Сидевший напротив Эллен впервые предоставилась возможность как следует его рассмотреть при полном освещении.
– О чем вы? – спросил он, почувствовав, что она неотрывно смотрит на него.
– Где вы научились так драться?
– На войне, я ведь в морской пехоте служил.
– На вьетнамской?
– Нет, на настоящей. На второй мировой.
Эллен попыталась быстренько подсчитать: значит, 1993 минус 1943, ровно полвека выходи. Бог ты мой, это сколько ж ему лет? На вид пятьдесят с небольшим, а получается, что он уже полвека назад был взрослым, в армию его призвали. Стало быть, ему под семьдесят. Она тихо засмеялась.
– И ту войну вы тоже закончили победителем, так?
– А как же.
– Вы всегда остаетесь победителем, правильно я поняла?
– Скажем так: обычно, – ответил он без лишней скромности; тут на столе появились две дымящиеся чашки, а следом тарелочки с шоколадным тортом, на вид гладким, как бархат.
– А вас когда-нибудь ранило?
– Один раз. – Он приподнял рукав своего изящного блейзера. По всей руке от предплечья тянулся уродливый шрам. – Вот это меня и научило. Больше я никогда не проигрывал. А тогда больно было, очень больно. И крови вышло…
– Не надо про кровь, – поморщилась она.
– Извините, я и забыл. – Он принялся за торт, наслаждаясь им, смакуя каждый кусочек. Надо же, какой незаурядных вечер выдался. Сегодня даже эти оперные арии звучат неплохо, а когда он сюда приходил с женой, его от них только что не тошнило. Эллен тихо подпевала Пласидо Доминго, сама этого не замечая. Ему нравилась эта девушка, нравился ее непринужденный юмор да и внешность у нее очень привлекательная.
– А в какой больнице вы работаете?
– «Сент-Джозеф», это на Кони-Айленд.
– От Парк-стоуп туда добираться сложно, если без машины.
– Да нет, ничего, всего двадцать минут подземкой.
– А вы родом не из Бруклина.
– Как вы догадались?
– Потому что говорите «подземка».
– Не понимаю.
– Мы, которые тут всю жизнь живем, скажем по-другому: поездом.
– Ой, извините. Так вот, поездом от дома всего двадцать минут.
– Так где вы родились?
– В Амстердаме.
– В Голландии?
– Если бы. Нет, это другой Амстердам у нас в штате – крошечный городок недалеко от Олбени.
– Никогда про такой не слышал.
Она набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
– Амстердам-штат Нью-Йорк – две железнодорожные ветки плюс сообщение по реке – в промышленном отношении известен производством ковров, дорожек, пуговиц, веников – все понятно?
– Прямо как на экскурсии.
– Или как в доме моего дяди Пита. Он прежде был мэром Амстердама. Победил на выборах, потому что с детства любил играть на аккордеоне.
– Аккордеон? Тут ведь оперные арии ставят.
– Но мы итальянцы, а все итальянцы любят аккордеон. Они покончили с тортом.
– Спасибо, – сказала она, когда Бен оплатил счет. – За торт спасибо и за фильм, и за весь этот драматически насыщенный вечер.
– Что вы, не стоит. – Он галантно поклонился, распахивая перед нею дверь, и они очутились на улице.
– Мне, право жаль, что вас вместо мюзикла угораздило на такое попасть.
– Оставьте, мне ведь действительно понравилась картина, хотя там кое-что – сплошные сантименты.
– Сантименты? – изумилась она. – А что именно?
– Сами подумайте: молодая женщина, да еще такая красивая, приходит в пустую квартиру, там мужчина, которого она в жизни не видела, и пожалуйста – они тут же, прямо на полу… Разве так бывает?
– Ах, вот вы о чем. Ну, не знаю. По-моему, Брандо может в любой дом войти и любую девушку утянуть в постель, если ему этого захочется.
– А я вот не думаю, слишком он толстый для этого.
– Ну, в картине-то не толстый, правда?
– Смеетесь, что ли? Да вы посмотрите, какие у него ляжки здоровенные, сзади все висит!
– По-моему, он ужасно привлекательный.
– Ему надо больше за собой следить, за телом своим. Походил бы этот Брандо ко мне в зал, я бы его за полгода привел в полный порядок.
Она промолчала.
Боясь, что покажется смешным, если продолжит эту тему, Бен переменил разговор:
– А знаете, что они хотели сказать этой картиной? Что, если нужна квартира, не кидайся куда попало, очертя голову. Мне это надо покрепче запомнить, ведь я сам сейчас квартиру ищу.
– Какое совпадение, однако. – Они стояли перед ее домом, хорошо сохранившимся особняком начала века.
– Что вы имеете в виду?
– Дело в том, что мне как раз на время требуется жилец.
– В самом деле?
– Всего на пару месяцев, пока мой друг не соберется с духом совсем ко мне перебраться.
– Так, может, мы договоримся?
– Отлично, – сказала Эллен, глядя ему прямо в глаза.
– Да бросьте вы, я же просто пошутил.
– А я вот нет. Шестьсот долларов – комната и ванная. Взглянуть не хотите?
Он недоверчиво смотрел на нее.
– Так вы серьезно?
– Ну конечно, серьезно, правда, всего на два месяца.
– Видите ли, у меня дочь примерно ваших лет, и вот если бы… – он погрозил ей пальцем, – если бы я узнал, что она, проведя с мужчиной час-другой, уже приглашает его к ней переехать, я бы ее как следует выпорол.
– Если бы я знала, что у вас понятия допотопные, то не предлагала бы. Не волнуйтесь, вам ничего от меня не грозит.
– Могу и обидеться.
Она расхохоталась:
– Ладно, подумайте о том, что я вам сказала. И, если сочтете, что мысль недурна, приезжайте взглянуть. В выходные я все время дома.
Он поколебался, но только секунду.
– Хорошо, – сказал он, – я подумаю.
Глава IV
Бен пробуждался к жизни медленно, чувствуя расслабление и лень. Сегодня он замечательно выспался, никаких воспоминаний, связанных с Бетти, слава Богу, ни единого. Он чуть приоткрыл глаза. Кромешная тьма. Как это там у поэта, которого они проходили в школе? «Еще заря перстами не коснулась той крышки, под которой темнота», – что-то в этом роде.
Ему доставляло наслаждение на какой-то миг опережать будильник, просыпаясь так, словно его самого завели, поставив на это же время. На шесть семнадцать, правильно? Электрические цифры светились на циферблате совсем рядом, только поверни голову. Сколько там? Ага, шесть двадцать две. Стало быть, он выиграл у будильника целых пять минут, неплохо. А случалось, он просыпался ровно в назначенное время, но только до звонка, и всякий раз испытывал при этом изумление.
Бен потянулся. Сегодня воскресенье, тренажерный зал закрыт, торопиться ему некуда. Можно и поваляться в кровати, думая о том, о сем. А красивая эта актриса, которая с Марлоном Брандо играла… Грудь у нее просто прелесть, только ей бы недурно специальные упражнения делать для мышц живота, не то обвиснет. Жаль, если так и выйдет… может, написать ей про это, свою методику выслать? У Милта наверняка найдется ее адрес. Хотя картина-то ведь старая. Ясное дело, опоздал он со своими рекомендациями.
Он улыбнулся. Да, неплохой выдался вчера вечер… Вспомнился профиль Эллен в полутемном кинозале… Надо же, как она переживала из-за какой-то картины… Странная она, с бродягами всякими знается, но вообще-то симпатичная, и за словом в карман не лезет, живая такая. Вот бы Мэрион на нее больше походить, так нет, та вечно насупленная, неразговорчивая, а откроет рот, так словно страницу из справочника по психотерапии читает. Наверное, поэтому муж от нее и сбежал. А кто такое выдержит изо дня в день, неприветливость эту, поучения и все прочее. Эллен – вот та совсем другая, веселая, быстро загорается, может и слукавить, если не доглядишь.
Насчет квартиры она, конечно, шутила, только и всего. Хотя ведь пригласила же заехать, взглянуть. А что если… Да нет, чушь какая-то.
Несколько часов спустя он катил по тихим улицам в районе Парк-стоуп. Поднимающееся солнце вытягивало длинные тени на тротуарах перед лавками, которые – рано еще – были прикрыты опущенными железными решетками. На сиденье рядом с ним валялся «Бруклин бюллетин», страница с объявлениями о жилье. Времени у него почти не остается, на эти выходные надо непременно что-нибудь подыскать, пусть даже временное.