– Я.

– Громче!

– Я.

– Еще громче!

– Ну, я!

Джон Джоуи был очень расстроен и утомлен тем, что пришлось так напрячь свои голосовые связки.

– Надо отвечать за свои поступки, Джон Джоуи! – рявкнула Джозефина. – Если вы их совершаете, то имейте мужество хоть сказать об этом.

Почему она так старается сломать их, выбить у них почву из-под ног? Как это жестоко! Приходилось признать, что я недооценила Джозефину. Теперь она напоминала мне уже не Мики Руни, а Денниса Хоппера.

Ну, уж я-то к ней на удочку не попадусь. Я вообще не стану реагировать на то, что она будет говорить мне, я буду сохранять спокойствие. У нее ведь на меня ничего нет. Я-то не выпивала по две бутылки бренди в день и не продавала скот без ведома моего брата.

Джозефина крепко прижала Джона Джоуи. Она закидала его вопросами о детстве, о его отношениях с матерью, в общем, обо всякой ерунде. Но получить от него какую-нибудь информацию было так же трудно, как выжать каплю крови из турнепса. Он только плечами пожимал, тянул свое «э-э…» и не был твердо уверен ни в одном факте.

– Почему вы никогда не были женаты, Джон Джоуи? – спросила Джозефина.

И опять пожатие плеч и кроткие улыбки.

– Э-э… ну, должно быть, до этого не доходило…

– У вас никогда не было девушки, Джон Джоуи?

– Э-э… ну, были… Одна-две…

– И что, не было ничего серьезного?

– Э-э… и да, и нет, – Джон Джоуи пожал плечами (опять!).

Он уже начинал меня раздражать. Почему бы не рассказать Джозефине, отчего он не женился? Можно было бы ограничиться по-ирландски лаконичным объяснением. Мол, они с братом никак не могли поделить между собой ферму. Или он вынужден был дожидаться смерти матери, чтобы жениться на любимой, потому что две рыжеволосые женщины под одной (крытой соломой!) крышей – это слишком. Для сельской местности в Ирландии, опутанной аграрными предрассудками, такое объяснение выглядело вполне правдоподобным. Однажды я провела лето в Галвее и наслушалась всего этого.

А Джозефина свирепствовала, задавая все более и более наглые вопросы, например:

– Вы любили когда-нибудь? А закончила она так:

– Вы случайно не девственник?

Все собравшиеся сделали судорожный вдох. Как можно спрашивать о таком? И неужели он действительно мог быть девственником? В его-то возрасте?

Но Джон Джоуи ничего не отвечал. Он смотрел на свои ботинки.

– Я спрошу по-другому: у вас были отношения в женщинами?

На что это она намекает? Уж не на то ли, что Джон Джоуи потерял невинность с овцой?

Джон Джоуи сидел без движения, как будто окаменел. Да и остальные были не в лучшем состоянии. Я затаила дыхание. Любопытство почти сошло на нет от сознания того, насколько безжалостно мы вторгаемся в чужую жизнь. Казалось, молчанию не будет конца. Наконец Джозефина сказала:

– Ну, время истекло.

Разочарование было огромным. Как ужасно, когда тебя оставляют в «подвешенном» состоянии! Это напоминало мыльную оперу, только происходило на самом деле. У меня голова шла кругом.

Выходя из комнаты, я спросила Майка:

– Что это было?

– Бог его знает!

– И когда мы все узнаем?

– Следующие групповые занятия – в понедельник.

– Ну, нет! Я не могу ждать так долго!

– Послушай, – раздраженно ответил он. – Все это ничего не значит. Просто уловка. Джозефина задает всякие вопросы, надеясь, что какой-нибудь из них да угодит в болевую точку. Она просто широко раскидывает сети.

Нет, такое объяснение меня не удовлетворило. Я-то знаю, что мыльная опера никогда не обманывает ожиданий!

– Да ладно тебе… – проворчала я в пустоту, потому что Майк уже отошел от меня к Джону Джоуи, совершенно подавленному и уничтоженному.

11

Ну а дальше что? Теперь-то наконец я получу свой массаж? Я внимательно наблюдала за остальными, нервы у меня были, как натянутые струны. Куда они теперь пойдут, интересно… По коридору, заворачивают за угол и… о, только не это! – опять в столовую. Все пациенты из группы Джозефины и из других групп снова сошлись в столовой, и опять началось чаепитие, громкие разговоры, бесконечные перекуры. Может, они просто наскоро перекусывают перед сауной?

Отказавшись от предложенной чашки чая, я примостилась на краешке стула. Пропади он пропадом, этот чай! Чтобы потом во время сеанса ароматерапии мечтать о походе в сортир? Я нетерпеливо переводила взгляд с одной чашки на другую. «Ну, давайте, пейте быстрее! – хотелось мне крикнуть. – Уже скоро обед, и мы не успеем на массаж». Но они чаевничали издевательски медленно. Мне хотелось выхватить у них их чашки и быстро-быстро выпить самой весь чай.

Выцедив наконец свой противный напиток, они с невыносимой неторопливостью стали наливать себе по второй чашке и лениво смаковать ее. Ладно, нервно сказала я себе, может, хоть после второй…

Но время шло, и вот уже и вторые чашки были выпиты, и закурены сигареты, и налиты третьи чашки, как я и опасалась. Приходилось смириться с мыслью, что они намерены обосноваться здесь надолго. Но, может быть, после чая все-таки что-нибудь произойдет? Конечно, я могла спросить кого-нибудь и узнать точно. Но почему-то у меня на это не хватало духу.

Возможно, я опасалась, что обыкновенные пациенты вроде Джона Джоуи и Майка сочтут меня тщеславной пустышкой, если я буду так уж сильно интересоваться всякими приятными процедурами или местами обитания знаменитостей? Может быть, они как раз хотели, чтобы я на них – на обыкновенных – обратила внимание? Наверно, их уже тошнит от людей, которые, глядя мимо них, высокомерно заявляют: «Уйдите с дороги. Мне пора принимать травяную ванну с великолепным Хиггинсом!»

Что ж, придется притвориться, что я просто счастлива сидеть тут с ними и хлебать чай целую вечность. Тогда они меня полюбят. Ничего, у меня еще два месяца впереди, утешала я себя, куча времени.

Я оглядела всех собравшихся за столом. Они насыпали в чашки полные ложки сахара и нахваливали чай. Жалкое зрелище!

– Вы не курите? – спросил мужской голос. Оказалось, он принадлежал Винсенту – мистеру Злючке, что меня весьма встревожило.

– Нет, – нервно ответила я.

Во всяком случае, обыкновенные сигареты я точно не курила.

– Бросили? – Он придвинулся ко мне поближе.

– Никогда и не начинала. – Я отшатнулась.

Ах, как мне хотелось уйти! У меня не было ни малейшего желания заводить с ним дружбу. Эта черная борода, эти крупные зубы! Люпус – вот какая кличка ему бы подошла, если только «люпус» и в самом деле значит «волк».

– К тому времени, как выйдете отсюда, будете выкуривать штук по шестьдесят в день, – пообещал он мне, с гадкой улыбкой выпустив струю дыма (ну и воняет у тебя изо рта. Винсент!).

Я огляделась, надеясь, что Майк придет мне на помощь, но его нигде не было видно.

Изо всех сил стараясь не показаться грубой, я все-таки повернулась к Винсенту спиной и очутилась лицом к лицу с безумным Кларенсом. Из огня да в полымя! Хоть я и опасалась, что он снова начнет гладить меня по голове, но все-таки заговорила с ним.

Вдруг мне пришла в голову мысль, что я здесь уже целый день, а про наркотики не вспомнила ни разу. Это вызвало у меня теплое и приятное чувство, которое длилось до тех пор, пока я не побеседовала последовательно со всеми собравшимися в комнате. Разговоры были похожи один на другой, как близнецы. Каждый норовил припереть меня к стенке и выведать обо мне все. Именно так вели себя все, кроме того симпатичного молодого человека, которого я заприметила в столовой за ланчем. С ним-то и хотелось поговорить, но он не обращал на меня ни малейшего внимания. Если честно, то его и в комнате-то не было.

За пару часов я рассказала свою краткую биографию бессчетное количество раз. Она звучала примерно так: «Меня зовут Рейчел. Мне двадцать семь лет. Нет, я не страдаю анорексией, но спасибо за комплимент, я польщена. Нет, я не всегда была такая высокая. Когда я родилась, я была несколько пониже. Последние два с половиной года жила в Нью-Йорке. А еще бывала в Праге…»