Простак в стране чудес

Перевод с английского И. Митрофановой

Редактор Н. Трауберг

Дж. Г. Андерсон поднял телефонную трубку.

— Дайте мне портье, пожалуйста, — попросил он. Ему дали портье.

— Фиппс? Это мистер Андерсон.

— Ну, ну, ну! — зачастил бодрый голос, ликующе подвывая, словно радостная гончая, взявшая след анисового семени. — Славный старичина Андерсон! Превосходнейший мой стариканчик! Самого вам распрекрасного утра, любезный Дж. Г.! Но это не Фиппс. Фиппс отлучился приложить лед к голове. У него жар. А это Поттер. П. следом О, затем Т, за ним Т, потом Е, а на самом кончике — Р. Поттер.

— Поттер, — проскрежетал мистер Андерсон так, словно эта фамилия задела его за живое. Бросив трубку, он откинулся в кресле и прикрыл глаза, молился, что ли.

Каждый год, когда наступало лето с цветами и пчелами, обращая мысли неуемных американцев к алым слаксам и пестрым спортивным шортам, а мысли их жен — к цельным купальникам, мистер Дж. Г. Андерсон, владелец отеля «Вашингтон» в Бессемере штата Огайо, обычно уезжал в штат Мэн и посвящал весь свой опыт и талант управлению недавней своей покупкой — гостиницей «Приозерной» в пяти милях от городка Скивассетт. В помощь себе в этом сезоне он привез, среди прочего штата, обходительного и любимого всеми Сирила Фотерингей-Фиппса, носившего прозвище Простак,[11] другими словами — того молодого человека, который вышел сейчас, чтобы поискать льда для больной головы. Служил он портье.

Пролетай над гостиницей «Приозерная» смекалистая птичка, она осмотрела бы своим птичьим глазом территорию, затаила дыхание, пронзительно присвистнула от восторга и решила, что мистер Андерсон, вложив наличные в столь привлекательную собственность, проявил недюжинный здравый смысл.

«Да, местечко недурственное, — сказала бы птичка. — Красивая у него недвижимость». Озеро, широкое и живописное, стоило, несомненно, любых денег, а вдобавок были еще лужайки, деревья, цветы, теннисные корты, площадки для гольфа, летний театр и раскиданные там-сям уютные бунгало для гостей, предпочитавших уединение. Одно из этих бунгало, заметила бы с сожалением птичка, сгорело дотла, по-видимому, совсем недавно: на его месте торчал обгоревший остов, над которым еще вились легкие клубы дыма.

Солнце светило, озеро поблескивало, деревья шелестели, цветы цвели, и каждый номер в гостинице был сдан, да еще по высокой цене. При таком раскладе мистер Андерсон, казалось бы, должен и лишившись бунгало пребывать в веселом, беззаботном настроении. Но этим августовским утром он сидел в своем кабинете, нахмурив лоб и сумрачно глядя. Даже в хорошие свои дни он немного походил на статую Эпштейна, изваянную в особо мрачном настроении, а сегодняшний день хорошим не был. Дж. Г. провел беспокойную ночь и никак не мог отделаться от угнетающей мысли, что ему приходится обитать на одной планете с Мэрвином Поттером и Сирилом Фотерингей-Фиппсом. Если джентльмен и христианин может не любить двух других джентльменов и христиан, Дж. Г. Андерсон не любил Мэрвина Поттера и Сирила Фотерингей-Фиппса. Если же вы попытались бы подбодрить его, указав, что на свете всего лишь один Мэрвин Поттер и один Сирил Ф.-Ф., он буркнул бы в ответ, что и этого с избытком хватает.

Стуки в дверь — эдакая веселенькая, бравурная россыпь — прервали его раздумья. Не успел он ответить: «Войдите», как в дверях появилась фигура, при виде которой, будь его совесть хоть чуточку менее чиста, он бы опасливо вздрогнул. Сморгнув, он вгляделся снова, но увидел то же, что и в первый раз, — человека в полной полицейской форме, при полицейском поясе и пистолете.

Лицо под кепи было на редкость красиво — худощавое, живое, тонкой и четкой лепки. Глаза, сейчас чуть налитые кровью, вот уже несколько лет приводили женщин в тот трепет, какого не бывало после смерти Рудольфа Валентино. Это был Мэрвин Поттер, всемирно знаменитая звезда экрана, обожаемая всеми, кроме Дж. Г. Андерсона. Уехав из Голливуда, он намеревался появиться в спектакле на Бродвее, а последние две недели был постояльцем «Приозерной», хотя мистеру Андерсону казалось, что живет он там гораздо дольше. Несчастный хозяин полагал, что из всех моровых язв, какие насылает непостижимое Провидение, чтобы он преждевременно поседел, красавчик-актер — самая тяжелая.

Иная поклонница Мэрвина Поттера, увидев своего идола так близко, сомлела бы от восторга и хлопнулась бы в обморок или хотя бы, самое малое, таращилась на него в блаженном экстазе. Во взгляде мистера Андерсона экстаза, тем более — блаженства, совершенно не было. Держался он холодно и почти сурово.

Мы уже упоминали, что ночь он провел плохо. А почему? Потому, что около трех к нему в спальню вторглись этот самый Поттер и Сирил Фотерингей-Фиппс, чтобы, по их словам, преподнести ему в знак уважения маленький дар. После нескольких любезных слов Поттера, который, видимо, назначил себя церемониймейстером, Сирил Фотерингей-Фиппс вложил в руку Андерсона скользкую и очень большую лягушку.

Потом милая парочка удалилась, заливаясь хохотом, словно пьяные послы, которые, вручив верительные грамоты правящему монарху, торопятся пропустить парочку рюмашек до закрытия бара.

Только очень снисходительный наниматель отнесся бы невозмутимо к такому поведению незначительного сотрудника. Фиппс был отличным портье, вежливым, усердным, любезным, но безупречное двухлетнее досье после такой ночной выходки не спасло от молний хозяйского гнева. Юридические закавыки помешали Андерсону претворить в жизнь самое жаркое желание, то есть содрать шкуру с Сирила Ф.-Ф. ржавым ножом и окунуть его в кипящее масло, но в границах отпущенных ему возможностей он намеревался наказать портье со всей суровостью.

Владелец отеля не может наказывать постояльца, но мистер Андерсон все-таки одарил актера неприязненным взглядом. После этого в кабинете воцарился дух Эдгара Аллана По: застонали-завыли ветры, запахло семейным проклятием.

— Доброе утро, — натянуто поздоровался мистер Андерсон.

— Доброе утро! — откликнулся Поттер. — Добрее некуда! Он хлопнулся на стул, позаимствовал сигаретку мистера

Андерсона, воткнул себе в петлицу розу, стоявшую на столе. Если в радиусе пятидесяти миль и существовал еще один такой же радостный человек, как этот беглец из Голливуда, его еще потребовалось бы долго искать.

— Ну, что за прекраснейший мир! — воскликнул он. — Что, неправда? Я лично лучших миров не видел. Но вы удивляетесь, почему я тут, хотя, несомненно, радуетесь от всей души. Так вот, когда мы сейчас болтали по телефону… Господи, что за чудесное, дивное изобретение! Поистине великий ум, всегда говорю я, когда в разговоре всплывает имя — Александр Грэм Белл. Так вот, я вспомнил, что хочу кое о чем рассказать вам. Нет, не о том, что мир прекрасен. Такой, знаете, секретик. Хочу поделиться. Потому я и прискакал.

Тревожная мысль поразила мистера Андерсона.

— Надеюсь, в вестибюле за стойкой вы сидели не в этом наряде?

— Именно в нем я и сидел, — заверил счастливчик, выпуская веселое кольцо дыма. — Имел грандиозный успех. Приятно видеть любовь публики. Испытывал, знаете, трепет писателя, раздающего автографы. Вообще-то этот костюм — неотъемлемая часть секрета. Андерсон, бедный мой старый хрыч, а у вас — несчастье. Ночью я сжег дотла свое бунгало.

Каменное лицо мистера Андерсона совсем окаменело, будто высеченное Гатзоном Борглэмом на выступе скалы. Как часто случалось в обществе Поттера, он попытался сообразить, кого он больше всего напоминает. Иова? Да, Иова, после того как тот потерял всех верблюдов и покрылся нарывами. Хотя что там! Иову до него далеко. Кто-кто, а он вынужден общаться с Мэрвином Поттером.

— Мне так и сообщили, — коротко бросил он.

— А-а, они не утаивают от вас неполадок? Прибегают к своему боссу с разными мелкими печалями? Похвально, похвально. Мне нравится этот дух доверия и откровенности.