Русское культопочитание личности, особенно развившееся в период выделяемого Бердяевым культурного ренессанса в России, привело к появлению немалого количества оригинальных и глубоких мыслителей, доведших соловьевское откровение личности до объемной и специфически особой русской концепции человека. Русская концепция человека есть наивысшее достижение русской духовной школы и русское мудролюбие потому стало самостоятельной философской системой, что создало концепцию о человеке; русская логия о человеке есть наибольшая утрата русской культуры при разгроме большевиками русской идеалистической философии. И тем не менее историки и аналитики русского духовного воззрения, среди которых имеются именитые авторитеты (Г. Г. Шпет, о. В. В. Зеньковский, Н. О. Лосский) не отмечают русской концепции человека как самочинного ноуменального свершения.

Итак, концепция о человеке представляет собой базовое учение, на котором стоит система русской духовной философии, какое одухотворяет русскую идею и где обращается культ личности. Полное философское определение последней дано Вл. Соловьевым: "Человеческая личность и, следовательно, каждый единичный человек, есть… особая форма бесконечного содержания". И тут же дает разъяснение этой дефиниции: «В уме человека заключается бесконечная возможность все более и более истинного познания о смысле всего, а его воля содержит в себе такую же бесконечную возможность все более и более совершенного осуществления этого всеединого смысла в данной жизненной среде. Человеческая личность бесконечна: это есть аксиома нравственной философии» (1996, с. 202). Русские духовники поставили человеческую личность, взятую как предмет философской мысли, в центр всего сущего, присвоив ей особое наименование — микрокосм (термин принадлежит Г. Гегелю). В таком виде индивидуальная человеческая личность исполняла в русской философии обязанность генерального директора русской духовной школы — того уникального образования мирового философского разума, которое было прежде всего задавлено большевистской революцией. Все крупные русские духовные мыслители обладали собственными кафедрами в этой школе, если представляли оригинальное понимание микрокосма и самобытные грани человеческого индивидуального духа. Для иллюстрации я процитирую лишь самых великих: Николай Бердяев, наиболее рьяный и необузданный трубадур величия личности, — «Личность не может быть частью в отношении к какому-нибудь целому, космическому или социальному, она обладает самоценностью, она не может быть обращена в средство. Это — этическая аксиома… Личность целостна, в нее входит и дух, и душа, и тело. Тело также органически принадлежит образу личности, оно участвует и в познании, тело не есть материя» (1994, с. 297); отец Сергий Булгаков, — "Каждая индивидуальность, с тем неповторимым, своеобразным Я или своей особой идеей, которую мы научились так высоко ценить в наш индивидуалистический век, по-своему преломляет и воспринимает тот же мир и ту же человеческую природу… Каждая человеческая личность потенциально носит в себе всю вселенную… " (1993, т. I. с. с. 153, 147); Николай Лосский, — «Личности суть всеобъемлющие абсолютные самоценности. Все остальные абсолютные ценности, нравственное добро, красота, истина, свобода, суть лишь частичные ценности: они имеют смысл только как аспекты жизни личных существ. Отсюда ясно, что высший вид любви есть любовь к индивидуальной личности» (1991, с. 183); Семен Франк — "Ибо личность всегда есть индивидуальность — это выражается в ее безусловной единственности, незаменимости, неповторимости. На первый взгляд могло бы показаться наиболее естественным и правдоподобным, что эта единственность, незаменимость, неповторимость равнозначна внутренней замкнутости, обособленности, абсолютной субъективности. Однако фактически человек есть «личность» и «индивидуальность» со всеми отмеченными признаками индивидуальности, напротив, как раз в той мере, в какой он что-либо «значит» для других, может им что-либо дать, — тогда как замкнутость в себе и подлинная обособленность есть конститутивный признак безумия, помешательства, утраты личности" (1990, с. 413).

Итак, основополагания русской концепции человека нисколько не противоречат концептуальным моментам еврейской доктрины, а напротив, — прямо благоприятствуют к со-трудничеству. При этом аналитический обзор всего комплекса русского духовного достояния (русская идея, русская концепция человека, русская духовная философия) приводит к весьма неожиданному выводу: в той мере, в какой русский комплекс склоняется по своим ведущим параметрам к еврейскому духовному кодексу, он отстоит от аналогичного европейского духовного круга. Эволюция европейской классической философии осуществлялась формально в том же режиме создания концепции человека и так же аналогично этот подвиг мысли не был отмечен аналитическими средствами. Хронологически западная концепция человека намного древнее русской и ее зарождение следует увязывать с вопрошанием Августина Блаженного (IV в. н. э. ): «Что же я сам такое. Боже? Какова природа моя?». В сотворении европейской концепции принимали участие все крупнейшие западные мыслители — создатели и апологеты классического философского мировоззрения (И. Кант, И. Фихте, Ф. Шеллинг, Л. Фейербах, Г. Гегель, А. Шопенгауэр, К. Маркс, Р. Штейнер) и это учение о человеке было концептуально завершено многоцветным портретом носителя параметрических качеств западного человека — "фаустовским человеком" Освальда Шпенглера. Аналогично русскому учению западная модификация отмечена четкими основополаганиями, получившими наиболее выразительную и категорическую форму у Иогана-Готлиба Фихте: «величайшее заблуждение и истинное основание всех остальных заблуждений, завладевших нашей эпохой, состоит в том, что индивидуум мнит, будто он может сам по себе существовать и жить, мыслить и действовать, и думает, будто он сам, данная определенная личность, есть мыслящее в его мышлении, тогда как на самом деле он — лишь единичная мысль единого всеобщего и необходимого мышления» и еще: «… существует лишь одна добродетель — забывать себя, как личность, и лишь один порок — думать о себе» (1993, т. П, с. с. 381, 392). Итак, в русском духовном корпусе утверждается то, что категорически отвергается европейским мыслящим разумом, — а именно: индивидуальная человеческая личность. В западной концепции индивид как онтологический вид должен быть всецело погружен в психологический род как коллективную совокупность себетождественных величин, — эта верховная аксиома высказана Фихте: «Сообразного этим разумная жизнь состоит в том, что личность забывает себя в роде, связывает свою жизнь с жизнью целого и приносит первую в жертву последней». В среде философской аналитики достаточно прочно бытует мысль о том, что в Европе после Первой мировой войны классическая немецкая философия поступательно была замещена философией экзистенциализма (К. Ясперс, М. Хайдеггер, О. Больнов, А. Камю, Ж. П. Сартр), которая, как считается, основательно модернизировала классическую мудрость. Но и в экзистенциализме ключевая аксиома западной концепции человека не претерпела изменений, и Альбер Камю, — самый звонкоголосый глашатай учения existentia, — вещал: «… я не придаю значение индивиду. Он кажется мне униженным и ничтожным… Все завершается признанием глубочайшей бесполезности индивидуальной жизни» (1990, с. с. 282, 304).

Род человека, а по научному, человеческая популяция, является в западной концепции таким же культовым атрибутом, как личность для русских духовников, с той лишь разницей, что в первой такое представление доведено до завершающей полноты — до человечества. Другими словами, личность умирает в человеке, а человеком считается тот, кто умирает в человечестве, -такова аннотация западной концепции человека. Таким смыслом полнятся наивысшие духовные постижения, добытые европейским гуманизмом и либерализмом: общечеловеческие ценности, гуманистический идеал, цивилизованная мораль, права человека, свобода совести. В отличие от русской концепции человека, идея которой осталась целиком в области умозрительного созерцания ее творцов, философские постижения европейского ума составили нулевой цикл всех гуманистических наук и дисциплин в Европе, и культ коллектива как антипод культа личности выражал мировоззренческую опору европейского мышления, а «разумная жизнь», следовательно, обращалась в необходимое сдерживание или внешнее принуждение индивида. К примеру, Эмиль Дюркгейм определял основополагание социологического цикла наук: «Социальный факт узнается лишь по той внешней, принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами» (1995, с. 36); Карл Маркс, которого советские аналитики считали автором концепции целостного человека, погрузил человеческую личность в общезначимые константы труда и капитала, и из коллизии этих коллективистских монстров возник так называемый «социалистический идеал» — общественный губитель персональной личности; а в наиболее обнаженном виде господство коллективного фактора дано в самой синтетической отрасли — учении о прогрессивной эволюции Г. Спенсера. В европейской концепции человека человечество дано не только как максимальная полнота человеческого рода, но и как подлинное божество, сгоняющее с пьедестала христианского Бога, — в этом таятся корни европейского атеизма. Этот последний, однако, есть отрицание не божественного как такового, как Верховной Сущности, а изъятие этого качества у христианского Бога и передача его иному Богу — человеку и человечеству. Здесь заявляет о себе другой великий соавтор западной концепции человека — Людвиг Фейербах, который начал с объявления: «Ценность Бога не превышает ценности человека» и отсюда следуют максимы: «Homo homini deus est (человек человеку бог есть — Г. Г») — таково высшее практическое правило, — это есть поворотный пункт мировой истории" и "что род есть последнее мерило истины… Истинно то, что соответствует сущности рода; ложно то, что ему противоречит. Другого закона для истины не существует" (1995, т. II, с. 152). Русские мыслители-духовники тонко разобрались в хитросплетениях фейербаховской мысли, которая в свое время произвела потрясение европейского философского дома, и о. С. Н. Булгаков точно сформулировал суть претензии русской духовной школы к западному гнозису: "Здесь возникает прежде всего основной вопрос: если человек в действительности является или должен стать истинным предметом религии, то какой именно человек: вот этот или каждый встречный, я или другой, индивид или же вид, иначе человек или человечество?… Именно таким демократическим обожествлением человеческого рода в целом характеризуется мировоззрение Фейербаха. Homo homini deus est у него надо перевести так: человеческий род есть бог для отдельного человека, вид есть бог для индивида". О. Сергий Булгаков назвал систему Фейербаха, а равно западноевропейскую концепцию человека, «гуманистическим атеизмом» и «религией человечества», ибо, как он толкует: «И если предки наши и современные дикари поклоняются как божеству предметам мира физического, — камню, животному, светилам небесным, то Фейербах таковым же образом предлагает поклоняться человечеству, совокупностям особей homo sapiens». О. Сергий причисляет Л. Фейербаха «к разряду духовных вождей современного человечества» и восклицает: «Нет бога, кроме человека, и Фейербах пророк его» (1998, т. II, с. с. 175-176, 201, 181). Следовательно, в «религии человечества» человек приравнен, а чаще всего целиком замещает, к Богу, и в этом, названном "человекобожеством", мирообозрении русская духовная школа видит главный порок западного мудролюбия и отсюда исходит разделительная трассамежду двумя концепциями человека. Русская концепция рассматривает человека в качестве личности, ибо она оперирует религиозным уровнем познания и человек здесь представлен в виде религиозного тела, тогда как западная концепция выставляет человека как философское тело, овеянное религией «человекобожества». Этот конфликт двух человеческих образов в действительности образует апокрифическое противоречие двух главнейших философских систем мирового мыслящего сообщества, что составляет непознанную особенность новейшего времени человеческой цивилизации. Конструктивно ничего не меняется в этом противоречии от того, что западная философская школа пренебрегает плодами русского мудрствования, а русская философская инстанция не свободная от некритического поклонения перед западными перлами мысли.