Искреннее восхищение Александрой Федоровной, ее благородством и страданием соединялось в Танеевой с врожденной способностью к лести и сильным желанием быть рядом с троном. Императрица не замечала этого, она нуждалась в преданной подруге, которая всегда соглашалась с ее мнением, но близкие к семье Романовых люди относились к новой фаворитке царицы неоднозначно. Дочь придворного врача Татьяна Боткина в своих воспоминаниях, написанных после революции, дает ей такую характеристику: «Я помню Вырубову, когда она приходила с визитом к моей матери. Она была розовощекой, полной, вся в пушистых мехах. Она показалась мне чересчур приторной, когда болтала и обнимала нас, и мы не очень любили ее».
Анна Танеева превратилась в Анну Вырубову при участии императрицы. В 1907 г. за ней стал ухаживать участник Цусимского сражения лейтенант флота Александр Вырубов. Анне он не нравился, и она не хотела выходить замуж, но ее уговорила Александра Федоровна, которой хотелось устроить счастье своей протеже. Императрица и император были свидетелями на этой свадьбе, но через несколько месяцев молодые супруги разошлись. Вырубов был бездарным моряком и слабохарактерным человеком. По его вине утонул корабль, которым он командовал. Вырубов заболел нервным расстройством и больше не нуждался в обществе своей супруги. Официального развода не было, но Вырубовы больше не жили вместе.
Царская чета, чувствуя себя виноватой в том, что случилось с молодой фрейлиной, пригласила ее отправиться с ними в двухнедельный ежегодный круиз по Балтийскому морю, к финским берегам. Во время этого короткого путешествия их отношения так укрепились, что Вырубова стала почти членом императорской семьи. Из Петербурга она переселилась в Царское Село, где к ее услугам предоставили небольшой коттедж. Вырубову не смущало, что этот домик считался летним, у него не было фундамента и зимой пол покрывался инеем, зато она находилась рядом с императрицей. Анна разделяла с царской семьей все радости и горести. Николаю и Александре больше всего нравилось, что, в отличие от других придворных и родственников, Вырубова всегда соглашается с их мнением (оба не любили, чтобы им возражали). Императорская чета, к своему несчастью, не замечала или не хотела замечать, что Анна говорит то, что они хотят слышать, а не то, что есть на самом деле.
Вырубова была странной фавориткой. От царской семьи она не требовала ни титулов, ни должностей, ни денег. Правда, императрица оплачивала ее платья и время от времени давала несколько сотен рублей на расходы. Свое скромное для царской любимицы состояние Вырубова почти целиком потратила в годы Первой мировой войны на сооружение одного из госпиталей в Царском Селе.
Некрасивая, не слишком умная, недостаточно образованная Анна Вырубова вызывала при дворе общее раздражение. В этом отчасти была виновата Александра Федоровна, которая не подпускала к себе и к своей семье великих княгинь и княжон, состоявших с императором в прямом родстве, зато почти ежедневно по-родственному тепло и запросто принимала фаворитку. Многие придворные считали, что у императорской семьи должны быть более достойные и представительные друзья. Французский посол в России Морис Палеолог, возмущаясь в своих мемуарах примитивностью и безвкусием Анны, практически выражал общее мнение по этому поводу: «Не было еще царского фаворита, выглядевшего более скромно. Она была плотной, грубо и широко скроенной, с лоснящимися волосами, толстым носом, полным невинным лицом с розовыми щеками, широкими, поразительно ясными глазами и полными мясистыми губами. Она была всегда очень просто одета и ее дешевые украшения имели провинциальный вид».
Александра Федоровна, наоборот, ценила в Вырубовой простоту и бескорыстие. Императрица не терпела никакой критики в адрес своей подруги и всегда с удвоенным ожесточением ополчалась против ее противников. Чтобы оградить юную протеже от интриг и козней двора, она до 1904 г. не давала ей официального статуса фрейлины. В те времена императрица говорила: «Я никогда не дам Анне официального места. Она мой друг, и я желаю сохранить ее таковой. Наверное, императрица пока еще имеет право женщины выбирать себе друзей». Но в начале русско-японской войны, когда Александра Федоровна начала играть более активную роль в политике и ей понадобился доверенный помощник, она все-таки сделала Вырубову фрейлиной.
Участие Анны в политических делах, пусть и в роли «проводника» или «идеальной граммофонной пластинки», как отзывались о ней современники, сделали ее мишенью для нападок как со стороны аристократии, так и со стороны русских революционеров. Ей приписывали развратное поведение, организацию отвратительных оргий в императорском дворце, говорили, что она на пару с Распутиным гипнотизировала царя, парализуя его волю, травила его наркотиками и завлекала в пучину разврата. В столице ходили слухи, что Вырубова сожительствует одновременно с Николаем II и Распутиным и крутит обоими по своей воле. К изумлению общества, когда этого «монстра» министр юстиции Временного правительства в 1917 г. наконец посадил за решетку, все эти обвинения рассыпались, как карточный домик. Защищая себя, Вырубова потребовала медицинской экспертизы. Обследование, проведенное в мае 1917 г., показало, что «злой гений разврата», «Распутин в юбке» оказалась девственницей (Вырубов был беспомощен не только как командир корабля, но и как супруг). Однако отрицать дурное влияние Анны на императрицу, видимо, все же не следует. Она не противостояла ложным идеям и неверным поступкам императрицы, а горячо поддерживала их, чем укрепляла в уверенности собственной правоты, уверенности, пагубной для семьи Романовых и Российской империи.
Одним из серьезных недостатков натуры Александры Федоровны была болезненная мнительность по поводу собственного здоровья. Еще в молодости, до замужества, Аликс страдала ишиасом – болями в спине и ногах, которые могут быть следствием различных поражений спинного мозга или нервных заболеваний. Четыре беременности за первые шесть лет замужества, постоянное беспокойство о больном гемофилией Алексее истощили ее организм и расшатали нервы. Она не позволяла себе сомкнуть глаз или отвлечься, пока цесаревич мучился от очередного приступа болезни. Но как только опасность отступала, силы покидали ее, и она лежала целыми днями в постели или передвигалась по дому и саду в кресле-каталке. Четыре года изнурительных бдений при сыне в качестве сиделки привели к тому, что у нее появились различные болезненные симптомы, которые она сама, по традиционной привычке членов императорской семьи не обращать внимания на то, что говорят врачи, диагностировала как «расширение сердца». Своей бывшей учительнице мисс Джексон Александра Федоровна так описывала свое состояние: «Я болела почти все время... Дети растут так быстро... Я отослала их на смотр с отцом, и они несколько раз ходили на большие военные торжества... а так как я не могла пойти – они должны привыкнуть обходиться без меня, я редко могу появляться где-либо, а если и появляюсь, то потом надолго выхожу из строя – чрезмерно утомляю сердечную мышцу».
Она быстро внушила себе и окружающим, что серьезно больна. Ее золовка великая княжна Ольга Александровна писала, что Александра Федоровна и вправду производила впечатление болезненной женщины: «Ее дыхание часто становилось учащенным, явно наступало болезненное удушье. Я часто замечала, как ее губы синели. Постоянная тревога за Алексея полностью подорвала ее здоровье». Однако лейб-медик Боткин не находил у императрицы сердечных болезней. Уже в сибирской ссылке, куда он поехал вслед за императорской семьей в 1918 г., Боткин сказал одному офицеру, что у Александры Федоровны была наследственная слабость кровеносных сосудов, чреватая прогрессирующей истерией. Современные медики, наверное, обнаружили бы у императрицы синдром хронической усталости и повышенной тревожности, которые и вызывали у нее учащенное сердцебиение и короткое дыхание.
Болезненное состояние любимой жены удручало Николая II. Он писал матери: «Она остается в постели даже днем, не принимая никого, не выходя к завтраку, целый день сидит на балконе. Боткин советует ей поехать в Наухайм (известный в то время немецкий курорт с целебной минеральной водой. – Л. С.) для лечения ранней осенью. Это очень важно для нее, чтобы ей стало лучше, для нее самой, для детей и меня. Я совершенно измотан, все время занят мыслями о ее здоровье».