На этот раз Андриевский также пребывал в Туле чужаком. Он откуда-то имел очень точную информацию и всегда пиратствовал исключительно корректно, вселяясь в тела только тех объектов, которые должны были в самое ближайшее время каким-нибудь образом погибнуть. Поначалу Бенью пытался предугадать его выбор на основе знания будущих событий, но неизменно обманывался и постепенно отказался от этого метода, возвратившись к простому, традиционному поиску. Однако теперь, когда он видел распятие, он почему-то сразу начинал размышлять, а не было ли целью Христа всего лишь поговорить по душам с Понтием Пилатом. А потом вспоминались шесть часов на кресте. И как ни отгонял Бенью эти мысли, ничего не мог он с собой поделать.

Итак, в Туле-1607 в момент прибытия Бенью находилось 40 тысяч человек.

Кто-то из них был Андриевским.

На землю неторопливо падал первый осенний еще снег, падал и тут же таял, растворяясь в грязи и образуя слякоть. Князь Телятевский, хлюпая грязью, подошел к избе, в которой жил Болотников, и с удовольствием ступил на деревянный настил перед входом в избу.

Из дверей вышел князь Шаховской.

Князья посмотрели друг на друга.

— Какой снег мокрый, — сказал Шаховской.

— Хоть такой. Погода долго мутная была — и такой снег к добру.

— Мокрый снег… — задумчиво повторил Шаховской. — Мутное небо… Решающий миг наступает, Андрей Андреич. Что воеводе посоветовать хочешь?

— Ничего не хочу советовать. Послушать хочу, что скажет, — ответил Телятевский и прошел в избу.

В горнице было тихо, уютно. Светло.

Болотников стоял спиной к двери, сложив руки на груди.

— Вода пошла, князь, — сразу сказал он.

— Что теперь?

— Теперь хуже, чем было. Треть города скоро будет под водой. Вылазка! Что ж еще?.. Тесновато стало в городе, пора!

— Бесполезно ведь.

— Ну… а вдруг? — без особой уверенности сказал Болотников.

— На бога уповаешь?

Болотников криво усмехнулся:

— Для меня на бога уповать — последнее дело. Сейчас только на себя и на свою силу уповать можно. А у бога потом хорошо грехи замаливать.

Болотников умолк, затем, круто развернувшись, с силой заговорил:

— Мне Шаховской только что говорил: запереться, мол, в кремле и, кроме ратных, никого туда не допускать. Год просидеть можно. А, князь?

— Думай, — спокойно ответил Телятевский.

— Думай, думай… А что думать?.. К Шаховскому гонец пробрался: Димитрий, мол, где-то под Минском объявился. И Петр Федорыч, дитя наше царское, говорит, еще атаманы с юга идут. Идет к нам народ. Так что же думать?

Телятевский неторопливо отодвинул скамью и сел.

— А ты веришь в Димитрия, воевода? — задал он вопрос.

Тот вопрос, что давно уже пытал Болотникова, да все не хотелось вслух об этом говорить, даже думать впрямую об этом не хотелось. А князь вот взял да и сказал. Как по голове ударил!

— Ты веришь в русского царя Димитрия? — продолжал Телятевский. Может, это не он, может, шляхта на Русь идет? Ее здесь давно не видали, так ведь, Иван Исаич? Как же мы все на Руси без шляхты?

Болотников слушал.

— А атаманы, может, пограбить просто хотят? Ну, в чистом поле грабить стало некого, так сюда податься, под твое крылышко. Того же мужика потрясти, такого самого, каким ты от нас, Телятевских, на волю подался…

— Замолчи!

— Хорошо. Если ты уверен, что это не так, то что же… Тогда можно и замолчать. Если ты уверен.

— Умен, князь, вижу — зело умен. Да только что делать — не знаешь.

— Потому и спрашивал тебя давеча на стене: знаешь ли ты, что делать? Знаешь ли, чего хочешь, чего тебе надобно?

— Воли!!! — почти истерически вскрикнул Болотников. — Воли и жизни светлой! Не понятно?! Опять не понятно?!

Телятевский обхватил голову руками.

— Понятно, воевода, понятно, — горько сказал он. — Понятно, что куча народу должна жизнь потерять, чтобы ты, Иван Исаич, хоть издалека волю свою увидел. Далеко до нее, Иван Исаич, очень еще далеко. И чем дальше идти — тем больше людей на тот свет переправить придется. И своих… И чужих… Просто людей. Не жаль?

Болотников глядел почти с ненавистью.

— Лучше пусть Шуйский как хочет изголяется. Так?!

— Да нет… Нет, воевода, не так. Не лучше.

— Ну?! Так что же ты, князь, от меня хочешь? Что ты мне в душу плюешь?

— Иван Исаич! Ответь сам себе, даже не мне — себе; но ответь честно, до самого конца честно; чувствуешь ли ты за собой полное право кого угодно смерти предавать? Коли чувствуешь — тогда есть у тебя такое право.

Болотников тяжело вздохнул.

— Что же мне, по-твоему, свою шею подставлять?

— Лучше подставлять чужие, — твердо сказал Телятевский. — В конце концов, войска в Туле тридцать тысяч, а самих тулян — всего тысяч десять-двенадцать, в три раза меньше. Если город возьмут, его отдадут на разграбление, как водится, на три дня, пощады не будет. В конце концов, так было всегда, испокон веку, от рождества Христова. И еще раньше. В конце концов…

— Хватит! — оборвал Телятевского Болотников. — Я знаю все, что ты скажешь…

— Да, ты все это знаешь. И ты сам так думаешь, воевода. И я знаю, что ты так думаешь…

Болотников стиснул зубы, лицо его посуровело.

— Да ты, князь, никак меня к Шуйскому переманить удумал. Мол, пожалуй, царь, подари жизнь, а я уж на брюхе перед тобой ползать согласный. И перед господином своим, — здесь голос Болотникова загремел, как колокол, — князем! Телятевским! Андрей Андреевичем!!! Поберегись, князь!

Телятевскому пришлось отскочить в сторону: Болотников, словно не замечая, пошел прямо на него и, хлопнув дверью, выскочил из горницы.

В этот же день спустя два часа была вылазка.

Снег падал и падал. И все так же таял.

Вылазка закончилась неудачей. Многие в крепость не вернулись. Кто переметнулся, а огромное большинство осталось лежать в талой грязи.

Воевода был чернее тучи.

Телятевский в вылазке не участвовал. Словно ничего не было, словно не замечая хмурости Болотникова, он вновь подошел к нему.

— Спросить надо, воевода, — сказал Телятевский.

— Спрашивай. Отвечу, — резко откликнулся Болотников, не оборачиваясь.

— Ты победишь. Пожертвовав Тулой, ты получишь Москву. Ты сгонишь Шуйского с трона. Допустим. Что ты будешь делать дальше?

— Истинный государь придет, — ответил Болотников.

— И все? — пытливо спросил Телятевский.

Болотников подставил ладонь. В нее упали несколько красивых снежинок и тут же исчезли.

— Ты, может, считаешь, что я о том не думал? Ошибаешься, князь, думал. Не раз думал… Слова такие есть — господин, хозяин. Знаешь?

— Знаю. Ты их ненавидишь.

— Опять ошибаешься, князь, все время ты ошибаешься… Я их люблю. Всем сердцем. Хорошие слова. Любой человек, — Болотников нажимал на каждое слово, и чувствовалось, что обо всем, что он сейчас говорит, он действительно думал и думал крепко, — любой человек должен быть сам себе господином и хозяином земле своей. Сначала я стал таким сам. На это ушло много времени. Теперь тащу других. Хотя почему тащу — сами идут. И правильно делают!

— Все ли понимают, куда идут? — очень тихо спросил князь.