птичка на снег а гром на тишь

никого-не чего было всем для нее

некие замуж вышли за каждых

смеялись до крика плясали неважно

(спать встать ждать и вот)

свои никогда и проспали мечту

звезды дождь солнце луна

(взять объяснить мог снег только нам

как дети возможно забудут запомнят

с выше плывущими звонами ниже)

однажды никто-не скончался быть может

(ниодна-не склонилась у скорбного ложа)

важный народец зарыл их вместе

крошка на крошку и был на была

весь на вся и она на он

и много большим мечтают свой сон

ниодна-не с никем-не земля на апрель

воля на дух а если на да.

тети и дяди (ругань со сна)

лето осень зима весна

сжали что вышло ушли свой приход

солнце луна звезды дождь

(Перевод С.Бойченко )

504

нательное сознание, что теперь их час, их kairos1 . И это правильно, так должно быть, нет ничего ужаснее, чем цепляние за "участие", "влияние", "власть". Положительность этого закона должна была бы быть в таком же освобождении меня для работы над главным (сколь бы оно ни было маленьким), то есть над тем, что мне дано и задано сказать. Плохо, когда остаешься ни там ни сям, entre deux chaises2 . А именно в этом "ни там ни сям" – трудность, безалаберность моей жизни. Я им одновременно и мешаю , и нужен . Думаю об этом, то есть о том, как из этого выйти, часто, но этого как не нахожу. Отсюда – уныние, раздражение, рассеянность всей жизни.

Суббота, 26 января 1980

Удивительная зима. Неделя за неделей солнце! Вчера начал было падать снег, но сегодня утром – опять тот же свет, та же ясность… Все утро за приведением в порядок денежных дел. Вчера все после-обеда и вечер – за разбором семинарских дел. А на столе еще – гора неотвеченных писем… Из-за всего этого живу с какой-то душевной "изжогой".

Четверг, 31 января 1980

В газетах безостановочный поток статей и писем о том, как поступать с "русскими", объяснений того, как и почему поступают "русские", и т.д. Афганистан, увы, является для всех без исключения пишущих, правых и левых, подтверждением отождествления СССР с Россией. Вчера длинная статья, очень научная, о среднеазиатской, бесспорно, очевидно – "империалистической" политике России в Средней Азии в XIX веке, особенно при Александре II. Хива, Коканд – все то, о чем в корпусе мы слушали, разинув рты (помню, нам читали вслух книгу об этих завоеваниях под названием "Храм Славы"). Но, читая все это, я спрашиваю себя не о верности этого отождествления, а о самой сути империализма . Сейчас это – бранное слово, преступление, грех. Но так ли это? Или, вернее, только ли это? В чем, если так можно выразиться, "ценность" афганской независимости, которую тут же все рисуют как что-то дикое, фанатичное и на 60% безграмотное? Иран, третий мир, все эти кишащие народы Азии – Камбоджа и т.д. Что всем им принесла эта злополучная "независимость", кроме хаоса, голода, крови и катастрофического "регресса", кроме Иди Амина, Бокассы и т.д.? Что противополагается этому западному империализму? Ислам! Ни одной идеи, никакого видения, и, наконец, снова зависимость. Одни не могут "пикнуть" против Советского Союза, другие – против Америки. Сами же ничего сделать, создать, построить не могут. "Независимость" – это еще одна отвлеченность, притом – западная, это сведение всего к государству, к этатизму. Ведь ясно, что если что спасает Африку от кровавого потопа, то это "держание" всех этих новых государств за колониальные границы, не имеющие ни малейшего отношения к реальным народам. Рок Запада в том, что он все время

1 время, пора (греч.).

2 между двумя стульями (фр.).

505

рождает идеи , кое-как применимые к нему самому, ибо его собственная устойчивость укоренена не в этих идеях , а в органически созданной им цивилизации (которая построена, как и геометрия, на неких недоказуемых постулатах: личность, свобода слова и т.д.). Но эти идеи вне сферы самой этой цивилизации – не только не действуют, но обращаются в силы разрушения; неужели так трудно понять, что народы могли быть независимы (да и то!) только до машин и оружия… А в сущности, история только и двигалась что "империализмом"… Иногда такое чувство, что мы живем в эпоху сюрреалистическую…

Вчера – общее собрание студентов. Призывал их преодолевать мелочность, клерикализм и т.д. Чувство, что что-то "доходит". Но как трудно, как двусмысленна, опасна, страшна – "религия"…

Сегодня тридцать семь лет со дня нашей свадьбы.

Понедельник, 4 февраля 1980

Читаю (вернее – только начал читать) курс о "литургической перемене", the problem of change1 . И сразу стал ясным невероятный объем проблемы…

Вторник, 5 февраля 1980

Читаю воспоминания И.В.Гессена (переизданные "Имкой"). Эмиграция двадцатых и тридцатых годов в Берлине и Париже. Несмотря на все спокойствие и доброжелательство автора, картина получается страшная: споры, злоба, подсиживание, провокация… А нам-то казалось, что на фоне "третьей" наша "первая" эмиграция… И какая близорукость у всех, какой wishful thinking, какая плененность почти всех своей идеологией, своими идолами.

Со все возрастающим восхищением слежу за Сахаровым. И какая разница с Дудко! Никакой риторики. Никаких "я иду на Голгофу". Спокойно, мужественно, твердо, ясно. Читая Дудко, я всегда "ежусь", читая Сахарова – действительно "вдохновляюсь"…

Среда, 6 февраля 1980

Газеты, журналы – и все то же чувство: бессилия, "тонкой кишки" Запада. Несмотря ни на что, неумирающая вера, что с большевиками можно договориться, все уладить и т.д. Западная интеллигенция запуталась – как это, оказывается, что не все в мире можно объяснить "классовой борьбой"… Отвращение от гниющей Европы. Крушение идолов, которого идолопоклонники не видят ! Не хотят, не могут увидеть…

Четверг, 7 февраля 1980

У арх. Иакова с о.Joseph O'Hare (мой со-президент в "Freedom of Faith") – с просьбой о помощи нашему комитету. Я давно его не видел: он постарел… Но сразу же обещает помочь.

1 проблема перемены (англ.).

506

В "Le Monde" – выступление арх. Питирима (зав. отделом изданий при [Московской] Патриархии), защищающее арест о.Дудко и Сахарова. Как удар по лицу…

Вчера в Spence торжество вручения Л. инсигний Palmes Academiques1 . Очень трогательно, выдержанно, "стильно". Невероятная овация Л.

Серая, промозглая – парижская! – погода.

Пятница, 8 февраля 1980

Длинный разговор с Л. сегодня утром о Н. и об его "духовной возне" с монашками. Меня занимает вот что: то, что мне кажется самым трудным, скажу прямо – скучным и бесполезным, все эти "личные" беседы, всякая духовная (!) "интимность", – для Н. его, так сказать, любимая стихия, и он отдается ей с какой-то страстью. Я вполне допускаю, больше того – я убежден, что моя нелюбовь к "духовным разговорам", отталкивание от них – в большой мере от греховного эгоизма, равнодушия к людям, лени и т.д. За вычетом всего этого, однако, остается все-таки вопрос…

Понедельник, 11 февраля 1980

В пятницу вечером – блины у о.К.Фотиева с Штейнами и Бобышевыми; он – поэт, о котором мне много говорил Ю.П.Иваск. Подарил мне свою книгу "Зиянья" – я еще не открыл ее… Тихий, милый. Читал после блинов свою "защиту Солженицына". Реакция очень положительная, даже восторженная.

Второе письмо от Сережи – замечательное по глубине восприятия, по сочетанию отчаяния и надежды.

Среда, 13 февраля 1980

Чтение газет. В "Нью-Йорк таймс" фотография студенческого митинга в Принстоне – против регистрации. Плакаты с надписью "There is nothing worth dying for"2 . Единогласная резолюция Международного олимпийского комитета, осуждающая всякую акцию против Игр в Москве… Сюсюканье французов, немцев, Индиры Ганди и т.д. о необходимости спасать детант от американцев, от их overreaction1 . Письма в редакцию – против всякой "акции"… Трусость, открытое исповедание животного эгоизма, фарисейство (нужно не войну готовить, а заниматься "the poor", "the aged" and "the minorities"4 ). Действительно – трусость, подлость, измена. За маленькой вспышкой морального негодования немедленно массовое стремление развенчать его. Все то же чувство – конец, закат Запада. Отказ что бы то ни было защищать, за что бы то ни было "умирать", то есть отказ от какого бы то ни было идеала прочно вошел в сам идеал жизни. Полная пустота. Все выдохлось. На днях – мне