Джанин почувствовала себя загнанной в угол. И уже хотела было соврать что-нибудь совершенно неправдоподобное про то, как за полторы недели у нее неожиданно сильно ухудшилось зрение, но тут, на ее счастье, в разговор вмешался Малколм.

– Тетя, оставьте Джанин в покое. – В его голосе чувствовалось явное раздражение. – Она такая, какая есть. Вы придаете слишком большое значение внешности.

– Ага, братец, значит, ты способен жениться на женщине с лицом, подобным ночному горшку нашего привратника? – немедленно отреагировал на последнее замечание Уолтер.

– Ну, я этого не говорил…

– Если красота тебя совершенно не трогает, – медленно начал лорд Макензи, – то что в женщине ты считаешь самым привлекательным?

– Честность, – не задумываясь, ответил Малколм.

Вот уж с чем у Джанин были проблемы в данном случае, так это с честностью. Но ее потрясло то, что, хотя Малколм и общался с известными моделями и актрисами, их искренность его интересовала гораздо больше, чем красота.

Повисло напряженное, гнетущее молчание. Джанин, которой хотелось хоть как-то прервать его, сказала:

– Моя мама любит говорить: «Не будь складной, а будь ладной».

Все посмотрели на нее, соображая, что значат эти слова. Наконец лорд Макензи спросил:

– В чем суть поговорки?

– Не знаю. – Джанин смутилась от того, что внимание всех присутствующих было направлено на нее. – Что-то в том смысле, что быть ладной, то есть иметь доброе сердце, гораздо важнее, чем быть складной, то есть красивой, но при этом холодной. В общем…

Тут она окончательно сбилась, и все рассмеялись. Джанин была рада, что разрядила обстановку. Что ей не пришлось врать, отвечая леди Элизабет на вопрос о контактных линзах. И была благодарна Малколму за то, что он ценит в женщине не только красоту и прямо заявил об этом, спасая тем самым ее, Джанин, от неприятного положения, в котором она могла бы оказаться.

Но Джанин боялась даже думать, что произойдет, если Малколм узнает, что она может выглядеть гораздо лучше, если того захочет…

3

Малколм отложил папку с документами, которые вот уже пятнадцать минут бездумно перебирал, сидя за письменным столом в своей комнате. Чем больше он пытался сконцентрироваться на работе, тем неотступнее его преследовали мысли о новой няне его дочери. За ужином, который кончился час назад, он открыл для себя не только ее острый ум, но и сильный характер.

Малколм поклялся кровью предков, что больше никогда не будет очарован красивой женщиной. Нарушил ли он свою клятву? Конечно, она не такая эффектная, как те красотки из высшего общества, с которыми он привык общаться. Но, тем не менее, с ней приятно и интересно…

Вдруг он услышал легкие шаги. Кто-то шел по коридору. Малколм встал и осторожно приоткрыл дверь. Как он и думал, это была Джанин. Он осторожно последовал за ней, и вскоре она привела его в галерею.

Из огромных окон открывался прекрасный вид на горы. Сейчас луна ярко освещала острые пики вершин, крутые обрывы, придавая им нечто зловещее, но не делая их от этого менее завораживающими. В самой галерее была собрана обширная коллекция растений – от маленьких и беззащитно выглядящих цветов, растущих только в местных горах, до огромных растений семейства папоротниковых из долины Амазонки.

Джанин бродила между кадок и цветочных горшков, то и дело наклоняясь, чтобы получше рассмотреть цветок или его название.

Малколм вышел на свет.

– У вас бессонница?

Она испуганно обернулась.

– Боже, это вы!.. Да, мне что-то не спится, и я решила осмотреть галерею. Но как вы здесь оказались?

– Услышал шаги за дверью и решил посмотреть, кто это ходит. Вдруг наше фамильное привидение, – улыбнулся Малколм.

– Простите, что потревожила. Я не хотела вам мешать.

– Вы и не помешали, – солгал он.

На самом деле она тревожила его еще до того, как он услышал шаги в коридоре. Малколм заметил, что теперь ее волосы не собраны в пучок, как это бывает у школьных учительниц, а свободно падают на плечи, делая Джанин очень женственной. И его насторожило острое желание погладить их.

В галерее стоял полумрак – горело всего несколько ламп, – и Малколму потребовалось время, чтобы глаза привыкли к скудному освещению. Он всмотрелся в Джанин и с трепетом обнаружил, что на ней надеты лишь длинная атласная ночная рубашка, стянутая у самой шеи, и просторный халат, который был не застегнут. Неожиданно эта женщина показалась ему очень сексуальной. Но в то же время ее привлекательность, подчеркнутая одеянием, была особенной, какой-то чистой и девственной.

Малколм сглотнул, мысленно повторяя, что надо вернуться в свою комнату. Но вместо этого подошел к Джанин настолько близко, что уловил соблазнительный, пьянящий аромат ее тела.

– Уже поздно, – сказала она. – Я, пожалуй, пойду к себе. – Джанин говорила с придыханием и немного с хрипотцой, что делало ее и без того приятный голос еще более волнующим.

– Пожалуйста, побудьте со мной немного, – неожиданно для себя попросил Малколм. – Ведь вы все равно пока не можете уснуть. – И что его заставило это сказать? Глупое занятие – навязывать свою компанию кому-либо, а тем более женщине.

Но Джанин улыбнулась и кивнула. Какая у нее милая улыбка! Малколм нервно передернул плечами. Хватит глупостей! Она няня его дочери, и только. Вот о ней и надо говорить.

– Фиби уже спит?

Джанин снова кивнула.

– Как ангелочек.

– Спасибо вам за то, что так горячо защищали ее сегодня за ужином.

– Незачем меня благодарить. Она вела себя как и всякий ребенок ее возраста. Я просто попыталась это объяснить.

– Неловко, что вам одной пришлось ее защищать. Я, как ее отец, должен был вступиться первым.

– Иногда очень сложно понять, что является нарушением норм поведения, а что нет, если у вас нет специального образования.

– Пытаетесь успокоить мою совесть?

Джанин улыбнулась, показав красивые белые зубы.

– Нет, это действительно так. Как правило, отец видит своего ребенка лишь вечером, придя с работы. И только человек, проводящий с ним целый день, может полностью объяснить его поступки. Я считаю, что ребенок не должен отвечать за то, что не понимает, что он должен делать, а чего нет.

– Фиби – не такая, как все. Она потомок древнего рода, в ее жилах течет благородная кровь. Поэтому от нее всегда будут требовать больше, чем от обыкновенной девочки ее возраста.

– Да, я это уже слышала из уст вашего отца. Но если от ребенка требовать слишком многого, то это ему только повредит, – возразила Джанин.

– Ваша задача – следить, чтобы этого не произошло.

– Сделаю все, что в моих силах. Но ей нужно еще и общение с вами, Уолтером, тетей Элизабет, Мэрианн. Она, кстати, замечательно с ней ладит.

– Вы – тоже, как я успел заметить.

Трепетное отношение Джанин к его дочери обрадовало Малколма.

– Спасибо. – Она кашлянула. – Мне было бы очень интересно узнать, что…

– Что? – Он выжидательно посмотрел на нее.

– Это, конечно, не мое дело, но все-таки страшно любопытно. Что стало с предыдущими нянями? Почему пять за год?

– Хотите поучиться на чужих ошибках?

– Я все равно совершу свои, – с улыбкой заверила его Джанин.

– Будем надеяться, за них вас не захотят высечь.

– Будем надеяться, вы шутите.

– Шучу. – Малколм рассмеялся. – Дайте вспомнить. Про последнюю няню вы уже знаете.

– Знаю. И поверьте, у меня нет желания неожиданно оказаться в чьей-нибудь постели.

– Это радует, – сказал Малколм, хотя почему-то так не думал. – Одна заскучала по дому. Другая не смогла сойтись с Фиби. Третья не смогла сойтись со мной. А четвертая… – Он замолчал и внимательно посмотрел на Джанин.

– И что же сделала четвертая?

– Сбежала с шофером, – сообщил Малколм.

– О, жизнь в родовом замке похожа на сериал!

– Точно, – мгновенно подтвердил Малколм. – Он мог бы называться «Сбегающие няни, или Родовое проклятие рода Макензи».