По некоторым словам, оброненным в ее присутствии Лодризио, она догадывалась, что муж Биче заключен в замке Бинаско. Она сказала Марко о своих подозрениях, и он решил немедленно начать поиски пленника. Он вышел из комнаты больной, приказав уйти всем, кроме Лауретты, чтобы, придя в себя, бедняжка, которой становилось все лучше, видела около себя только привычное и нежное лицо своей служанки.

— А сейчас пойдите позовите мать Биче, — сказал он жене управляющего, — и пусть она помолится также и за меня.

Сказав это, он поспешно спустился во двор, отдал какие-то распоряжения судье, вскочил на коня, выехал из замка, и подъемный мост тут же был поднят снова.

Окна комнаты, в которую принесли Биче, выходили на равнину, раскинувшуюся перед замком с восточной стороны. Солнце, стоявшее уже высоко, заглядывало в окно, напротив которого стояла кровать Биче, и бросало на ее лицо свет, лишь подчеркивавший его смертельную бледность и изможденность. Придя в себя, девушка открыла глаза и тут же опять их закрыла, заслоняясь рукой от солнца, потому что яркий свет причинял ей боль после долгих часов пребывания в кромешной тьме подземелья, из которого ее вынесли совсем недавно.

Служанка торопливо закрыла ставни. Потом она вернулась к своей госпоже, села возле нее, обняла ее и, плача, стала звать ее по имени. Биче почувствовала ее слезы на своих щеках, узнала ее голос и, вновь открыв глаза, посмотрела на нее долгим взглядом, словно в забытьи.

— Это ты, Лауретта? — спросила она наконец.

— Да, это я. Все хорошо. Нас освободили из темницы, успокойтесь.

Но Биче, не понимая еще как следует смысла ее слов, испуганно продолжала:

— Куда ушли эти злодеи?.. Ведь они сломали дверь темницы… Я слышала, как они кричали, я чувствовала удары их кинжалов… О, скажи мне — меня ведь не убили?.. Мне казалось, что я умерла, что меня несли хоронить и было много-много людей и много-много факелов… Это было ночью, почему же вдруг стало светло как днем? Где мы сейчас?

— Мы в покоях доброй жены управляющего. Мы свободны, говорю вам, сам Марко пришел, чтобы…

Звук этого страшного имени подействовал на Биче, как прикосновение раскаленного железа, от которого вздрагивает даже умирающий. Она испуганно села на постели и воскликнула:

— Бежим! Бежим! Спрячь меня поскорее, спаси меня, спаси меня во имя господа!

— Нет, нет! Успокойтесь! Марко здесь нет. Никто не войдет в эту комнату без вашего разрешения. Я же говорю вам — мы свободны. И знаете, какую хорошую новость хочу я вам сообщить? Приехала ваша мать.

— Моя мать?

— Да, ваша мать. И как только вы поправитесь так, что сможете вынести переезд, мы вместе с ней вернемся домой.

— О, пожалуйста, не обманывай меня! Вспомни, сколько раз ты говорила мне, что она, наверное, скоро приедет! А что было потом?..

— Но теперь-то она правда здесь, и вы ее увидите, когда захотите.

— Нет, нет, твоя жалость слишком жестока! Нет, я знаю, что больше ее не увижу. Я столько раз молила бога ниспослать мне эту милость. Я пролила столько слез, я так верила в это! И все же богу не было угодно меня услышать!

— О, дочь моя! — вскричала в этот миг Эрмелинда срывающимся от волнения голосом.

Врач удерживал ее в соседней комнате, чтобы радость первой встречи не подорвала угасающих сил несчастной; Эрмелинда услышала оттуда слова Биче и, не в силах сдержать нахлынувшие на нее чувства, бросилась к дочери.

Биче склонила голову на плечо матери, и они долго молчали, прижавшись друг к другу. Эрмелинда первой освободилась от этих нежных и горестных объятий. Положив руку на голову дочери, она сказала:

— А теперь отдохни. Видишь, я с тобой, и мы больше никогда не расстанемся. Теперь мы всегда будем вместе. Да, да, моя дорогая, моя бедная Биче. Все несчастья позади, не думай больше о них, думай только о своей матери, которая навсегда с тобой, которая никогда с тобой не расстанется.

Биче послушалась и на минуту опустила голову на подушки, но затем вновь приподнялась на кровати и, невзирая на слабые протесты и упреки матери, опять обняла ее. Заливаясь горючими слезами, она беспрестанно повторяла:

— О матушка! Милая матушка!

— Ты знаешь, отец тоже здесь, — сказала Эрмелинда, едва она немного успокоилась и смогла опять заговорить.

— Отчего же он не пришел? — воскликнула девушка, обрадовавшись еще больше.

Позвали графа, и он вошел в комнату с взволнованным и испуганным видом. Но когда он увидел, как исхудавшая, изможденная дочь высвободилась из объятий матери и с любовью протянула к нему руку, обычная робость сменилась в его душе жалостью, и он не испытывал уже других чувств, кроме любви к дочери. Он бросился к Биче, прижал ее к своей груди и растроганно спросил:

— Ты больна, доченька?

— О нет, теперь, когда рядом со мной мои дорогие родители, я чувствую себя гораздо лучше… Но что с Отторино?

Граф поджал губы, словно выпил горькую микстуру, и, не удержавшись, сказал:

— О, ради бога! О ком ты говоришь! И здесь!

— Но разве он не муж мне? — отвечала девушка негодующим голосом. Потом она доверчиво повернулась к матери и спросила: — Ведь он жив, правда? Могу ли я его увидеть?

— О да, господь, наверное, сохранит его нам, — ответила Эрмелинда. — Жена управляющего сказала мне, что он, должно быть, сейчас в Бинаско, и Марко сам отправился туда, чтобы найти его и привезти сюда.

— Марко! — воскликнули разом отец и дочь, охваченные одинаковым удивлением и страхом, хотя и по разным причинам.

— Да, Марко Висконти, — повторила женщина и тут же рассказала им, о чем говорила с ним прошлой ночью. Она объяснила, что Висконти не имел никакого отношения к этому преступлению, сказала, что он глубоко страдает из-за своей косвенной причастности к нему и готов отдать жизнь, если это будет нужно, чтобы как-то искупить невольно принесенное им несчастье; она коротко упомянула о его вернувшемся расположении к Отторино и не побоялась даже сказать о его любви к Биче, так как знала, что эта любовь, очищенная раскаянием и муками совести, превратилась теперь в почтительное поклонение. При этом она не искала оправданий для Марко, а так горячо его восхваляла, что в душе ее дочери и мужа не осталось и следа от прежних обид.

Биче спросила:

— Вы сказали, что он поехал на поиски Отторино, не правда ли?.. Как вы думаете, успеет он приехать, чтобы повидаться со мной?

— Ах, дочь моя, не говори так! — воскликнула Эрмелинда с мягким упреком.

Биче взяла руку матери и покрыла ее поцелуями. Ни та, ни другая не посмели произнести слова надежды, потому что надежды не было в их душе.

В течение всего дня болезнь все больше овладевала девушкой, которая была слишком слаба, слишком измучена и не могла оказать ей сопротивления.

Подчиняясь распоряжениям врача и настойчивым уговорам Эрмелинды, Биче все время молчала, спокойно лежала на подушках и довольствовалась тем, что неотрывно смотрела на сидевшую у нее в ногах мать, поворачивая за ней голову, если той почему-либо приходилось подвинуться на другое место.

В ногах кровати, рядом с Эрмелиндой, сидела любимая служанка Биче — Лауретта, которая, как ни уговаривали ее все присутствовавшие и особенно Биче, не захотела оставить комнату больной и пойти немного отдохнуть, хотя она очень нуждалась в отдыхе после мучительных бдений прошлых ночей. Она вполголоса рассказывала матери историю бед, которые они вместе с молодой госпожой перенесли после приезда в Розате. Она рассказала о том, как негодяи хитростью и обманом пытались заставить Биче отказаться от обета верности, данного ей своему супругу, как ее обманывали, чтобы заставить забыть его и склонить ее мысли к тому человеку, которого обе они считали виновником своих несчастий. Она не забыла упомянуть и о доброте жены управляющего, которая, несмотря на то что муж все время подозревал ее и следил за ней, никогда не переставала предупреждать их об опасности, давать им советы и по мере сил утешать их. Глубоко взволнованная этим рассказом, Эрмелинда время от времени бросала полный сострадания взгляд на свою бедную дочь, перенесшую столько мук, а Биче, которая прекрасно понимала, о чем они так долго разговаривают, отвечала ей улыбкой, полной любви.