Джон Нанли (США), автор исследования по городской культуре Западной Африки, показывает, в каком виде «культура растафари» внедрилась в Африку, указывая при этом на первостепенную роль музыки рэггей (собственно, не будь рэггей, растафари никогда бы не выйти за пределы Ямайки). Нанли цитирует сьерра-леонского журналиста: «Медленно, но непрестанно веет над Фритауном ветерок растафари, и последствия этого идут далеко.» Осуждая увлечение марихуаной, «грязными дрэдлокс», пренебрежение к труду, журналист сомневается в искренности принятия молодёжью доктрин «религиозной расты». Одновременно он считает, что «повышая престиж Африки и мирового чернокожего сообщества в целом, артисты стиля раста-рэггей делают для чернокожих столь же важное дело. что и соратники Стива Бико».[269] Сам Нанли, изучая молодёжные маскарадные ассоциации «Одэ» — такой вид приняли в городских условиях традиционные общества охотников йоруба — замечает, что «стиль жизни обществ Одэ сложился под влиянием… растафаристской философии, выраженной в музыке рэггей и её текстах», однако, как поясняют члены общества «Кровавая Мэри», «фритаунская раста лучше всего описывается образом вольнодумца, который рассудительнее своего ямайского собрата. Вольнодумец одет в небрежной манере расты, но не носит причёски „дада“ или дрэдлокс… В отличие от растамана, вольнодумец работает…, он выступает против легализации марихуаны». «Движение рэггей-раста, — пишет Дж. Нанли, — определило настрой жизненного стиля обществ Одэ, к большому раздражению старшего поколения горожан. Если стиль расты и не копируют в мелочах, то её клич „Равные права!“[270] вошёл в сознание всех членов общества».[271]

Власти также относятся к молодёжному увлечению двойственно. С одной стороны, приветствуется тяга к самобытности и панафриканскому единству, с другой — вызывают опасение бунтарские и неприязнь — богемные стороны растафари, чувство личной независимости и враждебность любым политическим структурам. Парадоксально, что настоящим гонениям растаманы подвергаются в странах с официальной идеологией, основанной на аутентичности: в Заире, Малави, Того. В Нигерии правительством было запрещено студенческое университетское «движение рэггей». Во многих странах государственные радиостанции передают «антиимпериалистические» и «африканско-патриотические» песни рэггей, но гимны марихуане почти повсюду запрещены, как и критика «крысиных гонок» политиков. Одновременно власти не прочь использовать влияние рэггей на молодёжь в целях политической мобилизации. Так, в Нигерии правительственная организация «МАМСЕР» для разъяснения экономической и социально программы властей организовала турне по стране нигерийский певцов рэггей Маджека Фашека и Сонни Окосуна. перемежавших песни «разъяснительной работой». Правда, если на Юге их ожидал триумф, то на мусульманском Севере, в Сокото и Кацине, местная администрация запретила выступления, ссылаясь на неприемлемость рэггей в исламских районах. «Местная элита опасается революционного и религиозного содержания лозунгов рэггей, таких, как „Алилуя“, которое постоянно восклицают звёзды», — комментирует нигерийский журнал.[272]

Пример непростых отношений богемного растафари с политической элитой, которая не прочь использовать рэггей для насаждения почвенничества и традиционализма, но удручена субкультурной стороной расты, — это двусмысленные взаимоотношения Феликса Уфуэ-Буаньи и «нового Боба Марли» Альфа Блонди. Сам Альфа Блонди (Сеиду Коне), поющий на диула, французском и английском, вернул молодёжи вкус к отечественной культуре и языку, сделав их модными. С другой стороны, будучи явно психически нездоровым человеком и убедив поклонников в собственном профетизме («Джа велик, и Альфа — пророк его», — с лёгкой руки жены Блонди, французского музыковеда, специалиста по африканской городской музыке Элен Ли пошла гулять эта фраза), Блонди обличал власти и вообще всё на свете, воспевал мир сомнительных антисоциальных элементов, сам покуривал марихуану и другим советовал. Однако, пройдя курс соответствующего лечения, Блонди записал ряд песен, воспевавших героев Африки и разоблачавших её врагов, а также разъяснявших, что раста бывает хорошей (верность корням) и ложной (наркоманы и бездельники). За песню «Раста разумная и раста безумная» Блонди удостоился похвалы президента. С тех пор между ними установились отношения, напоминающие отношения Евг. Евтушенко с советскими руководителями: Уфуэ-Буаньи то отечески журил Блонди за выходки, то давал взбучки, то лично вручал ему правительственные награды. В свою очередь, Блонди записал скандально известную песню «Джа Уфуэ», в которой воздавал должное лидеру страны, намекая, что Буаньи — того: тоже, хоть немножечко, а Джа, тем более, что эфиопский Джа к тому времени уже почил. Песня вызвала обвинения в пресмыкательстве — от левой интеллигенции континента до советского журнала «Азия и Африка сегодня», но Блонди в ней явно искренен, тем более, что на фоне других долговременных и бессменных правителей континента ивуарийский лидер действительно выглядит мудрым и человечным, да и всею своей непутёвой жизнью Блонди доказал неспособность к заискиванию. Вот текст нашумевшей песни: «Уфуэ, Джа Растаман! // Уфуэ — это растаман! // Он добр, как растаман. // Он привержен своей стране, // Как раста. // Он отдал себя без остатка нам, своим малым детям, // Он посвятил свою жизнь нам, своим малышам… // Уфуэ — Джа! // Он — главная опора ОАЕ. // Он — главная опора РДА.[273]//Уфуэ бывал там — // Вперед, вперед к Аддис-Абебе. // Джа-Джа Уфуэ — йе! // Всегда готов к борьбе за мир, как раста,// Посвятил свою жизнь делу мира, как раста, // Как растаман,// Джа-Джа Уфуэ! // Да здравствует папа Буаньи. // Мы следуем за тобой, папа Буаньи.» Как комментирует песню ивуарийский философ, «кто из ивуарийских артистов не воспевал Уфуэ-Буаньи…? Но растафаризм — это не только волосы косичками или застиранные голубые джинсы. Это также глубоко мистическая и националистическая духовность, это состояние духа».[274] Это следует понимать так, что Блонди не подличает, а побуждает Уфуэ-Буаньи поступать как растаман, и в контексте ивуарийской жизни это смелый поступок — по крайней мере, никто из отечественных «шестидесятников» не осмелился сказать, что Никита Сергеевич — гуманист, абстракционист, концептуалист и экзистенциалист, хотя он-то как раз таковым и был.

Вероятно, поможет прояснить отношение африканской молодёжи к растафари проведенный мною опрос, в котором среди прочих вопросов около 300 молодых африканцев из 31 страны должны были ответить, положительно или отрицательно они оценивают растафари, что это такое и что означает само слово.

Выяснилось, что лишь один юноша не знает, что такое растафари, да и тот — араб из Мавритании. Кстати, из Мавритании же, но уже с Югa страны (пёль по этнической, принадлежности) оказался и самый горячий сторонник растафари, для которого рэггей — главный из интересов, обладатель большой фонотеки и знаток текстов. Остальные североафрикацы (в опрос они не включались) знают кое-что через музыку, но никакого интереса ни рэггей, ни растафари у них не вызывает.[275] В Судане же якобы очень много певцов рэггей на Юге. Рэггей же популярна и на мусульманском Севере, даже есть якобы исполнитель — Шанханел Ахмед, — поющий рэггей по-арабски, но рэггей в Судане — это музыка и не более (кроме ответов респондентов, никаких сведений об интересе к рэггей в Судане я никогда не встречал).

Для стран же Чёрной Африки рэггей — массовое увлечение молодёжи. Почти никто не смог объяснить происхождение слова «растафари», хотя все знают, что оно как-то связано с Эфиопией, те же, кто знает этимологию, почему-то связывают это с битвой при Адуа, полагают, что растафари зародилось в Эфиопии и лишь затем попадает на Ямайку. Очень туманны и знания о культовой стороне растафари. Это тем более удивительно, что все очень любят рэггей, но воспринимают из текстов лишь то, что им близко, и как-то совершенно пропускают мимо ушей тонкости и подробности культа. Типичны следующие суждения: «Растафари — это музыка, освобождающая чёрного человека» (Гвинея), «Это отрицание европейской культуры, потому что она дестабилизирует нашу культуру и противоречит нашему образу жизни» (Нигерия). «Это молодёжная мода, пропагандирующая гордость и достоинство» (Конго). «Это искатели приключений» (Ангола), «Это культура африканской молодёжи» (Танзания). При этом многие заявляют, что в 70-е годы в их стране было много ортодоксальных растаманов, сейчас же их почти не стало, хотя как мода растафари сохраняется. Якобы большая община растаманов-ортодоксов перебралась из Сенегала в Гвинею, где существует и поныне (дата опроса — 1987 г.), а в Гане есть будто бы церкви ортодоксальных растаманов. В литературе или от более надежных собеседников никаких подтверждений этому я не встречал.