Высокая стюардесса в ультракороткой форменной юбке и жакете в обтяжку машинально приветствовала пассажиров, торопя проходить на посадку, но, заметив Роналда, одарила его сногсшибательной улыбкой, продемонстрировав чуть ли не все тридцать два ослепительных зуба, чем вызвала у Изабеллы острый приступ ревности. Но Ронни как будто ничего не заметил. Он остановился, повернулся спиной к длинноногой хозяйке авиалайнера, притянул к себе Изабеллу и уткнулся носом в ее пышные каштановые волосы.

– Белль… Белль… – пробормотал он, вдыхая исходящий от нее аромат чистоты и свежести.

– Ронни, я не хочу уезжать! – вдруг с отчаянием в голосе выкрикнула она. – Не хочу. Не хочу!

– И я не хочу, чтобы ты уезжала. Но так будет лучше. Нам обоим есть о чем подумать, верно? – Он слегка отодвинулся, взглянул ей в лицо и не выдержал – поцеловал приоткрывшиеся губы.

– О, Ронни…

– Иди, Белль, красавица, иди. Я напишу. Обещаю.

Она побрела по длинному рукаву, ощущая нарастающую пустоту, остановилась, обернулась, снова пошла. Кое-как добралась до открытого люка, опять обернулась, подняла руку и помахала.

На душе было тяжело, так тяжело… словно она похоронила близкого человека…

2

Лето – жаркое, пыльное, душное южное лето – тянулось долго и нудно, как давно надоевшая и опротивевшая жвачка, и не было ему конца.

Первые недели, однако, промелькнули для Изабеллы почти незаметно. После радостной встречи с родными и нескольких дней, проведенных в бесконечной болтовне с подружками детства, ритм жизни вошел в привычную колею обычных летних каникул, так, словно бы она и никогда никуда не уезжала.

Впрочем, одно отличие все же было – каждое утро, вскочив с постели, она кидалась к компьютеру, нетерпеливо ждала соединения с Интернетом и, затаив дыхание, открывала свой почтовый ящик.

И – о чудо! – почти каждый раз она находила там очередное письмо Ронни, полное чудесных, теплых, умных слов, шуток и поддразниваний. К завтраку она спускалась с такой широкой, лучезарной улыбкой, что мать невольно тоже улыбалась, догадываясь, в чем тут дело, радуясь за дочь и тайно молясь, чтобы так оно и оставалось. Потому что по собственному опыту знала, что безоблачное состояние влюбленности и счастья зачастую бывает недолговечным…

Как ни печально, но приходится признать, что миссис Морган была права. На четвертой неделе своего пребывания дома Изабелла открыла глаза, потянулась, подумала, не понежиться ли еще, но тут же вспомнила, что накануне письма от Ронни не было, и вскочила.

Значит, сегодня придет, подумала она, лихорадочно нажимая на клавиши.

Увы, ее ожиданиям не суждено было сбыться. Ящик оказался пуст. Немного разочарованная, она закрыла его, выключила компьютер и побрела в ванную. Но через секунду вернулась, снова включила и уселась перед монитором перечитывать предыдущие письма. Только через полчаса, насытившись нежными и такими важными для нее словами, Изабелла сумела оторваться от мерцающего экрана и лицом к лицу встретиться с новым днем.

Завтра, сказала она себе, завтра придет письмо.

Но нет, эта ее надежда не оправдалась. И завтра, и послезавтра, и на третий день почтовый ящик не содержал ничего, кроме спама.

Изабелла переходила от обид к беспокойству, к отчаянию, к гневу, потом к раздражению и так далее, по кругу.

Получается, Натали была права, горестно думала Изабелла, загружая тарелки в посудомоечную машину, направляясь в магазин или помогая отцу на конюшне. Он забыл меня. Все это ничего для него не значило. Пустая болтовня. Вот если бы я с ним переспала… Но он даже не пытался… Почему? Потому что не хотел меня? Но зачем же все эти слова, какие-то смутные обещания? Чего он ждал от меня? Что я сама кинусь к нему на шею? А я, дура, и не поняла… О, почему в тот вечер в машине я не соблазнила его? Почему не попыталась даже намекнуть, что…

Господи, что за чушь я несу? Рон Брендон – плейбой и бабник, гроза студенток и молодых преподавательниц – не нуждается в намеках. Он приходит и берет то, чего хочет. Значит, меня он просто не хотел. Вот так-то.

А я-то, наивная простота, полагала, что он совсем не такой, каким его считают. Думала, что разбудила в нем нечто хорошее, доброе… Да он ведь и сам говорил, что…

Впрочем, что толку размышлять об этом впустую. Мало ли что говорил. Слова ведь никого ни к чему не обязывают.

Да, но если все совсем не так? – вдруг шепнул ей голосок сомнения. А представь себе, что он заболел, лежит с температурой, всеми заброшенный и несчастный. Разве так не бывает?

Изабелла представила себе душераздирающую картину – белая смятая подушка, а на ней пылающее лицо, покрытое потом, губы запеклись и потрескались, на щеках горят лихорадочные пятна, волосы перепутались и прилипли к вискам…

Она содрогнулась и чуть было не кинулась к телефону заказывать билет на самолет, но вовремя очнулась и одумалась.

Да нет, едва ли… Рон – парень молодой, крепкий, здоровый, с какой бы стати ему заболеть…

Несмотря на попытки сохранять спокойствие и внутренние уговоры и убеждения, что через пару дней все прояснится, сомнения продолжали терзать Изабеллу.

Что делать? Написать ему? А вдруг он попросту решил бросить меня? Да и что значит бросить? Между нами ведь по большому счету ничего и не было. Так, наскучило ему сидеть у компьютера да писать всякую чушь. И лето к тому же в разгаре. Хоть он и собирался остаться в Крестоне, позаниматься и поработать, но вполне мог отправиться куда-нибудь отдохнуть.

Да, действительно! Разве он не мог отправиться с Доном и Джоном Дилланами в их знаменитое путешествие на Аляску, о котором они трубили по всему колледжу уже несколько месяцев, чуть ли не с самого Рождества?

Мог, безусловно мог. Тем более что они его звали. Но почему тогда он не сообщил мне об этом? Написал массу всякого забавного и приятного вздора, а о серьезном и важном забыл сказать?

Очнись, девочка! Разве он обязан отчитываться перед тобой? – напомнила она сама себе.

В подобных бесплодных внутренних диалогах она провела несколько дней и, окончательно измучившись, решила засунуть гордость в задний карман и позвонить подружкам-соседкам. Вернее, Джил, потому что Натали собиралась уезжать через три дня после нее самой. Жаль, конечно, ведь Натали всегда была в курсе всех событий, особенно когда дело касалось парней, а Джил, как правило, витала в облаках, но сейчас и народу в колледже осталось не так много, так что звонить особенно некому. Может, Джил все-таки что-нибудь знает…

Приняв решение, она с трудом дождалась вечера, когда ее соседка должна была появиться дома, набрала номер и, затаив дыхание, стала слушать длинные гудки – три, пять, десять, четырнадцать…

Изабелла уже решила перезвонить позднее, как раздался щелчок и вслед за этим прерывающийся, словно после долгого бега, голос Натали:

– Да. Слушаю. Кто там?

– О, Натали, привет! А я думала, ты давно уехала. Ты же собиралась с отцом в Европу, – удивленно проговорила Изабелла.

– А, это ты, Морган, – с какой-то необычной, натянутой интонацией отозвалась подруга. – Нет, я еще тут. У отца изменились планы, скорее всего мы перенесем поездку на август–сентябрь, так что я пока грызу гранит науки. Впрок, чтобы иметь возможность пропустить потом без потерь.

Как это ни странно, но Изабелле нравилась манера Натали обращаться к ней по фамилии, хотя сама она так этому и не научилась. Это придавало их отношениям более серьезный оттенок – не девичьей, а скорее мужской дружбы.

– Ясно. Ну и как там дела?

– Там? Что ты имеешь в виду? – все тем же неестественным тоном переспросила Натали.

– Ну… не знаю, – смутилась Изабелла. Не могла же она впрямую спросить ее о Ронни после того, как та прочла ей целую лекцию о том, что порядочной благоразумной девушке не полагается вступать в какие бы то ни было отношения с типами, подобными Роналду Брендону. – Просто… вообще в колледже…