Но ведь это было не так! Его ждала Инга, ждала "Дилия", ждало прекрасное обеспеченное будущее. Жизнь сложилась именно так, как он хотел, именно так, как он всегда мечтал… так почему же теперь все кажется таким далеким, призрачным и чужим?

Не открывая глаз, Борис наощупь потрогал золотого крокодила на своем пальце и вяло улыбнулся. Все было хорошо. Только из гостиной очень уж сильно тянуло сигаретным дымом. Отвратительный запах! Внезапно ему пришло в голову, что когда вернется, обязательно введет для сотрудников "Дилии" новый штраф — за курение на территории предприятия. Давно было пора, а то продымили все стены и во дворе вечно не продохнуть!

Часы продолжали тикать, и он слушал их, словно голос доброго друга, негромко бормоча в столешницу.

Потирая нос, Кристина откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула, потом оттолкнулась от пола босыми ногами, и комната поплыла вокруг нее. Она закрыла глаза, чувствуя, как постепенно приходит в себя. Теперь все казалось правильным, даже необходимым, и правильнее всего была эта комната, и этот замок на двери, который она заперла за собой. Здесь было безопасно — намного безопасней, чем внизу, намного безопасней, чем с остальными. Правильнее всего было бы вообще не открывать эту дверь, пока не появится хоть какая-то определенность. Камням в ее кольцах было неспокойно, они чувствовали опасность, особенно синезеленый аквамарин — он прямотаки сходил с ума. Но в комнате было безопасно — она ведь так тщательно ее защитила, и круг был нетронут.

Она кружилась с закрытыми глазами и думала. Гипнотизеры? Нет, пожалуй. Уж точно не люди. Люди такого не сделают. В комто здесь поселился демон, в комто здесь поселилась тьма… а может, тьма поселилась и во всем доме. Свету принесли в жертву, это же очевидно… ее убили рядом со столовой — той самой столовой, в которой так недобро смотрят деревянные идолы… А может, ее наказали. Это ведь она приготовила и завтрак, и ужин и накрыла их в столовой. Это она нарушила покой злых богов, особенно Чернобога — повелителя безумия и смерти!

Кристина открыла глаза, рассеянно глядя перед собой. Мимо нее пронеслось большое настенное зеркало, ее взгляд скользнул по серебристой поверхности, и Логвинова вдруг слабо пискнула и ногой остановила кресло так резко, что оно едва не опрокинулось. Выскочила из него, кинулась к зеркалу и застыла перед ним, глядя в свои испуганные глаза. Потом попятилась к креслу и опустилась в него, продолжая смотреть на свое отражение. Ее рука протянулась к столику с остатками кокаина и яростно смахнула пакетик на пол. Следом, жалобно звякнув, слетела серебряная трубочка.

Больше нет! Во всяком случае, в ближайшем будущем! Подобные галлюцинации ей совсем не нужны.

Ее взгляд скользил по зеркалу, постепенно теряя напряжение. Возможность видеть собственное отражение сейчас успокаивало намного лучше любого наркотика. Потому что она готова была поклясться, что несколько мгновений назад увидела, как в зеркале стремительно провернулось пустое кресло, словно она была невидимкой. Пустое кресло. Кресло без нее.

Ольга сидела на стуле, уперев локти в столешницу и уткнув подбородок в сжатые кулаки, и пристально смотрела на стоявшую на столике баночку, до половины наполненную желтоватой жидкостью.

Огурчики маринованные.

Кривая буква "Т" на синем пластике.

Чужой вопль, бьющий в уши, — вопль, вместе с ужасом принесший неописуемое наслаждение. Вопль, который, возможно, теперь стал для нее смертным приговором. Что это — месть? Никто не станет мстить так масштабно.

Неужели ей придется отнести это и показать остальным? Неужели ей придется обо всем рассказать? Нет, ни за что! Ведь тогда ее могут посадить. Они сами по себе ничего не докажут… но что если все их разговоры в этом доме записываются?

…может, это даст нам возможность выжить!

Тюрьма лучше смерти. Но это если знать наверняка. А если это способ заставить ее признаться? И ее, и остальных, которые, наверное, тоже что-то натворили?

Никто не станет расследовать так масштабно. И уж точно в этой стране! Здесь всем на все наплевать.

Но есть версия получше. Как секретные комнаты в "Вавилоне". Весь этот дом — чья-то огромная секретная комната. И все дело только в деньгах и в чьемто извращенном способе получать удовольствие. Кому-то нравится принимать участие, кому-то нравится просто смотреть… Давно известно, что миром управляют деньги, жажда власти и оргазм.

Тогда выхода нет. Потому что если она права, то счастливой концовки здесь не будет. В секретных комнатах "Вавилона" никогда не было счастливой концовки.

Покрывающийся инеем простынный сверток в морозильной камере говорил об этом достаточно красноречиво.

— …ты всего лишь тупая дешевая блядь! Не забывай об этом! Не забывай свое место! Я в любой момент могу вернуть тебя в лужу, из которой подобрал или вообще, на хрен, прибить! Так что не выкобенивайся! Я буду ссать тебе в рот, если захочу!..

Дернув головой, Ольга вскочила, опрокинув стул. Стол дернулся, банка наклонилась, и она едва успела подхватить ее. Зубы Харченко несколько раз дробно стукнули, по лицу пробежала судорога, потом она заметалась по комнате, слепо натыкаясь на мебель. Толкнувшись в дверь, она дернула ее, потом ее пальцы запрыгали по замку, пытаясь открыть его. С треском сломался один ноготь, потом другой, из-под остатка ногтя брызнула кровь, и Ольга, отскочив от двери, прижалась к стене, глядя на вишневую каплю на своем пальце. На ее лице всполошенно метались ужас и злость. Ее правая ладонь взлетела в воздух и со всей силы звонко впечаталась в щеку. Лицо Ольги разгладилось, зубы стукнули в последний раз, и дрожь прекратилась.

Слов не существовало. Голоса не существовало. Но она слышала его. Глубоко внутри головы. И он был ей знаком… на какоето мгновение он стал ей знаком… но не сейчас.

Сейчас она его не знала.

Игры. Игры владельца секретной комнаты.

Ольга пристально смотрела на яркую блестящую каплю на своем пальце. Вот о чем надо было беспокоиться. Вот что было понастоящему важно.

Алина снова выдвинула ящик тумбочки и, зажмурившись, погрузила пальцы в ворох увядших цветов. Тяжелый запах ударил ей в нос. Цветы были прохладными, податливыми, неприятными на ощупь, но ее пальцы продолжали рыться в них, комкать мертвые лепестки, и запах становился все сильнее и тяжелее. Наконец, она с треском выдернула ящик из тумбочки, вывалила его содержимое на пол и, надрывно, со слезами, дыша, отбросила ящик в сторону, глядя, как в воздухе кружатся и оседают мятые одуванчиковые пушинки.

Кто это сделал?

Может, это сделала ты?

Может, ты свихнулась?

Мало ли, что ты еще сделала…

Подвеска хрустально пела под потолком, и сейчас в ее пересыпающейся хрупкой мелодии Алине совершенно отчетливо послышалось издевательство. С трудом подавив в себе желание запустить в подвеску стулом, она до хруста сжала зубы и с отчаянной злостью пнула ногой груду проткнутых спичками цветов.

Проклятые мертвые разлагающиеся куклы!

Тебе ведь пять было, Аля? Да? Пять?

Ее ладони проехались по щекам, туго натягивая кожу, потом одна переместилась к шее, да там и осталась.

Нужно было думать. Ответы шныряли где-то совсем рядом… иногда она даже видела их тени… но ей совсем не хотелось гоняться ни за ответами, ни за их тенями. Лучше всего запереться в этой комнате и ни о чем не думать.

…Ты умная. Если убивает кто-то из нас, то он должен был начать с тебя, а не со Светы. Можешь поломать ему все… Ты умная…

Но я не хочу быть умной! Я хочу просто быть! Я добилась того, чего хотела! Моя мечта сбылась! Не отбирайте у меня мою прекрасную жизнь!

Вот, Аля. В этом вся твоя натура. Этим ты все о себе сказала. Не отбирайте у меня! Другая бы сказала: не отдам!

— … я люблю ездить на кораблях… на лайнерах, пароходах, это гораздо интересней… кроме того, это бывает так… романтично…

Голос Светланы из прошлого прозвучал так отчетливо, словно ничего не случилось, и она сидела рядом, со своей обычной, так не шедшей ей смущенной улыбкой и постоянно розовеющими щеками.

Алина сглотнула и окунула лицо в сложенные ковшиком ладони. Светы нет, и это реальность — это такая же реальность, как розовые цветочки на холодной простыне. И тот, кто творит эту реальность, возможно сейчас смотрит и на нее, наслаждаясь ее слабостью и паникой, как хорошим вином. Тот, кто украл ее книгу. Тот, кто украл ее мысли. Тот, кто обращается с людьми, как с куклами.

Если только этот кто-то — один и тот же.

Алина, наклонившись, подхватила с пола горсть цветов и сунула ее в карман джинсов, потом вышла из комнаты, оставив дверь распахнутой настежь.

Закрывать ее все равно не было смысла.

— Если я закрываю дверь, то в нее следует стучать, — спокойно заметил Виталий. Марина, стоявшая в проеме приоткрытой двери, небрежно улыбнулась, давая понять, что эти слова не имеют для нее никакого значения. — Чего тебе?

— Это и есть твоя вещь? — Марина кивнула на его руку. — Собачий ошейник? Мило. Ты им кого-то придушил?

— Я же не спрашиваю, кому ты выколола глаза этими ключами, — Виталий отвернулся от нее, потирая правую руку. Марина встряхнула запястьем, и связка ключей с множеством брелоков тяжело звякнула.

— Мне не нравится твой тон.

— А мне наплевать, что тебе нравится! — отрезал Виталий, не поворачивая головы и глядя в окно. Его лицо было усталым, осунувшимся. — Хочу тебе напомнить, что погиб человек, и если тебе наплевать на сам факт, то на собственную жизнь точно нет, так что не занимайся ерундой. Кто знает, может для тебя придумают что-то особенное, и после смерти ты будешь выглядеть гораздо хуже, чем она.

— А может, это ты ее убил? — вкрадчиво поинтересовалась Марина. Виталий обернулся. Улыбка на его губах была нехорошей.