— Ну, прости. Доктор Твист — такой гостеприимный… Мистер Кармоди собрался было ответить, но обуздал себя.
Если ни в чем не признаваться, Твист, Моллой и Долли для него — люди как люди, и в сообщении Джона ничего особенного нет.
— Да? — осторожно сказал он.
— Да. Гостеприимный. Хотя мне он не очень понравился.
— Да?
— Да. Может быть, потому, что позапрошлой ночью нас ограбил.
Тут надо было выразить удивление, и Кармоди его выразил, но так неубедительно, что для верности спросил:
— Что? Кто? Доктор Твист?
— Именно он.
— Как же… то есть я…
— Ты поражен? — предположил племянник, и дядя заметил в его манере что-то новое. Может быть, дело в том, что он оброс и глаза его покраснели. Да, очень может быть, но все же… все же… Глаза не только красные, они странные, для чувствительной совести — даже страшноватые. Племянник смотрит… да-да, он смотрит с угрозой.
— Кстати, — сказал Джон. — Болт дал мне эту квитанцию, просил вручить тебе.
Проблема глаз потеряла свою остроту. Мистеру Кармоди стало полегче, и он несмело протянул руку.
— Ну, конечно! — услышал он сам себя. — Квитанция! Болт оставил багаж в камере хранения.
— Это верно.
— Дай-ка мне ее.
— Позже, — отвечал племянник, кладя бумажку в карман.
Радость угасла. О глазах не могло быть двух мнений — взгляд мрачный, даже мерзкий.
— Что… что ты хочешь сказать? Джон смотрел все так же неприятно.
— Говорят, — промолвил он наконец, — ты обещал тысячу фунтов тому, кто найдет украденное.
— Э… д-да…
— Что ж, можешь дать их мне.
— П-почему?
— Понимаешь, — сказал Джон, тоже неприятно, — мы там потолковали с доктором Твистом и мистером Моллоем. Я узнал много интересного. Хватит с тебя или объяснить подробней?
Мистер Кармоди, чуть не вскипевший, как вскипает скупой человек, когда его чековой книжке грозит опасность, медленно осел в кресле, словно воздушный шар.
— Хорошо, — сказал Джон. — Выпиши чек на имя полковника Уиверна.
— Уиверна?
— Да. Мне бы хотелось положить конец этой ссоре. Он ждет от тебя первого шага. Очень удобный случай.
— А пятисот не хватит?
— Нет.
— Это же куча денег!
— Зато какая круглая сумма!
Мистер Кармоди не разделял любви к округлости сумм, но предпочел это скрыть. Глубоко вздохнув, он вынул из ящика книжку.
Просто рок какой-то, думал он. Сколько ушло на этих Моллоев, не говоря о Ронни Фише! Пять сотен пришлось выложить, чтобы уехал Хьюго. Теперь целая тысяча! Деньги так и текут. Деньги, деньги, деньги — и всё задаром!
Он выписал чек и протянул Джону.
— Нет, — сказал тот. — Сейчас мы пойдем к полковнику, ему и вручи, присовокупив несколько добрых слов.
— Какие еще слова?
— Я подскажу. После этого вы помиритесь, ясно? — он стукнул кулаком по столу. — Как голубки.
— Хорошо…
Голос у дяди был такой несчастный, что Джон смягчился. Остановившись в дверях, он спросил:
— Кстати, ты ладил с сержантом Фланнери? Кармоди заморгал.
— Перед отъездом, — продолжал Джон, — я подбил ему глаз. Кроме того, мы вместе скатились с лестницы.
— С лестницы?
— Да. Внизу он стукнулся головой о шкаф. Кармоди слабо улыбнулся.
— Я знал, что ты будешь рад, — сказал племянник.
Полковник Уиверн сдвинул прославленные брови и посмотрел из-под них на горничную по имени Джейн. Она только что вошла в гостиную, где он довольно пылко беседовал с дочерью, и доложила, что пришел мистер Кармоди.
— Кто? — спросил полковник.
— Простите, сэр, мистер Кармоди.
— Кармоди?
— И мистер Кэррол, сэр.
Пэт, стоявшая у французского окна, сдержанно сказала:
— Пусть войдут.
— Хорошо, мисс.
— Я его видеть не хочу, — сказал полковник.
— Пусть войдут, — твердо повторила Пэт. — Надо, оте! Быть может, он пришел попросить прощения.
— Скорей уж из-за тебя. Так вот, я ни за что на свете…
— Хорошо, поговорим позже. Если что, я в саду.
Она вышла, и почти одновременно вошли Джон с дядей. Джон остановился в дверях, глядя через комнату, в тот же сад.
— Это Патрисия? — спросил он.
— Простите? — сказал полковник.
— Это Патрисия сейчас вышла?
— Да, — холодно сообщил полковник. — Моя дочь гуляет в саду.
— Да? — заметил и Джон, устремляясь к французскому окну, но его остановил лай хозяина. Можно сравнить этот звук и с пистолетным выстрелом. Как бы то ни было, он перенес молодого гостя из страны грез в реальную жизнь, которая сурова и серьезна.[97]
— Та-ак! — произнес Джон.
— Что вы имеете в виду? — спросил полковник.
Джон бестрепетно встретил его взгляд. Неприятно, когда тебя опаивают сонным зельем, сажают под замок и кормят через решетку, но есть во всем этом и одно достоинство — робкий человек становится грозным. Недавно Джон дрожал, завидев эти брови. Теперь он на них чихал, словно вышел из горнила.
— Я думаю, — предположил он, — вас удивляет наш визит.
— Да уж, не радует, — признал полковник.
— Видите ли, дядя хочет с вами поговорить.
— Вот как? А я…
— Минутку-минутку!
— … не испытываю ни малейшего…
— Ти-хо! — рявкнул Джон.
Полковник автоматически плюхнулся в кресло. Правда, он быстро пришел в себя и собрался спросить, какого черта Джон на него орет, но не успел.
— Дядя, — продолжал младший из гостей, — очень огорчен тем, что случилось. Он буквально не находит себе места.
Полковник начал измышлять уж очень саркастический ответ, но не успел снова.
— Он признает, — сообщил Джон, — что поступил неблагородно. Да, он поддался инстинкту, но это — не оправдание. С той поры он только и думает о том, как искупить вину. Я не ошибся, дядя Лестер?
— Н-нет.
— Он говорит, что я не ошибся, — разъяснил Джон. — Вы всегда были ему самым близким другом, а друзей терять нельзя. Утром, не в силах больше терпеть, он спросил у меня совета. Я с удовольствием его дал. Мало того, он его принял. Теперь дядя сам скажет несколько слов.
Мистер Кармоди медленно поднялся. Взор его был дик, голос — напряжен и тонок.
— Уиверн, я…
— … думал… — подсказал Джон. — Думал, что было бы…
— … лучше…
— … лучше…
Тут слова иссякли, хотя их было еще шестьдесят три штуки, и Кармоди опустился в кресло, тяжко страдая. Однако он успел уронить на стол бумажку.
— Я не совсем… — начал полковник и вдруг вся важность исчезла, словно ее срезали бритвой. — Что-что-что? — заболботал он.
— Дядя, — объяснил Джон, — хочет возместить нравственный и умственный ущерб.
Воцарилось молчание. Полковник схватил чек и стал его изучать, как изучает ботаник неведомое растение. Брови его поднялись, каждая отдельно. Он посмотрел на Кармоди и снова на чек.
— О, Господи! — выговорил он после этого, разорвал чек надвое, засмеялся квакающим смехом и протянул руку.
— О, Господи! — повторил он. — На что мне деньги? Я хотел одного — чтобы вы признали свою вину. Ну, вот, все в порядке. До чего же скучно, когда не с кем сигару выкурить!
Кармоди поднялся, словно увидел чудо. Только сейчас он понял, как великодушен его старый друг.
— Уиверн!
— Кармоди! Да, как там щука?
— Щука?
— Поймали королеву щук?
— Еще нет.
— Ну, вечером я вам помогу.
— Спасибо.
— Дядя говорит «спасибо», — перевел Джон.
— А я, — сокрушенно вскричал полковник, — я еще сердился, что дочь хочет выйти за вашего племянника!
Джон вцепился в край стола. Комната закружилась.
— Вот это да! — воскликнул мистер Кармоди.
— Как раз перед вашим приходом… — начал полковник и опять закрякал.
Джон подумал, откуда же у Пэт такой мелодичный смех. Наверное, от матери.
— …приходом, — продолжил полковник, — она сказала, что выходит замуж за Хьюго.
97
…жизнь, которая сурова и серьезна — отсылка к словам из «Псалма жизни» Генри У. Лонгфелло («Жизнь сурова! Жизнь серьезна!»).