не следует жадно и умоляюще спрашивать: «Когда? Сегодня вечером? Завтра? Когда, когда, когда?» Ты должна просто спокойно сказать: «М-м-м, ага, увидимся», провести рукой с безупречным маникюром по его небритой щеке и выпорхнуть прочь в облачке таинственной незаинтересованности.

Мне хотелось сыграть в полную силу. Сломать старые стереотипы. Сделать все, как учили. И вот Рейчел… благосклонно, но сдержанно улыбается Крису в ответ на его предложение:

– Мы могли бы… ну не знаю… сходить в кино, например?

Конечно, не совсем то, что мне хотелось услышать. (В кино? В это чертово кино, будь оно трижды проклято? И все?)

Ну, нет, я так просто не сдамся. Меня можно лишить валиума, кокаина, кредитных карточек, но только не души. И не аппетита.

– Можно было бы пойти куда-нибудь поесть, – предложила я, вспомнив, что мы с Люком проводили в ресторанах счастливейшие часы. – Это-то нам еще не запретили, правда?

– Кажется, нет, – согласился он, – если только, конечно, кого-нибудь из нас сразу не стошнит, а другой не закажет пять десертов или не позволит себе еще какое-нибудь извращение.

– Куда пойдем? – спросила я, очень довольная. Я представляла себе какое-нибудь романтическое бистро с приглушенным освещением. Наши лица сближаются, на них ложатся отблески свечей. Мы говорим, говорим, и хозяин ласково посматривает на нас, а все остальные стулья уже сложены на столы, а мы все разговариваем и ничего не замечаем.

– Давай просто прогуляемся и посмотрим, что нам понравится по пути, – предложил он.

Пока мы брели по улице, я все никак не могла выбросить из головы его слова о том, что он хотел бы трахнуть меня как следует. Умеет сказать, подлец. М-м-да…

Стоп! Тебе нельзя даже думать ни о чем таком!