Бедняга Сэм! Видно, Майкелсон решил ему как следует врезать за Дона Арнольда.
– Но, Рон, я же с него глаз не спускал. Ума не приложу, как он успел раньше меня в гримерную… но я же сразу на него кинулся, оттащил… он просто убить ее был готов… а потом, – Сэм спотыкался на каждом слове, – потом мы все же заставили его вернуться на сцену.
– А я повторяю, что ничего подобного просто не должно происходить. – В приливе чувств Рон, как обычно, приподнялся на цыпочки, демонстрируя вручную сделанные подошвы своих итальянских туфель. – Хорошо хоть, что вам хватило соображения позвонить не в полицию, а Милту. Вам, Милт, я вот что хочу сказать…
«Вот скотина, – подумал Мишт, – и до меня добрался».
– Вы не сумели полностью нейтрализовать прессу, но, возможно, это даже и к лучшему. Работает на его образ: как же, раненый зверь, отчаяние, буйство и так далее.
«Раненый зверь? О чем это он, кретин лощеный?» Но Милт не вчера на свет родился, глупых вопросов задавать не станет.
– Самое главное, чтобы крупные газеты не очень уж размусоливали всю эту историю, – продолжал Рон. – Понимаете, Арнольд на вершине своей карьеры, и наша задача – удержать его там как можно дольше. На нем мы миллионы зарабатываем, не забывайте.
– А как насчет Доуни? – поинтересовался Фрэнк, тот несчастный агент, которому приходилось представлять ее интересы. Должно быть, он тут же пожалел, что задал этот вопрос, потому что Майкелсон так и уставился на него своими стальными, как сверла, глазами.
– Насрать мне на эту сучку Доуни, ясно? Обыкновенная поблядушка, таланта ни на цент, никто бы и внимания на нее не обратил, если бы она не была миссис Дон Арнольд. – В его голосе звучала откровенная злость. – Вообще про нее никто бы теперь и не вспомнил, если бы не необходимость что-то для нее сделать, чтобы она не напакостила студии.
«Что-то новенькое, – отметил про себя Милт, – не помню, чтобы агентство больше заботилось об интересах студии, а не клиента».
– Милт!
– Да, Рон, – подумав про себя: «Чтоб у тебя чирей на заднице вылез».
– Хорошо бы вам самому заняться этой Доуни. Постарайтесь, чтобы она как можно скорее вернулась на площадку…
– Послушайте, Рон, я не Иисус Христос, мановением руки мне ее не поднять.
– Хе-хе-хе, – задребезжал Майкелсон, очевидно, довольный шуткой. – А жаль, что Тот, Кто мог, не из наших клиентов и даже не Бенни Хинн, который Его играл.
Тут вежливо заулыбались и остальные агенты.
– Ладно вам, Милт, уж если вы ее в чувство привести не сумеете, так никому не справиться. Надо сделать так, чтобы убытки «Уорлд пикчерз» были сведены к абсолютному минимуму: ни цента больше неизбежного. Нельзя же рисковать договором с японцами.
– А что это за договор, Рон?
Майкелсон ответил не сразу. Оглядел сидевших за столом, удостоверился, что все смотрят на него с пристальным вниманием. Видя, как все заинтригованы, он все больше проникался самодовольством. Достал из кармана четки, которые всюду за собой таскает, стал их перебирать левой рукой, как бы давая понять, что сейчас произойдет что-то невероятное и драматическое.
Милту вспомнилось, что четки эти Майкелсон приобрел несколько лет назад, когда ездил с женой в Грецию, – там его убедили, что они помогают снимать внутреннее напряжение и предотвращают нервные стрессы. Только, на взгляд Милта, слишком он заигрался в эти игры, ничего хорошего от этого для него не будет.
– Недели через две в Нью-Йорк приедет мистер Осаму Хасикава, глава концерна «Хасикава электроникс», и мы должны подписать договор, над которым я работал долгое время, – он замолк, со стуком перебирая четки, потом объявил, – а по этому договору концерн приобретает «Уорлд пикчерз» за пять миллиардов долларов.
По комнате пронесся гул изумления, вырвавшийся у всех сидевших за столом. Даже Милт такого не ожидал. Ну вот, теперь понятно, отчего Майкелсон хлопочет о студии куда больше, чем о благополучии Доуни.
– Агентство получает в качестве комиссионных, – он теперь лепетал, как школьница, впервые попавшая на танцы, – не менее десяти миллионов.
– Но послушайте, Рон!
Это Билл, самый молодой из агентов, он начал работать у них совсем недавно. Милт находил, что он очень похож на самого Рона, когда тот только пришел в агентство, его еще вечно посылали к секретаршам сказать, что шефу пора принести кофе.
– В чем дело, Билл? – четки опять задвигались.
– Да понимаете… – Биллу явно было не по себе. – Я, конечно, сознаю, что это замечательная сделка, только, Рон, вы же сами знаете, выходит, что японцы перекупают у нас уже третью студию.
– Совершенно верно. И Овиц с ума сойдет от ярости, что этот контракт достался не ему, а нам.
Все громко засмеялись. Успехи второго агентства, «Настоящие художники», внушали им ненависть, а больше всего все ненавидели Майка Овица, его главу, умевшего периодически щелкать Майкелсона по носу.
Но Билл все гнул свое:
– Разве не возникает опасность…
– Какая еще опасность?
– Опасность того, что японцы начнут распоряжаться, определяя, какие фильмы нам делать, какие нет.
– Это как же они могут распоряжаться фильмами? – На лице Рона появилась кислая улыбка, но четки он теперь перебирал вдвое быстрее. – Что, вместо наших актеров начнут снимать одних карликов?
Опять взрыв общего хохота. Не смеялся один Билл.
– Все очень просто: мы хотим снять вот такой фильм, а их дело оплачивать расходы да кланяться: «Канисино, канисино». – Рон сделал низкий поклон в японском стиле. Веселье в зале не утихало.
Милт огляделся – какие вокруг во всем уверенные молодые люди, и каждый получает столько, что и мечтать о таких суммах прежде не мог. А будут получать еще больше, намного больше. Все так переменилось за долгие годы, что он связан с агентством, – подумать страшно, он ведь уже сорок лет тут служит.
– И все-таки, если будет заключен этот договор, – снова взялся за свои рассуждения Билл.
Милт пожалел, что сидит не рядом с ним, уж он бы ему объяснил, что все это напрасные разговоры. Этак и место свое потеряет прямо вот сейчас, на этом заседании.
А Билл, словно не сознавая, что такое вполне возможно, продолжал:
– Нам могут сказать, что мы должны представлять интересы клиентов, а на самом деле этого нет.
– И Овицу говорили то же самое, а он плевать хотел и правильно делал, как выяснилось.
– Но рассудите сами, – Биллом, похоже, овладела мания самоубийства, – мы, значит, получаем комиссионные от нового владельца студии, и в то же время нам платят клиенты, чьи интересы на студии мы и призваны охранять.
Это было уж слишком в точку. Четки полетели на пол. Все молча смотрели, как Рон медленно их поднимает Лицо его, когда он снова повернулся к сидевшим за столом, было свекольного цвета, жилы на шее натянулись, как канаты.
– Они станут владельцами студии. А картины будем делать мы! – Он быстро терял контроль над собой. – И никакого противоречия в том, что нам платят и студия, и клиенты, нет, запомните это – нет! – взревел он. – Понятно, идиот паршивый? – Он швырнул свои четки на стол и вылетел из зала, грохоча подошвами.
Один за другим агенты, перебрасываясь двумя-тремя словами, двинулись к выходу.
Милт, подобрав четки, попробовал утешить Билла, который, чувствуя, остракизм остальных, сидел с подавленным видом.
– Возьми на удачу, сынок, – сказал он, вкладывая четки в ладонь Билла. – Она тебе очень понадобится, удача-то.
Бен с пакетом из супермаркета в руках поднялся по лестнице, хотел позвонить, потом вспомнил: да у него же есть свои ключи.
Досадно, что тут так трудно поставить машину. Пожалуй, это пока единственное, на что он может посетовать.
– Эллен! – позвал он, отперев дверь. Молчание.
Записка, которую он оставил в двери ее спальни, так из нее и торчала. Он постучал на всякий случай, потом приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Никаких признаков жизни. Очевидно, что она не ночевала дома. Он-то нынче утром так старался не шуметь, на цыпочках ходил, а ее просто тут не было.