Поднялся культурно-технический уровень у простых рабочих почти до инженерского уровня. Молодёжь овладевает техникой, не терпит консерватизма и бюрократизма, пошла вперёд, ломая устоявшиеся, старорежимые взгляды. Всё началось снизу, стихийно, как и у нас, открылись подкалка и спаренные забои.

А чего бы не поработать от души, товарищи? Чего бы не учиться? У нас всё есть: тёплое жильё, питание от пуза, весёлые клубы, радио гремит, интересные книги под рукой каждого. Мы осознаём, что вкалываем не на толстозадого хозяина, а на самих себя, на своё рабочее общество.

Я призываю партийные органы и руководителей треста немедля включиться в стахановское движение, без раскачки и волокиты. Создадим стахановские бригады и докажем всему свету, чего стоят алданские горняки.

Беру обязательство своей бригадой дать за смену пять норм. И призываю вас всех потягаться с нами. Вот это будет ответ мировым буржуям! — Петя напоследок всё же проломил кулаками доску трибуны и, смутившись (это Вагин-то!), спустился в зал.

На трибуну, после него, вышел из президиума пугающе-громадный управляющий трестом Купреев. В его пальцах стакан воды казался напёрстком, одним глотком он осушил его и неожиданно улыбнулся. Такого за ним не примечалось.

— Товарищи! Тут Петро Вагин насыпал нам перцу под хвост за якобы бездеятельность и непонимание важности стахановского движения. Должен признать, есть у нас недостатки в проявлении бюрократизма, но, в основе, он не прав.

Партийное и управленческое ядро треста, да и всех приисков, в первую голову, заинтересованы в ударничестве, тем паче, в стахановских бригадах.

А чтобы не говорить зря, не быть голословным, зачитаю вам только что полученный приказ «Главзолота» за номером четыреста тридцать пять, составленный специально для нас с вами, то есть, для приисков Незаметного. — Купреев откашлялся, развернул бумаги.

— Для улучшения горных работ, эффективного использования богатейших возможностей, имеющихся в золотой промышленности, для введения новых методов организации труда, повышения его производительности, окончательного закрепления прогрессивно-премиальной системы оплаты и для снижения себестоимости руды и металла приказываю:

Первое: В течение октября месяца все Алданские рудники перевести на новые стахановские методы работы и, согласно приказу нашего наркома товарища Орджоникидзе, обеспечить дальнейшее повышение производительности труда, увеличение добычи золота и снижение себестоимости. — Купреев опять весело ухмыльнулся и поглядел в зал на Вагина. — Дальше, Петро, идёт, как по твоему заказу.

Второе:…Всем директорам предприятий обеспечить на рудниках необходимые производственн-организационные и технические условия для развития стахановского движения.

Всем саботажникам, — Купреев взметнул свой голос до медвежьего рёва, — давать самый резкий отпор, передавая дела о них прокуратуре и ставя вопрос перед партийными организациями об исключении саботажников из партии.

Самую упорную борьбу вести с техническим консерватизмом, со старыми негодными навыками в горных выработках и разработках россыпей.

Третье, — управляющий ткнул пальцем в сторону сидящего рядом главного инженера треста, — вот ему предписано лии-ично-о возглавить борьбу за овладение новой техникой, лично знать всех лучших работников, раскрыть все их способности, заинтересовать их в развёртывании работы, умело связывать их личные выгоды с выгодами треста.

Четвёртое, — это уж пункт приказа для меня, товарищ Вагин, — директорам и управляющим вместе с умением заставлять всех подчиненных чётко и производительно работать и выжимать из техники максимум возможного.

Не забывать о человеческом отношении к людям, заботясь о них, вникая в их нужды, нужды семей и детей. Директорам лично следить за тем, чтобы жизнь инженеров и рабочих на приисках была культурно организована и ничем не отличалась от жизни в больших городах.

Пятое, — это уже касается всех вас, дорогие мои помощнички, не всё же директорам отдуваться, — всем инженерам, заведующим шахтами, сменным мастерам меньше заниматься писаниной, быстро давать практические указания забойщикам, устанавливать нормы на месте, правильно расставлять людей по забоям, следить за тем, чтобы всё необходимое для чёткой и безостановочной работы было заблаговременно подано и организовано.

Лично знать каждого подземного рабочего, следить за его производительностью, за его заработком, для лучших рабочих установить индивидуальные оклады с начислением премий, чтобы, по раз установленным нормам, давали бы возможность заработков без ограничений, без каких-либо подгонов и регулирования.

Рабочие могут развить какую угодно производительность труда и, соответственно с этим, получить прогрессивную оплату с премией за свою перевыработку. Равняться на лучшие рудники Донбасса и Криворожья! Правильный приказ, Вагин? — опять посмотрел в зал Купреев.

— Правильный, — кивнул забойщик, — особо верно про писанину. Забьётся техперсонал по своим конторкам и шуршит весь день бумагой, как мышь в сене. А мы — сами по себе. Ба-аашкатый мужик этот приказ составил, в точку угодил.

— Ну, вот, — довольно приосанился управляющий, — должна происходить смычка верхов и низов, а не грызня во вред делу. Предупреждаю! Каждый из вас распишется под этим приказом и… не дай Бог! Кто пойдёт против или станет саботировать — я лично, как написано в этой бумаге, буду иметь с ним дело. Вопросы есть?

— Есть, есть, — сразу поднялось несколько рук.

— Давай по одному.

Первым вскочил не горняк, а, на удивление всем, заведующий сберкассой Калунин, вихлявый мужичонка с бритой головой. Он говорил запальчиво. Поддерживая начинание Стаханова, и столько нагородил о будущей прекрасной жизни, что стало тошно слушать.

За ним поднялся старый инженер Маханин. Он предлагал одуматься, загибал пальцы, возражая против такого резкого увеличения производительности, обозвав ударный труд — аллилуйщиной, дескать, рабочие не созрели, шахты не готовы.

Он предостерегал, что, в горячке погони за Стахановым, будут допускаться нарушения техники безопасности, технологии, а люди изнурятся и в почине разуверятся.

Закончить ему не дали, зашумели со всех сторон, за Маханина вступились некоторые инженеры, и все присутствующие разбились на два лагеря. Пришлось встать Купрееву.

— Замечания инженера учтём, обмозгуем…

Егора Быкова и Петра Вагина Игнатий пригласил к себе на чай. Они шли тихими улицами. Парфёнов прихрамывал между парнями, задорно посмеивался. Всхрустывал под ногами снег, клубился парок от дыхания.

Пока закипал самовар, Парфёнов выставлял нехитрое угощение.

— Да-а, робятки, — задумчиво обронил он, усевшись на койку, — жизнь открывается. А? Хотя бы взять тебя, Егор, иль, для примера, Петюнчика. Только работай — и всё у тебя будет в доме.

Доходное время, горячее время, как в кузнице, прёт: пот, гром, то в огонь тебя сунут, то в ледяную купель, закалка проходит, под молотами дней вся окалина отлетает и рождается стальной человек, как сабля, вострый и гибкий. Рубит вражьи путы.

Удивительно мне, старому, всё это сплочение единое, почище артельного, даже навроде — безумие по вере в идею. Жалкую об одном, что рано на свет Божий появился. К вам бы в сверстники навязаться, а так уж силёнок маловато.

— Ты ещё нам утрёшь нос, — расхохотался Вагин, — помнишь, как меня здесь стебанул промеж глаз, когда я стал навяливаться к Егоровой Тоньке. До сих пор памятен урок.

— Видать, польза сыскалась, — улыбнулся Парфёнов, — сейчас ты инструктор-забойщик, на всю Расею гремишь, орден высший несёшь на груди.

— Да-а, Игнатий, — оживился ещё больше Вагин, — работаю и учусь неистово, бешеными темпами, от меня пар идёт, как от локомобиля. Рушу породу в забое.

Поднялся через это на небывалую высоту, аж страх берёт. — Петя отрывисто задышал, напрягся, словно с кайлом перед стеной слежалых песков, легко и упруго вскочил, — стахановским методом наворочу ещё больше.