Наташа вернулась в комнату и сделала то, что не делала уже очень давно: пододвинула стул к шкафу, залезла на него и достала с верха одну из своих папок. Следом взвилось облако застарелой плюшевой пыли, потянулись серые нити паутины — на шкафу давным-давно никто не убирал. Наташа чихнула и охнула — нос все еще болел.

Она перебирала работы недолго. Странно, раньше она считала их достаточно хорошими, некоторые даже очень удачными, но сейчас они ее разочаровали. Детская мазня — не более того. Ей казалось, что у нее хорошо получалось передавать картине свое видение изображаемого, передавать живость, осязаемость, раскрывать его изнутри, но теперь она видела, что это не так. Все нужно делать совсем по-другому…

Она отыскала простой карандаш, перевернула одну из старых картин и прицелилась глазами в чистую поверхность, словно снайпер, выбирающий точку для выстрела…

Когда в дверь позвонили, Наташа подпрыгнула от неожиданности, словно у нее выстрелили над ухом. Ее затуманенный взгляд скользнул по карандашу в пальцах, по его стертому грифелю и уперся в лист, густо покрытый серыми штрихами. Двигаясь, словно заторможенная, она медленно-медленно отложила работу, встала и побрела в коридор, а в дверь уже нетерпеливо барабанили.

— Спишь что ли?! — сердито спросила Надя, влетая в квартиру в облаке духов и резкого табачного запаха. — Думаешь, у меня времени много?!

Тут она узрела Наташину потрепанную личность и широко раскрыла глаза.

— Ничего себе?! У тебя нос не сломан?!

— Сейчас все расскажу, — Наташа закрыла дверь. — Только без издевок, ладно? Чай со льдом будешь?

— И чай, — отозвалась Надя и прошла в комнату. Вскоре оттуда донесся ее восторженный вопль, и Наташа, набирая в чайник воды, с досадой подумала, что картину все же следовало спрятать. Секундой позже Надя примчалась на кухню с листом в руках.

— Наташка! Ты рисуешь?!!

— Да так, просто, скучно, захотелось почеркать, ничего особенного, — промямлила Наташа, глядя на нее исподлобья. Она видела, что подруга чуть ли не парит над полом от гордости — все — таки права оказалась она, а не Наташа.

— Ничего особенного?! — Надя возмущенно потрясла листом, словно это было доказательством какого-то страшного преступления. — Да это же здорово! Намного лучше, чем раньше! Смотри-ка, длительный перерыв на тебя хорошо подействовал! Или перерыва не было, а?! Может, ты рисовала тайком, по ночам, под одеялом? Ну-ка, расскажи тете Наде.

— Отцепись! — Наташа невольно улыбнулась — все же похвала была ей приятна. — Я тебя позвала совсем для другого.

— Это площадь, да? А вот это похоже на ресторанчик…»Санд», кажется. Господи, какие жуткие рожи…

— Потом, — Наташа взяла у нее рисунок и положила на холодильник. — По телефону ты вряд ли все поняла, так что я тебе сейчас расскажу подробно, а ты уже делай выводы. Только, я тебя прошу, постарайся, чтобы твое воображение не зашкаливало!

Она рассказала ей все, подробно, в деталях, стараясь ничего не упустить — начиная с того момента, когда они расстались позавчера вечером. Не упомянула только о своих мыслях и о внезапном желании вернуться к работе над картинами, которое ни с того ни с сего появилось у нее на площади. Надя слушала, нахмурившись, не задавая никаких вопросов, что было на нее совсем не похоже, иногда выглядывала в окно, словно для того, чтобы убедиться, что дорога еще на месте, а не переместилась куда-нибудь в потусторонний мир. Когда Наташа закончила, она резко встала и сказала:

— Пошли!

— Куда? — удивилась Наташа, тоже вставая.

— Во двор. Там и подумаем. Посмотрим, что и как. Давай, давай, одевайся, только… я не знаю… напудрись что ли — вид у тебя, конечно…

Наташа подчинилась не без внешнего недовольства, хотя в душе была рада — ей по-прежнему хотелось пойти к дороге, но с Надькой сделать это было как-то… спокойней что ли.

Когда они вышли из подъезда, Надя прищурилась от яркого солнца и надела темные очки, и Наташе это невольно напомнило детские игры в шпионов. В принципе, то, чем они с подругой сейчас занимались, тоже, в общем-то, было игрой, чем же еще. Алекс и Юстас. Цирк!

Хотя, ночью, когда она смотрела на искрящие провода, ей было совсем не смешно.

У подъезда в тени старого абрикоса лежал Дик, вывалив розовый язык и сонно щурясь на толкающихся неподалеку голубей. Увидев девушек, он лениво замахал хвостом. Надя наклонилась и потрепала лохматую пыльную голову.

Они выбрали тенистую, не занятую бабульками скамейку недалеко от дороги, и сели, внимательно наблюдая, как устанавливают рухнувший столб. Наташа заметила, что цветы, раньше прикрепленные на столбе, теперь жалкой мятой кучкой лежат на пешеходной дорожке, позабытые, никому не нужные. А кто-то их привязывал, старался… От этого становилось не по себе.

Неожиданно она поймала себя на том, что ищет на столбе пятно крови, и сердито отвернулась.

— Ну и пекло! — сказала Надя, глядя куда-то в сторону. — Схожука я за водой. Тебе взять?

Наташа кивнула, рассеянно проводила взглядом стройную, аккуратную и, насколько позволяла зарплата, безупречно одетую подругу, и снова стала смотреть на остатки цветов.

Вернулась Надя быстро — ларек был неподалеку. Протянула ей запотевшую, мокрую, блаженно ледяную бутылку минеральной воды, сковырнула приоткрытую крышечку со своей и жадно присосалась к горлышку, делая большие глотки.

— Значит, — сказала она, осушив треть бутылки и довольно вздохнув, — когда ты шла к другому столбу, свет выключили?

— Ну да, а что?

— Да ничего. Просто ты говоришь, что когда провода порвались, тебя чуть не ударило током. Провода искрили, правильно? Вон, я смотрю, и трава действительно выгорела. Но ведь свет выключили — значит, линия была обесточена.

— Наверное, — Наташа подняла голову и хмуро посмотрела на целые провода. Об этом она не подумала. — Ну, ты знаешь, я в этом не разбираюсь.

— Вообще-то я тоже, — Надя глянула на рабочих. В очках ее лицо казалось мрачным, чужим. — Чудо, что электрики приехали. Это ведь не троллейбусная линия — так, фонарики.

Она лениво поднялась со скамейки.

— Ты куда?

— Пойду и узнаю кое-что у этих ребят.

Наташа скептически хмыкнула.

— Так они тебе и скажут!

Надя ничего не ответила, только ухмыльнулась с оттенком превосходства. Спустя минуту она уже вовсю болтала с одним из молодых рабочих, который, предоставив коллегам трудиться, производил эффектные жесты руками в сторону проводов, что-то объясняя Наде и довольно косясь на ее голые ноги. Надя, сняв очки, энергично кивала и смотрела на парня так, словно он был, самое меньшее, министром финансов. Немного погодя она вернулась и снова села рядом с Наташей.

— Ну вот, Саша сказал…

— Уже Саша?!

— Ох, как мы добродетельно вздергиваем брови! Он сказал, что когда фонарь повалился, ток на линии был. Иногда его отключают поздно. Редко, но бывает.

— Но ведь…

— Подожди! Он сказал, что на всех фонарях на протяжении четырех дворов нет ни одной целой лампочки.

— Но вчера они горели, я видела.

— А теперь они испорчены. Такое бывает при резких скачках напряжения. Вот и думай. Сначала погас свет, а потом — бац! — на тебя падает тяжеленный столб плюс провода под напряжением. Похоже на хорошую западню.

— Не говори ерунды! — Наташа покосилась на дорогу, словно та могла их подслушать и устроить еще какую-нибудь пакость. — Неужели нельзя подобрать реальное объяснение?

— Тогда ты обратилась не по адресу, подруга. Какое реальное объяснение? Сам по себе свалился? Бывает, но редко, да еще и в свете всего того, что на этой дороге творилось, как-то не смотрится. Или… Ну, Натуля, я конечно, не берусь оценивать твои физические возможности, но… маловероятно, что ты так хорошо стукнулась о столб, что он тут же сломался. Это ж тебе не кустик какой-то! Даже если он держался на соплях, как все у нас в стране, тоже что-то не верится.

— И все же? — Наташа с отчаянием цеплялась за реальную почву. — Что этот Саша говорит?