Там ещё зимой была создана продовольственная база. Минуя прижимы реки, через неделю одолели последние полста вёрст и разбили стан у лабазов. Отдохнув, начали обследовать район и успешно выполнили задание первого года.

В конце сентября основная часть людей двинулась по Сутаму на прииск Викторовский и вверх по Гонаму. А Призанту не терпелось взглянуть на всю эту реку, спланировать на следующий сезон работы. Егор, с тремя помощниками, занялся вязкой плотов.

Паромы вышли отличными — пригодились уроки Мартыныча. На плоты загрузили провизию, вытесали длинные шесты, и пятеро смельчаков, с двумя собаками, отчалили от берега.

По словам проводника, ушедшего с партией по Сутаму, до Учура было всего двести вёрст, не более, а там находилось стойбище эвенков.

От них на оленях поисковики решили выехать зимним путём к Незаметному. Откипела в небе перелётная птица, прошли гуси на юг. От тундры и Ледовитого океана следом за ними поднялась на белое крыло зима.

Перед тем, как уйти, старый эвенк-проводник долго уговаривал Призанта не сплавляться по Гонаму. Именно этот отрезок реки внушал издревле тунгусам мистический ужас. Гонам «взял» всех смельчаков, пытавшихся пройти вниз.

Большой кусок реки не замерзал от бешеного течения в самые лютые морозы, а по древней легенде тунгусов, русло внезапно уходило под скалы в страну злых духов Нижнего мира. Прощался эвенк с ними испуганно, как с живыми мертвецами или умалишёнными, плакал от горя.

Призант с Егором сплавлялись на передовом пароме. За каждым поворотом реки открывались хаотически вздыбленные скалы, обросшие густым лесом. В первый же день, со всего маху, взлетели на гребень первого порога.

Та верстовая ширина воды, тихой и спокойной, повернулась в вертикальную щель, и паром сиганул с пятиметрового уступа, чудом не задев за зубастые валуны.

Привязанные собаки дружно взвыли от страха, шесты бестолково выгибались в жутком котле, где кипела и пенилась ревущая вода. Плот било с размаху о гладкие стены, выкидывало из вертящихся воронок на косы и опять несло вниз.

Прошли три такие порога и затаборились на ночь. На втором плоту рабочие чуть не передрались, да и у Егора, от чудовищной психологической нагрузки, возникла неприязнь к Призанту, ему казалось, что напарник всё делает не так. Егору было знакомо такое состояние, и он сдерживал себя.

Дальше было ещё страшней. Тимптон, по сравнению с этой рекой, теперь представлялся Егору смирной речушкой. Услышав надвигающийся рёв нового порога, люди замирали сердцем и судорожно хватались за шесты.

Паромы, на бешеной скорости, швыряло с очередной водяной горы, их чудом не опрокидывало и волокло вниз.

Скалы подпирали небо всё круче, и уже верилось в тунгусскую легенду, что, где-то пробив твердь, река может нырнуть под землю, столь необузданная сила бушевала кругом. Пройдя с десяток таких порогов, они внезапно увидели впереди громадную стену воды, взлетающую к вершинам скал.

Река с разбегу прыгала вверх на многосаженную вышину, и только утробный хохот духа гор Мусонина доплывал из-за неё. Путники судорожно подгребли к берегу и поспешно вылетели с плотов на сушу. Вымотавшись не столько физически, сколько психически, они решили дальше идти пешком.

Но всё же, было интересно, что станет с паромами на этой водной горе. Егор и Призант забрались вверх на скалы и их глазам открылась страшная картина.

После бешеного прыжка воды через выпирающий уступ она обрушивалась вниз многочисленными каскадами таких диких водопадов, что невольно хотелось перекреститься да помянуть Бога, вовремя остановившего людей.

По команде Призанта рабочие оттолкнули разгруженные плоты. Набрав скорость, тяжёлые паромы выскочили на гребень и стали кувыркаться в воздухе, с хряском разлетаясь на брёвна, которые ломало, как былинки, и уносило, словно действительно в глотку злобно ревущего духа гор.

Егор прижался грудью к камню, как бы желая слиться с ними и не попасть в клубящуюся реку.

До предела нагрузившись провиантом, члены экспедиции вкруговую обошли пороги, разбили пониже их стан: натянули у опушки леса две палатки, сделали небольшую баньку и почти целый месяц отдыхали, ожидая, когда грянут морозы.

Ходили в маршруты, на охоту. Призант обрабатывал собранный материал экспедиции. Ими были найдены такие же порфиры, с которыми была связана золотоносность Алдана, и породы юрской эпохи с отпечатками папортников.

Кембрийские отложения захватывали огромную площадь, но самое главное, Призант сделал ошеломляющее открытие и радовался ему, как мальчишка. Однажды вечером у костра он поделился своими идеями, которые, по его словам, вызовут бурю разногласий в учёном мире.

Суть открытия была в том, что естественные отложения юры были погребены под магматическими породами, называемыми археем. Более молодая порода оказалась под самой древней наперекор логике.

Этот факт в корне менял устоявшееся представление относительно образования всего Яблонового хребта. Призант размышлял вслух:

— Видимо, была обширная дислокация тектоники от берегов Амура, и сюда пополз надвиг архея. Мощные складки земной коры были оторваны и смещены на огромные пространства в сторону севера, они и поглотили юрские отложения.

Можно заключить, что Яблоновый хребет — не естественный водораздел между Ленским и Амурским бассейнами, а громадная территория надвига с юга. Здесь имеются порфировые массивы, явно золотоносные и, возможно, продолжающиеся от Алдана. Тут и нужно в дальнейшем искать россыпи ко ключам.

Река замёрзла только в конце октября, но ниже крутых перекатов она все ещё не сдавалась ледяному плену и яростно билась, закутанная промозглым туманом.

Решили сниматься и двигаться вниз, а подобные места обходить по скалам. Каждому сделали небольшие нарты, погрузили на них остатки провианта, палатки и тронулись в путь.

Призант шёл впереди, а его нарту тащила овчарка. Выпал глубокий снег. И путники стали замечать, что они отупело думают только о дороге. Температура понизилась до минус сорока градусов. Так прошли более двухсот вёрст, никакого Учура не было и в помине.

Карты Геолкома оказались абсолютно неверными. Призант уже стал с сомнением говорить, что Гонам, возможно, не впадает в Учур. Настроение у всех было подавленное, к тому же, кончались и продукты.

Тогда порешили спрятать образцы породы в приметном месте, укоротили нарты на один копыл и заспешили дальше. Прошли ещё верст шестьдесят и, наконец, увидели Учур, вздыбленный громадными торосами.

Но стойбища эвенков там не оказалось. От отчаяния рванули вниз по реке и ещё через сотню вёрст, уже голодные, наткнулись на чумы эвенка Александрова, члена Учурского улуссовета. Даже этот опытный таёжник испугался нежданных пришельцев: оборванных, исхудавших, с обмороженными лицами.

Эвенк повёз их оленями по другому притоку Учура реке Гыныму на прииск Тырканда, но и в пути измученные геологи не успокаивались, заставляли его табориться в самых неуютных для ночёвки местах, уходили в заснеженные горы и тащили к нартам в сидорах обычные, в его понимании, камни с такими радостными лицами, что казались ему не людьми, а бессмертными духами, внушавшими священный ужас.

Он успокоился только на Гынымских таликах, незамерзающей части реки. Его попутчики бросились ловить рыбу, стоящую плотно у кромки льда. Два дня жарили, пекли, варили и ели непомерными порциями свежих ленков, хариусов.

Кругом трещала в тайге настоящая зима. Обмётанные куржаком деревья стыли в такой тишине, что от неё кружилась голова и было слышно, как шелестит пар от дыхания. Многочисленные наброды куропаток и глухарей сводили Верку с ума.

Она без конца лаяла в звонком от мороза лесу, теребила сбитых выстрелами тяжёлых птиц, потом устало плелась сзади нарт, намаявшись охотничать по глубокому снегу. Олени тяжело хрипели, проминая тропу.

Передовой шла почти пустая нарта, потом ехали лёгонький Александров, а уже пробитым путём легко шёл остальной аргиш. На ночь разбивали палатку, хорошо высыпались у жаркой печки и утром опять собирали оленей, копытящих ягель.