Тем временем я продолжал поиски наилучшей кандидатуры для руководства этими работами. Я перечислял каждому, с кем мог говорить на эту тему, основные качества будущего руководителя и просил предлагать кандидатуры. С точки зрения сегодняшнего дня кандидатура Оппенгеймера кажется самой подходящей, поскольку он полностью оправдал наши ожидания. Работая непосредственно под руководством Комптона, он возглавлял исследования по созданию бомбы и, без сомнения, знал абсолютно все, что тогда было известно в этой области. Однако его исследования носили теоретический характер и сводились, по существу, к грамотной оценке мощности взрыва в результате реакции деления ядер атомов. В таких же практических областях, как разработка конструкций взрывателя и бомбы, обеспечивающих ее эффективный взрыв, ничего не было сделано. Мои сомнения усиливались, так как никто из опрошенных не выражал особого восторга в связи с кандидатурой Оппенгеймера.

Я считал, что он будет прекрасным руководителем теоретической части работы, но как он справится с экспериментом или административной деятельностью, было для меня загадкой. Он человек больших умственных способностей, имеет блестящее образование, пользуется заслуженным уважением среди ученых, и я все больше склонялся к мысли, что он справится с предстоящей работой, ибо в своих поисках я не мог найти ни одной кандидатуры, хоть сколько-нибудь более подходящей для решения поставленных задач.

Среди ученых, принимавших участие в Манхэттенском проекте, наиболее подходил Э. Лоуренс. Он был крупнейшим физиком-экспериментатором, а эта работа была предназначена как раз для экспериментатора. К сожалению, его нельзя было отвлекать от работ в области электромагнитного разделения, где он был единственным и незаменимым специалистом, так как это было бы равносильно прекращению этих работ. Я не знал, да и сейчас не могу назвать ни одного ученого, кроме Лоуренса, кто бы смог успешно завершить работы, которыми он тогда руководил.

Комптон был блестящим физиком и, кроме того, опытным администратором. Но его также нельзя было отвлекать от работ в Чикагской лаборатории.

Юри, хотя и был очень крупным специалистом, но химиком, и поэтому он был не подготовлен для этой работы.

Среди ученых, не занятых в работах проекта, можно было найти еще несколько подходящих кандидатур, однако все они были заняты важной работой или по квалификации не могли сравниться с Оппенгеймером.

Кандидатура Оппенгеймера меня смущала тем, что он не обладал опытом административного руководства и не был лауреатом Нобелевской премии. Последний недостаток сильно уменьшал его влияние в глазах коллег, что, по моему мнению, было весьма досадным. Три наши основные лаборатории возглавлялись Нобелевскими лауреатами: Лоуренсом — в Беркли, Юри — в Колумбийском университете и Комптоном — в Чикаго. Причем даже среди сотрудников Комптона было несколько лауреатов. Большинство ученых, с которыми я обсуждал эту проблему, считали, что руководителем проекта Y должен быть также лауреатом Нобелевской премии.

Мне кажется, с тех пор отношение к лауреатам несколько изменилось. Почтение, внушаемое премией Нобеля, сейчас уже не столь высоко, как в те времена, главным образом из-за того, что в последнее время было сделано много замечательных открытий, не отмеченных премиями Нобеля. Однако тогда это был серьезный дополнительный аргумент, выдвинутый против назначения Оппенгеймера.

Комитет по военной политике также далеко не единодушно поддержал его кандидатуру. После многочисленных дискуссий я попросил каждого члена комитета назвать, кого они желают видеть вместо Оппенгеймера. Недели через две окончательно выяснилось, что лучшей кандидатуры, чем он, нам не найти. Правда, был еще один сомнительный момент. Некоторые штрихи в его прошлом не устраивали нас. Служба безопасности, тогда еще не подчинявшаяся полностью мне, не была склонна оформить его допуск к секретной работе из-за некоторых его прошлых связей. Я изучал все имевшиеся сведения об Оппенгеймере. Как и во всех важных, проблемах, связанных с секретностью, я сам изучал оригинальные материалы, не доверяясь заключениям офицеров службы безопасности.

В конце концов, когда мне стало ясно, что потенциальная польза назначения Оппенгеймера оправдывает любой риск нарушения секретности, я направил главному инженеру Манхэттенского округа следующее письмо, датированное 20 июля 1943 г.:

Я никогда не считал, что мы допустили ошибку, оформив и назначив Оппенгеймера на этот пост. Он справился с порученной ему работой — и справился блестяще. Никто не может сказать, могли ли мы найти лучшую кандидатуру. Я думаю, что это так. И мое мнение разделяет, большинство людей, знакомых с оборонными работами в Лос-Аламосе.

Уже в конце 1944 г. под впечатлением той напряженной работы, которую приходилось вести Оппенгеймеру, и, учитывая его далеко не могучее сложение, я начал задумываться о возможной замене его на случай какого-либо несчастья. Мы долго обсуждали все возможные варианты с Толменом и Конэнтом, однако удовлетворительного решения так и не нашли.

Если говорить о лояльности Оппенгеймера, то, как я уже неоднократно заявлял по радио, телевидению, для печати и даже перед Советом по проверке лояльности служащих, возглавляемым Г. Греем, я не верю, чтобы он мог сознательно совершить какой-либо поступок, наносящий ущерб Соединенным Штатам.[10]

Когда назначение наконец состоялось и Оппенгеймер приступил к организации своей лаборатории, возникла проблема ее размещения. При выборе места мы должны были принять во внимание ряд дополнительных специфических требований, не возникавших при размещении других наших объектов. Для успешной работы атомного центра необходимы были хорошие средства сообщения, достаточные запасы воды, резервы рабочей силы, умеренный климат, допускающий строительство в течение всего года и эксперименты под открытым небом. Кроме того, для размещения лаборатории мы стремились найти малонаселенный район, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не поставить под угрозу жителей близлежащих районов.

Однако этот центр должен был отличаться от прежних одной особенностью, связанной с необходимостью разместить в нем многочисленный коллектив известных ученых и создать им благоприятные условия для работы.

Мы сосредоточили поиски на юго-западной части США. Производивший по нашей просьбе тщательное обследование юго-западных территорий майор Дадли подтвердил наш предварительный прогноз: возможных районов было всего два. Один был расположен в штатах Нью-Мексико или Аризона и примыкал к железной дороге, ведущей в Санта-Фе, другой — в Калифорнии. Последним сильно интересовались военно-морские силы. С нашей же точки зрения, этот район был не очень удобен. Он, правда, был защищен окружавшими его горами, которые могли уменьшить последствия случайного взрыва, но находившийся поблизости густонаселенный район Лос-Анжелоса создавал повышенную опасность для нарушения секретности. На этот риск мы никак не могли идти. Этому соображению я лично уделял большое внимание, поскольку о характере и целях работ в этом центре можно было догадаться, даже находясь от него на большом расстоянии. Установление вокруг сплошной запретной зоны, как в Ок-Ридже или Ханфорде, в данном случае не достигло бы цели из-за очень большой плотности окружающего населения. Я, кроме того, предчувствовал, что в будущем крайне трудно будет удерживать наших ученых от контакта с коллегами из Калифорнийского технологического института. В таких условиях неизбежно появление утечки секретной информации и расширение круга лиц, осведомленных о целях работ в центре.

Мы осмотрели еще одну территорию в Калифорнии, расположенную на восточных склонах гор Сиерра-Невада, недалеко от города Рехо. Через эту территорию проходила южная линия тихоокеанской железной дороги, однако для пассажиров она была неудобной, а для воздушного сообщения район был труднодоступен. К тому же сильные снегопады серьезно мешали бы нашим работам.