— Спинку!

Фамилия эта хороша тем, что сперва можно пошипеть. Лорд Шортлендс пошипел, а потом — вскрикнул, и с такой силой, что дочь его дрогнула.

— Папа! Я чуть не оглохла.

— Спинку?.. — повторил пэр чуть потише.

— Да. Дезборо сказал про марку за ланчем, а Клара сказала Блейру про твой альбом, и когда мы вышли из-за стола, Спинк сообщил мне, что первый альбом подарил ему мистер Росситер, сын прошлогодних американцев. Он, то есть Спинк, а не Росситер, всюду его искал.

Лорд Шортлендс схватился за стул. Такие речи — не для людей с высоким давлением. Как-никак дядя Джервис, передавший ему титул, умер от удара.

— Спинк так сказал?

— Да.

Граф внезапно ожил.

— Это ложь! — крикнул он.

Все инстинкты как один подсказывали ему, что дворецкий лжет или, если хотите, говорит неправду. С какой стати американец будет дарить ему альбом? Начнем с того, что у американцев вообще нет альбомов, а если есть, зачем их дарить? Дворецкие не собирают марок. Словом, чистая ложь.

— Почему? — спросила леди Алела. — Спинк сказал, что собирает марки с детства. Не вижу, что тут подозрительного. Как бы то ни было, он требует, чтобы альбом отдали ему.

— Пусть требует, пока не посинеет. Леди Адела подняла брови.

— Что с тобой, папа?

— Он лжет!

— Все равно альбом не твой. Отдадим его Спинку. Мистер Росситер вполне мог сделать такой подарок. Американцы славятся своей щедростью.

— Пусть докажет! Пусть свяжется с Росситером!

— Он как раз думает это сделать. Мрак осветила слабая надежда.

— Значит, альбом еще у тебя?

— Конечно, я не могу верить кому-то на слово. Спинк думает, что Росситер в Лондоне, и недавно сам туда уехал. А пока что марка — в безопасности. Я ее спрятала. А, вот и чай!

Пятый граф любил попить чайку, но сейчас не выказал радости. Он предпочел бы порций шесть-семь особого напитка Макгаффи.

Глава X

С песней на устах, победно сверкая глазами, Мервин Спинк ехал домой на своем мотоциклете, но вид у него был такой, словно он восседает на вершине мира. Если бы не руль, за который надо держаться обеими руками, он бы похлопал себя по плечу. Мир, заметим мы, был несравненно прекрасен. Мервин Спинк глядел на синее небо, на трепетных бабочек, на цветущие кусты, на поля в колосьях, напоминающие бархат, если погладишь его против шерсти, и все это ему нравилось. Он не кричал: «Ура-ура!», но как бы и кричал. Словом, во всем Кенте не было такого ликующего мажордома.

Завидев лорда Шортлендса у ворот замка, он еще больше обрадовался. Приятно полюбоваться унижением соперника. Мервин Спинк не щадил тех, кто вставал на его пути.

Остановив мотоциклет, он слез с сиденья и сказал:

— А, Шортлендс!

Граф удивился. Малиновый и без того, он совсем побагровел, а глаза его вылезли, словно у креветки или улитки.

— Как вы смеете так ко мне обращаться? Мервин Спинк нахмурил белоснежное чело.

— Давайте-ка, — сказал он, — уладим все тихо-мирно. Там, за воротами, вы «милорд», не спорю. А тут я — свободный человек. Так, повстречались на дороге. Тут я вам не слуга.

Доводы были хороши и складно изложены, но граф не угомонился.

— Слуга!

— А вот и нет. Оба мы — свободные люди. Не согласны — жалуйтесь миледи. Тогда я ей расскажу про наши с вами дела.

Лорд Шортлендс стал просто малиновым. При его давлении не побледнеешь, но он был к этому близок. Ему казалось, что позвоночник заменили желатином. Оставив манеру, свойственную средневековым графам, беседующим со смердами, он почти уподобился воркующему голубю.

— Ну-ну, Спинк! Что вы так разволновались? Это, в сущности, пустяк.

— Верно, Шортлендс.

— Пустая условность. А как насчет марки?

— Не понял.

— Леди Адела говорит, что вы на нее претендуете.

— Она моя и есть.

— Какая чушь! — вскричал граф. — Росситер подарил? Как бы не так! Вы лжете.

Ярость предков ожила в пятом пэре. Сама леди Адела не могла бы с ним сравниться.

Дворецкие не смеются, но Мервин Спинк едва не нарушил первое из гильдейских правил. Однако он сдержался, заменив саркастический смех снисходительной улыбкой.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Очень советую, послушайте.

До сей поры мы встречали Спинка в его лучшем виде. Нашему взору представал вальяжный трезвенник, только украшавший родовое гнездо. Теперь он сбрасывает маску. Перед нами — последователь Макиавелли. Машинке, и той стыдно передавать его слова. Услышав их, пятый граф, резонно заподозривший неладное, все-таки удивился.

— Да, Шортлендс, я лгу. Ну, что будете делать? Сразу скажу, ничего не выйдет.

Граф понял, что дворецкий прав. Страх перед Аделой не позволит разоблачить козни. Придавленный грузом унижений, он слабо крякнул, хотя Огастес на его месте воскликнул бы: «Хо!» Дворецкий тем временем продолжал:

— Росситер мне никаких альбомов не дарил, я их вообще в жизни не видел. Зато у меня есть племянник, он играет на сцене и, заметьте, своего не упустит. Завтра он сыграет новую роль. Только что мы все с ним обговорили.

Тут он прервал свою речь, лицо его потемнело. Он ощутил, что надо было еще поторговаться. Скостил бы мзду до пятидесяти фунтов, тогда как теперь этот актеришка получит сто, хотя и частями. Однако человек, который вскоре выручит полторы тысячи, не должен мелочиться; и Спинк, вполне оправившись, продолжил свою речь:

— Леди Аделе я скажу, что перехватил америкашку чуть не на пути во Францию. Он обещал заехать в замок, так это, к ланчу. Ну, что? Как говорится, без сучка и задоринки.

Лорд Шортлендс, не отвечая, повернулся и направился к дому. Мервин Спинк следовал за ним, ведя в поводу мотоциклет.

— Прекрасный вечер, милорд, — заметил он, войдя в ворота.

Сказав эти слова, он посмотрел на хозяина и остался доволен. Пятый граф напоминал Стэнвуда Кобболда после возлияний. Радовала глаз и местная флора, равно как и фауна. Дворецкий с удовольствием глядел на сирень, цветущую слева, и на птичку с красным клювом, щебечущую справа. Ему доставил радость даже Космо Блейр, курящий сигарету, хотя даровитый драматург, буквально загребавший деньги и в Англии, и в Америке, не отличался красотой. Обычно, завидев его, люди моргали и отводили взгляд.

Драматурги, как правило, изящны. Рост их неограничен, а вот объем — таков, что сбоку их, в сущности, не видно. Космо Блейр не соответствовал стандарту, он был невысок и тучен. Граф называл его «пузатым оболтусом», поскольку он имел неприятную привычку говорить «мой дорогой Шортлендс» и спорить, что бы ты ни сказал.

Сейчас он посмотрел на странную пару сквозь сверкающий монокль.

— А, мой дорогой Шортлендс!

Пэр Англии издал тот звук, который издает медведь, подавившийся костью.

— А, Спинк! — продолжал Космо.

— Добрый вечер, сэр.

— Катались на мотоциклете?

— Да, сэр.

— Какая погода?

— Великолепная, сэр.

— Да, кстати…

Драматург тоже был доволен жизнью. К чаю подали пончики, буквально сочившиеся маслом, а после чая он читал Кларе второй акт. Ее непритворный восторг породил в нем благоволение к ближним, которому способствовала и упомянутая погода. Тем самым, он был рад оказать Мервину Спинку небольшую услугу.

— Да, кстати, — сказал он. — Помнится, вы меня просили помочь вашему племяннику. Роланд Уинтер, если не ошибаюсь?

— Вот именно, сэр.

— Как он сейчас, занят?

— Нет, сэр. Свободен.

— Что ж, у меня в пьесе для него кое-что есть. Странная вещь, мой дорогой Шортлендс, я все гадал, почему мне знакомо это имя, а сегодня вспомнил. В прошлом году он играл в моем шоу, и недурно, скажу вам, не…

Его прервал сдавленный крик. Мотоциклет упал на землю.

— Вы с ним знакомы, сэр? — с трудом проговорил Спинк.

— Естественно. Такой стройный, слегка косит, губы необычного рисунка. И рыжеват, да? Ну, конечно, в сущности — рыжий. Так вот, передайте ему, чтобы он заглянул к Чарли Кокберну. Я пошлю Чарли записочку.