— Вот так?

— Именно. Р-раз! — и Майк ударил в зад добровольную жертву с силой, которой позавидовал бы Стэнвуд.

— Ой! — заорал Огастес и что-нибудь прибавил бы, если бы в это мгновение не появилась Терри с миской теплой воды и мясом на тарелке.

— Прошу, — сказала она. — Какой вы суровый, мистер Ворр!

Тот не ответил. Поправив роговые очки, он бросил на Майка долгий, скорбный, укоризненный взгляд и удалился.

— Что это с ним? — спросила Терри.

— Пришлось ему врезать.

— Врезать?

— Да.

— Почему?

— Он непочтительно отзывался о даме.

— Быть не может!

— Еще как может! Назвал вас пупсиком.

— А это не так?

— Не в этом дело. Если мы допустим, чтобы медвежатники непочтительно отзывались об ангелах, нас ждет печальная участь Вавилона и Рима. Где иерархия, где порядок? Нет, вы подумайте, «пупсик»!

— Пригнитесь немного, — сказала Терри, отерев ему глаз губкой. — Я думаю, вы еще пожалеете.

— О чем мне жалеть, если вы не будете лить мне воду за шиворот?

— О том, что вы его ударили. Он — ваш верный защитник. Перед тем как вы пришли, он уговаривал меня за вас выйти.

— Что!

— Вот, пожалели.

— Да уж, совесть не молчит. Как мне искупить вину?

— Лучше послушайте. Он удивлялся, что такой человек нашел в какой-то пигалице.

— Однако! С утра попрошу прощения. Удивительно…

— Не дергайтесь. Вода потечет за шиворот.

— Мне это нравится. Так вот, удивительно, что все как один за меня хлопочут. Сперва Шорти, теперь Огастес. Почему бы вам не прислушаться к гласу народа?

— А теперь мясо. Так. Привяжу вашим платком. Майк сентиментально вздохнул.

— Думал ли я в одинокие дни, что здесь, у вас в доме, вы будете привязывать к моему глазу сырой бифштекс!

— Вы были одиноки?

— Еще как!

— Странно.

— Что тут странного?

— Стэнвуд говорит, на вас вечно висели дюжины девушек.

— Он так говорит?!

— Да. Увидит вас, и думает, как в старой песенке: «Ну, что это творится? Еще одна девица…»

Майк не в первый раз подумал, что Стэнвуду самое место в хорошей психушке.

— Разве это неправда? — продолжала Терри.

Трудно ответить с достоинством, если у тебя бифштекс на лице, но Майк сделал, что мог.

— Иногда я общался с особами женского пола. Там это принято. И что же?

— О, ничего! Просто сказала.

— Голливуд — не монастырь.

— Я слышала.

— Там есть женщины, мало того, они на вас виснут. Приходится быть вежливым.

— Ну, вот. Я думаю, держаться будет. Хотела бы я, чтобы вы посмотрелись в зеркало.

— А что, очень страшный?

— Страшнее некуда. Вроде гангстера после драки.

— Что ж, самое время возобновить мои старания. Если помните, вы сетовали на мою… э-э… красоту. Пожалуйста, она пропала.

— Я думаю, только на время. Если мясо не упадет, завтра будете, как раньше. Ну, я пошла.

— Нет, что за глупости! Вы не уйдете, пока не образумитесь.

— В каком смысле?

— Сами знаете, в каком. Итак, вы за меня выйдете?

— Нет.

— Почему?

— Я же вам сказала.

— А я ответил, что это бред. Девушки не отвергают мужчин за то, что у тех правильный профиль.

— Кто как. Я — отвергаю.

— Вы же знаете, что я вас люблю!

— Знаю? Не уверена.

— Зато я уверен. Кроме вас мне никто не нужен.

— А Стэнвуд…

— К черту Стэнвуда! Его давно пора отдубасить.

— Да? Тогда он вас отдубасит так, что вы себя не узнаете.

— Верно. И почему бессовестные люди обычно бывают такими глыбами? Праведным остается терпеть.

— Расскажите мне про этих девушек.

— Что тут рассказывать? Ну, танцевали.

— Ага!

— При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?

— Что такое «Трокадеро»?

— Одно местечко в Голливуде.

— Там вы держите свой гарем?

— Опять! Какой гарем? Это — просто знакомые. Плюньте на них.

— Не могу. Понимаете…

— Нет.

— Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.

— Господи! Когда же?

— Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.

Майк закричал от ужаса:

— Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.

— Но вы не можете отрицать, что он красив.

— В самом мерзком, слащавом, приторном духе.

— Мне он казался Аполлоном.

— Стыдитесь!

— Я и стыжусь.

— Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы — и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?

— Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.

— Кем-кем?

— Так называет это Шорти.

— Где он берет такие словечки?

— Если хотите — ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?

— Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?

— Так, чутье.

— Оно вас обманывает.

— Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.

— Я вас никогда не оставлю!

— Кто его знает…

— Ну, попытайтесь хотя бы.

— Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня очень серьезен.

— И для меня.

— Неужели?

— Почему вы мне не верите?

— Ну, вы вечно шутите, и…

Майк стал бить себя в грудь, как Гость на свадьбе.[23]

— Так я и знал! Так и знал! Так и чувствовал! Значит, дело в том, что я — клоун. Сколько раз я себе говорил: «Брось, не паясничай, смени пластинку» — но не могу. Надо же как-то прикрывать свою робость.

— Робость?!

— А то что же? Все влюбленные робеют. Я вас люблю всерьез. Я вас люблю с самой первой встречи. Ну, поверьте мне, Терри! Я же умру без вас!

— Если бы вы так говорили…

— Но еще не поздно? Терри, не поздно? Больше мне случая не представится.

— Почему?

— Мне надо ехать.

— Куда?

— Туда, в Голливуд.

— Ой! — тихо выдохнула Терри.

— Да, на той неделе. Меня ждала телеграмма. Старший партнер заболел. Так что это — мой последний шанс. Через шесть тысяч миль не объяснишься.

— Ой! — повторила Терри.

Советы опытного Ворра припомнились Майку. Как он сказал, «обнимете-поцелуете»? Конечно, напился дальше некуда, но эти слова достойны внимания. У некоторых cr’eme de menthe обостряет разум.

Тем самым, Майк обнял Терри и поцеловал. Совет сработал на славу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава XVIII

Стэнвуд Кобболд присел в постели и зажег свет. Он посмотрел на часы. Было самое начало третьего.

Футбол приучил его к послушанию, и когда Майк велел ему лечь, он лег. Конечно, он жалел, что отстранен от дела, но понимал, что так лучше. Действительно, того и гляди, он бы испортил всю игру. Оглядываясь назад, он видел, что всю свою жизнь портил игру где только мог, значит — испортил бы и эту.

Однако сейчас, проснувшись, он подумал, что не будет особого вреда, если сходить в библиотеку и посмотреть, все ли в порядке. Операция должна бы уже закончиться; интересно, как там что. Кроме того, интересно посмотреть на Огастеса. Все-таки, исключительное зрелище.

Где библиотека, он знал. Этот очкастый тип водил его туда после обеда. Облачившись в халат, Стэнвуд спустился по лестничке и пошел по коридору. Из-под заветной двери сочился свет; значит, компания — на месте. Конечно, они могут рассердиться, что он нарушил приказ, но все-таки стоит войти. Он и вошел, словно мокрая собака, проникающая в гостиную, чтобы присоединиться к людям, и опасающаяся, что ее плохо примут.

Увидев, что там только Терри, он облегченно вздохнул. Она сидела в кресле и о чем-то думала.