– Не с выпивкой, а с наркотиками, – машинально поправила ее я, находясь в каком-то оцепенении.

– Что?

– Крис лечился от наркомании, а не от алкоголизма, – ответила я, сама не зная, зачем все это ей объясняю.

– Какой Крис?

– Крис Хатчинсон, твой… – я заставила себя это выговорить, – твой парень.

– Да нет, – она была по-настоящему изумлена. – Моего парня зовут Барри Кортни.

– Барри? – пробормотала я. – Какой Барри?

– Ну, вы в дурдоме еще называли его юным Барри. Но он никакой не юный, – заявила она. – Он мужчина, и в этом смысле вполне меня устраивает.

– О господи, – обессиленно произнесла я.

– А что ты там несла про какого-то Криса? – требовательно спросила Хелен. – А-а, Крис! – вспомнила она. – Это тот, который отказался заниматься анальным сексом?

– Ага, – я внимательно наблюдала за ней. Я почувствовала, что между ними все-таки что-то было. – Он предлагал тебе встречаться? – спросила я. – Только не ври мне, а не то я скажу психологу Барри, что у него связь, и ему придется порвать с тобой.

На ее лице отразилась тяжелая внутренняя борьба.

– Один раз предлагал, – призналась она. – Это было сто лет назад. Он заявился в клуб «Мекссс» под кайфом. Я ему отказала, – поспешно добавила она.

– Почему? – спросила я, приготовясь к тому, что будет очень больно, но, к своему большому удивлению, не испытала абсолютно ничего.

– Да потому, что он придурок, – пожала плечами Хелен. – И выдает первой встречной всю эту муру типа «ты особенная, не такая, как все…». Меня не проведешь. К тому же, я бы все равно не стала встречаться ни с кем, с кем у тебя что-то было или на кого ты положила глаз.

– А почему ты мне не рассказала? – спросила я, уязвленная.

– Ну, у тебя как раз был срыв, и ты чуть концы не отдала, в общем, я подумала, что тебе лучше не знать, – объяснила она.

Я вынуждена была признать, что она поступила правильно – на тот момент. А теперь я это переживу.

69

Осень пролетела мимо. Похолодало, наступала зима. Кое-что изменилось. Я обнаружила, что больше не злюсь на Люка и Бриджит. Я не могла бы точно сказать, в какой именно момент злость у меня прошла. Ведь любовь к ближнему и прощение не разбудят тебя среди ночи, не сыграют туш у тебя в голове, как это делают ненависть и жажда мщения. И не будешь ты лежать без сна в пять утра, представляя себе снова и снова, как подойдешь к тем, кого любишь, и, наконец, пожмешь им руку, и скажешь, и скажешь, и скажешь… «Прости меня», нет, погодите-ка, ты скажешь: «Пожалуйста, прости меня» (ну да, так гораздо убедительнее). Итак, ты не лежишь и не воображаешь, как, сказав эти слова, ты тепло улыбнешься. А на прощанье спросишь: «Может быть, мы сможем остаться друзьями?» От нежности и других добрых чувств не стискивают зубы, они не оставляют во рту противного привкуса.

Я впервые осознала, как была эгоистична. Как ужасно, наверно, было Бриджит и Люку жить со мной, существовать в том хаосе, который я вокруг себя создавала. Мне стало невыносимо жаль их за все неприятности и волнения, которые я им причинила. Бедная Бриджит, бедный Люк! Я плакала и плакала. И впервые в жизни – не о себе. С ужасающей ясностью я поняла, каким испытанием для них было сесть в самолет, приехать в Клойстерс и сказать то, что они сказали. Разумеется, Джозефина и Нола до посинения твердили мне об этом, но до сих пор я была не готова воспринять их слова.

Никогда я не признала бы себя наркоманкой, если бы Люк и Бриджит не сказали мне тогда правду в лицо. И теперь я была им благодарна. Я вспомнила ту последнюю сцену с Люком у меня дома. Теперь я вполне понимала его ярость. Это было как раз после выходных. В субботу мы с ним пошли на вечеринку, и пока Люк беседовал о музыке с приятелем Ани, я забрела на кухню. Что-то я искала, вернее сказать, я искала хоть что-нибудь. Мне было очень тоскливо. В прихожей я столкнулась с Дэвидом, приятелем Джессики. Он направлялся в ванную с маленьким пакетиком коки и пригласил меня присоединиться.

Мне бы очень хотелось воздержаться от порошка, потому что Люк болезненно реагировал на это. Но дорожка задаром – отказаться было выше моих сил. К тому же, мне польстило, что Дэвид был так дружелюбен со мной.

– Ага, спасибо, – сказала я, нырнув за ним в ванную.

Потом я вернулась к Люку.

– Детка, где ты была? – спросил он, обняв меня за талию.

– Да так, – фыркнула я, – болтала с народом. Мне казалось, что я успешно скрывала эйфорию, прячась за своими длинными волосами. Но Люк притянул меня к себе, увидел мое лицо и все сразу понял. У него даже зрачки сузились от гнева и чего-то еще… может, разочарования?

– Ты принимала наркотики, – процедил он.

– Нет, – я сделала невинные глаза.

– Не ври мне, черт подери, – сказал он мне и отстранился.

Пораженная, я смотрела, как он схватил свою куртку и быстро вышел из квартиры. Какие-то несколько секунд я думала: пусть идет. Тогда я смогу оторваться, и никто не будет стоять у меня над душой. Но у нас в последнее время были такие напряженные отношения, что я побоялась рисковать. И побежала за ним на улицу.

– Прости меня! Мне очень жаль! – выдохнула я, догнав его. – Всего одна дорожка, я больше не буду.

Он повернулся ко мне, и я увидела, что его лицо искажено гневом и болью.

– Ты все время говоришь, что больше не будешь! – закричал он, выдыхая пар в морозный февральский воздух. – Но ты сама прекрасно знаешь, что будешь!

– Но мне действительно очень жаль, – протестовала я. И правда, в тот момент мне было очень жаль. И всегда бывало, когда он сердился на меня. Он больше всего был нужен мне именно тогда, когда я чувствовала, что вот-вот потеряю его.

– Эх, Рейчел, – устало простонал он.

– Послушай, ну успокойся, пойдем домой, ляжем в постель.

Я знала, что он не сможет отказать мне, что хороший секс быстро его успокоит. Но на этот раз, когда мы легли в постель, он и пальцем до меня не дотронулся.

На следующий день он снова был милым и ласковым, как обычно, и я поняла, что он простил меня. Он всегда меня прощал. И все-таки я чувствовала себя очень подавленной. Как будто приняла вчера добрые два грамма, а не всего одну дорожку. После нескольких таблеток валиума я несколько отупела, как будто завернулась в теплый, мягкий кокон.

Весь воскресный вечер мы провели дома: лежали на диване и смотрели видик. И вдруг, откуда ни возьмись, у меня в голове возникла картина: я втягиваю чудесную, длинную дорожку коки. Я тут же поняла, что Люк меня достал.

Я слезла с дивана и попыталась успокоиться. Воскресный вечер. Я совсем неплохо провожу время. Нет никакой необходимости никуда выходить. Но уже невозможно было избавиться от острого желания нюхнуть… Мне нужно было выйти. Мне необходимо было вдохнуть чудесный, горьковатый, холодящий порошок. Срочно! Я пыталась с этим бороться, но это было непреодолимо.

– Люк, – сказала я, и голос у меня дрогнул.

– Что, детка? – он блаженно улыбнулся мне.

– По-моему, мне лучше пойти домой, – с трудом выговорила я.

Улыбка сразу исчезла с его лица, он сурово посмотрел на меня:

– Почему?

– Потому что… – я замялась. Хотела сказать, что плохо себя чувствую, но вспомнила, что когда сделала так в последний раз, он оставил меня у себя и стал ухаживать за мной. Наливал грелки, чтобы положить на мой якобы больной живот, заставлял меня жевать имбирь от выдуманной тошноты.

– Мне завтра очень рано вставать, и я не хочу тебя беспокоить, – выдавила я.

– Во сколько?

– В шесть утра.

– Это нормально, – сказал он. – Мне полезно иногда придти на работу пораньше.

О нет! Ну почему он такой славный, черт возьми! Как же мне улизнуть?

– И еще, я не захватила с собой чистых трусиков, – предприняла я последнюю отчаянную попытку. У меня было такое чувство, что я попала в капкан, и оно все усиливалось.

– Но ты можешь заехать за ними перед работой, – с нажимом ответил он.