Юрий Сергеев

Повести

Наследница

Кряжистый, бородатый старик неделю домогался встречи с министром МВД. В бюро пропусков уже вздрагивали, когда окошко застила лохматая шкура белого медведя, а голубые глаза из её косм дерзко вонзались в лицо дежурного. Бас двухметрового деда настырно гудел:

— Мне к министру!

— Генерал не принимает, — устало отвечал милиционер, — вам же сказано, что можете поговорить с заместителем.

— Не-а… мне надобно к самому, однако…

— Батя! Генерал не принимает, вы напрасно тратите время и отнимаете его у нас.

— При-и-мет… У меня государственное дело. Я не отстану.

Дежурный раздражённо сорвал трубку телефона и проговорил:

— Товарищ подполковник, этот дед снова буянит… Да-да… Маркелыч, опять… Я всё ему объяснил. Есть! Сейчас его проводят к вам.

Молоденький лейтенант дёрнул за рукав старика и строго вымолвил:

— Пройдёмте!

— Да на кой хрен мне ваш подполковник! — взъярился дед. — Мне к министру!

— Пройдёмте-пройдёмте… там всё решат, — заученно твердил провожатый.

— Ну и конто-о-ора, — покачал сивой годовой лешак и подхватил с пола замызганную котомку.

Одет был Маркелыч неподходяще для Москвы и высоких приёмов. На плечах — распахнутый плащ из грубого брезента, под ним виднелся застиранный и рваный свитер, полосатые штаны из матрасовки неопределённого цвета, а на ногах невероятного размера кожаные сапоги из лосины.

Лейтенантик мальчишкой смотрел на него снизу вверх и нервно озирался.

Шли они бесконечными коридорами с бесчисленными дверями. Чистенько, уютно и просторно в новеньком здании Министерства на Житной.

— Эко, сколь народу напихано тут! — изумлённо ворчал на ходу дед. — И всем работу придумывать надо… Бе-да-а…

Встретил их в кабинете молодой лощёный подполковник, строгий и надменный. Кивнул головой на стул.

— Присаживайтесь… э-э, представьтесь, пожалуйста.

— Александром Маркелычем меня величать… В тайге кличут Могутным, — грузно плюхнулся на стул. Вдруг резко вскинул голову, бесшабашно улыбнулся и пропел медведем: — Докель мучить-то станете?! Ить не отступлюсь, так и знайте. Я чё, из Приморья за тыщи вёрст сюда понапрасну пёрся? Мне к министру — и баста! Хучь на куски тут порвите, а слово ему скажу.

Подполковник указал глазами лейтенанту на дверь и резко проговорил, твёрдо пялясь на гостя:

— Министр — в командировке… говорите всё мне, я ему передам ваши проблемы, получите письменный ответ… гражданин Могутный…

— Не бреши… Я утречком видал, как он подкатил на машине, только не смог прорваться. Берегёте ево, как царевну!

— Перестаньте ёрничать. Говорите по делу, у меня нет времени.

— А чё говорить-то? Мне к министру, — невинно пялился дед и весело ухмылялся в бороду.

Подполковник отвёл глаза, небрежно закурил заморскую сигарету из цветастой пачки, печально посмотрел в окно, сурово нахмурил брови. Назидательно промолвил:

— Если мы… всех с улицы… будем тащить к министру… у него рабочий день рассчитан по минутам… нашёлся тут, ходок!

— Гнать вас, братцы, надобно отсель поганой метлой… Дать кажнему по широкой лопате и на работу в помёршие деревни. Ишь! Кабинетов не счесть, все забиты… ряхи красные поотъели на дармовых харчах… о лбы хучь поросят бей! А толку-то? Ить, ни хрена не делаете! Токмо казённые штаны понапрасну изводите, протираете. У меня дело, паря, государственное, не твово ума дело! Секретное! Веди к министру! Это вам не при Брежневе.

— Дед! А ведь, мы тебя посадим за оскорбление органов… — уверенно проговорил подполковник. — К министру ему захотелось! Уж шёл бы сразу в ЦК.

— Там ворья много, неспособно мне…

— Шизик, — вяло отмахнулся подполковник рукой. — Посадим!

— Не-а… Не посадите. Мне девяносто третий годок стукнул. Ежель уж с революции самой не посадили ни разу, знать, и счас не выйдет… Ить вы супротив ГПУ — бабы!

— Почему же… поса-адим, — потянулся милиционер к телефону, морщась от дыма сигареты.

— Вста-а-ть!!! Сосунок!!! Перед тобой полковник генерального штаба Дубровин Александр Маркелович! — рявкнул старик и хохотнул. — Вот так-то, паря.

Перепуганный милицейский чиновник действительно неосознанно вскочил, оторопело глядя на статно сидящего деда. Тот разительно переменился, уже смахнул притворную маску, и прорезалось в нём что-то властное, решительное, военное.

— Что вы себе позволяете?! — гневно задохнулся хозяин кабинета.

— Ты вот что, сынок… прежде чем пугать гвардейского офицера Русской армии, пожалованного самим императором золотым оружием за храбрость… проверь-ка по своим каналам, был ли такой полковник Дубровин… Счас я под другой фамилией… Потом будем гутарить. Проверь-проверь, а вдруг и взаправду был? Вдруг у меня, братец, не шизофрения, а дело государственной важности… ведь выгонят тебя, дурака, с насиженного и тёплого местечка.

Я при оперативном штабе Колчака служил, даю наводку для скорой проверки… пусть поднимут дела. Проверь, — дед кивнул головой на телефон, — я ить, из рук самого Александра Васильевича, кстати, умнейшего и доблестного офицера, боевые награды получал… есть у меня военный орден за Великий Сибирский поход… крест за храбрость от атамана Семёнова, тоже не совсем придурка, как вы его рисуете в книжках и газетах…

Вот они, родимые. Через всю жизнь пронёс, — старик бережно извлёк из-за пазухи свёрток и высыпал редкие награды на стол, — проверь! Мне к министру! Звони на Лубянку, там ребятки вышколены и дело знают, в один миг тебе подскажут, что к чему…

Подполковник набрал номер телефона и попросил дать справку из архива КГБ. Молча перебирал на столе награды, отводил взгляд. Лицо его налилось краской и тихой злобой. Старик это приметил.

— Не ярься, сынок, я уж больше ничего не боюсь… остынь. Раз тебя тут держат, исполняй разумно власть и не гоняй людей. Ить они за вашу советскую власть сколь голов поклали, сколь бед натерпелись? Имей совесть человечью! А то чё ж получается? Произвол волюнтаризма, вынуждаете думать по линеечке. От этого и идёт развращение.

У людей пропала охота трудиться и думать, надеются на власть. Небось помнишь, как писал Салтыков-Щедрин: «А что, если управление городом поручить мерзавцам?»…

Зазвонил телефон. Подполковник слушал, хмурил брови, резко проговорил:

— Раз был такой полковник Дубровин у Колчака, так и забирайте его к себе! Какие тут шуточки?! Могу этапировать… Ну, честное слово, здесь, вот сидит у меня, жизни учит.

— Никуда я не пойду, — устало встрял в разговор Маркелыч, — хоть што со мной делайте, дайте министру слово сказать…

Через светлые приёмные заместителей, наконец-то, провели Дубровина к двери министра. Какой-то суетливый полковник назидательно и трепетно шепнул в его заросшее волосьём ухо, привстав на цыпочки:

— Шесть минут! Не больше!

— Ла-адно, — отмахнулся пятернёй Маркелыч и вошёл в кабинет.

Его вплотную сопровождали трое молодцеватых ребят с настороженными глазами. Бог весть что может натворить дюжий старик. Отняли и проверили ещё в коридоре вещмешок, охлопали сильными руками, нет ли оружия.

Маркелыч от самой двери пытливо разглядывал генерала. Тот царственно восседал за огромным столом, в окружении множества телефонов. Ухоженный, улыбчивый, с цветастой колодкой орденских планок во всю грудь генеральского мундира. Смотрел на посетителя, как на диковинку.

— По какому вопросу? — озабоченно проговорил он, подписывая документы в красной папке. — Вы что, действительно полковник царской армии Дубровин, как мне доложили? — он отодвинул папку и с интересом стал разглядывать принесённые заранее награды старика. — Что-то не верится, как с того света!

— Он самый… говорить буду один на один, убери… этих, — Маркелыч небрежно кивнул головой на сопровождающих.

— Говорите-говорите, это проверенные люди из моей охраны.

— Нет. Уберите их, или разговор не состоится. Понимаешь, министр, — дед по-хозяйски уселся в мягкое кресло и налёг на стол грудью, не отнимая глаз от лица генерала, — понимаешь, сынок, помирать мне скоро, а гнетёт большая тайна… большая! Исхворался душой я. Нельзя с ей помирать. Не имею права… не дозволяет совесть! Надо исповедаться и снять с себя крест! Убери их! Речь пойдёт о Колчаке и… золотом запасе России!