— Нет, нет, НЕТ! — закричал он. — Не смей этого делать!

— Почему?

На Генри снизошло озарение. Наконец-то он вспомнил решающий аргумент, который должен был предъявить в самом начале. Его голос, звучавший в продолжение разговора как блеянье особо робкой овцы, внезапно окреп и стал звонким, как горн.

— Потому что он собирается купить дом, вот почему. Я сказал, что приглашаю его сюда в надежде сбыть с рук этого мерзкого белого слона. Все висит на волоске. Разумеется, меньше всего на свете я хочу с ним ссориться, и если ты думаешь, что я позволю обвинять его в краже всяких там пресс-папье, ты глубоко заблуждаешься. Он в две минуты соберет вещи, и поминай, как звали. Так что, сама видишь, ни о каких разоблачениях не может быть и речи. Мне все равно, как поступил бы Эркюль Пуаро, я так поступать не собираюсь, а если ты это сделаешь, юная Джейн, я освежую тебя тупым ножом и окуну в кипящее масло. Пусть оставит себе это чертово пресс-папье, мы его спишем на деловые издержки. А теперь мне пора. Надо написать письма, кучу деловых писем. Я уже и так с ними запоздал.

После его ухода Джейн несколько минут сидела неподвижно, злясь, как может злиться только упрямая девушка, получив внезапный отпор. Потом она встала. Было ясно, что в одиночку тут не справиться и нужно искать советчика. Быть может, новый человек придумает что-нибудь ценное. Первым делом она вспомнила про Билла Харди. Они были знакомы совсем недолго, но Джейн успела составить о нем самое благоприятное мнение. Билл представлялся ей разумным, рассудительным и практичным.

Она подумала, что, наверное, он уже вернулся, и, в таком случае, искать его надо в «Жуке и Клене». Туда она и направилась без промедления.

Генри почти дошел до дома, когда с террасы донеслось мелодичное: «Эй», и через минуту на дорожку спустилась Келли.

Он смотрел на нее и дивился. Неужели в такое время, когда тревоги и неурядицы порскают со всех сторон, как вспугнутые фазаны, кто-то может быть спокоен и безмятежен? Казалось, она убеждена, что в мире вообще нет тревог и неурядиц. Первые же ее слова объяснили, откуда такой оптимизм.

— У меня для тебя хорошие вести, Хэнк, — сказала она, и в его нервной системе произошел стремительный поворот к лучшему. — Причем хорошие — не то слово. Сейчас ты запляшешь на цыпочках, роняя розы со шляпы. Уэнделл покупает дом.

У Генри ослабели колени. Эшби-холл замелькал перед глазами, как в старом немом кино. Это было в точности, как если бы Келли, прибегнув к тактике, оказавшейся столь действенной в отношении первого мужа, огрела его по голове пресс-папье.

— Повтори!

— Ты что, оглох?

— Нет, но мне так приятно слышать. Келли, это потрясающе. Подумай, что это значит. Мы сможем до конца своих дней жить на Майорке или на Нормандских островах, или в любом другом месте, где жизнь практически ничего не стоит.

— Я тоже так подумала.

— Он твердо решил?

— Твердо.

— Что-нибудь о цене говорилось?

— Нет, так далеко мы не продвинулись. Кстати, Хэнк, держи ухо востро. Ты мало знаешь Уэнделла и, вероятно, воображаешь его этаким мечтателем, которому дела нет до денег. Только это не так. В делах он — кремень, весь в отца. Стоит дать малейшую слабину, и он тебя облапошит.

Генри пообещал не давать слабины.

— Уж постарайся.

— Не могу дождаться, пока начнутся переговоры за круглым столом. Трудно было его убедить?

— После того, как я упомянула Лоретту, — нет.

— Она-то тут при чем?

— Я завела разговор о его сестре Лоретте. Сказала, что он не будет в безопасности, пока остается в сфере ее влияния, так что надо покупать дом и переезжать в Англию. Здесь он тоже может собирать пресс-папье, а по эту сторону океана она до него не доберется. Лоретта не ездит в Англию, потому что души не чает в своем шпице, а его пришлось бы либо оставить в Америке, либо поместить в карантин. На это она никогда не пойдет. Покупайте Эшби-холл, говорю я, и дело в шляпе. Это его доконало. Лишнее подтверждение, что все в этом мире зачем-то нужно, даже Лореттин шпиц.

— Да, верно, — сказал Генри.

Они погрузились в задумчивое молчание, размышляя о неисповедимых путях Господних.

Глава IX

Алджи сидел в «Жуке и Клене», глядя на Хай-стрит и прихлебывая виски с содовой. Нельзя сказать, чтобы цвет его решимости совсем уж захирел под бледным налетом мысли,[114] однако и обычное веселье несколько поумерилось. Резкий уход Билла заметно его обескуражил, показав, что самые красноречивые доводы не заставят друга приблизиться к Эшби-холлу. Человек, внявший красноречивым доводам, не идет наверх принимать ванну, он остается внизу, чтобы побеседовать о деле. Стало ясно, что остроумный план поселить Билла в Эшби-холле, дабы тот сошелся накоротке с толстосумом Стикни, осуществиться не может.

После школы Алджи уделял мало времени Святому Писанию, и большинство ветхозаветных историй выветрились из его памяти, не то бы он задумался о том, как напоминает сейчас Моисея на горе Фасга. Моисей с тоской смотрел на землю обетованную, на которую ему не суждено было ступить. Алджи с такой же тоской смотрел мысленным взором на миллионера, к которому не мог подступиться. Неудивительно, что виски и содовая обращались золой у него во рту.

Алджи с горечью думал о Генри — главном препятствии на пути к богатству. По отношению к нему владетель Эшби-холла вел себя как человек, неоднократно обжигавшийся на молоке. От прошлых встреч у Генри Парадена остался вполне обоснованный страх, что Алджи, оказавшись поблизости, немедленно выманит у него деньги. Он любил племянника и не прочь был время от времени посылать ему пять фунтов, но в решении не пускать его на порог оставался тверд, как скала.

А достичь богатства Алджи мог не иначе, как попав в дом. Он не был пессимистом, но уже чувствовал, что вожделенное богатство уплывает из рук. Невозможно одолжить денег у миллионера, к которому нельзя подойти.

Он сидел и печально сопел, как, наверное, в свое время Моисей на Фасге, и тут в гостиницу вошла Джейн.

Хотя Алджи был настолько озабочен, что предпочел бы остаться один со своими мыслями, появление сестры его скорее обрадовало. Как многие братья и сестры, верящие во взаимную искренность, они были по-настоящему привязаны друг к другу, и никакая прямота не могла этого испортить. Да, он называл Джейн микробом и шпингалетом, но ценил ее по достоинству, когда же Джейн говорила, что он напоминает ей лодыря из комиксов про морячка Попая,[115] то произносилось это по-доброму.

Поэтому Алджи тепло ее приветствовал и, хотя приподниматься не стал — всему есть мера, — но сердечно помахал рукой, приглашая сесть рядом.

— Привет, бацилла, — сказал он. — Откуда взялась? Джейн ответила, что недавно вернулась из короткой поездки в Лондон.

— Я ищу Билла Харди. Ты его видел?

— Мы болтали минуту назад. Он ушел принимать ванну. Зачем он тебе?

— Хочу посоветоваться.

— О чем?

— Так, одна история.

— Неприятности?

— Да.

— Тогда лучше выложи их мне. Выкручиваться из неприятностей — это по моей части. Тут я Биллу дам сто очков вперед.

Джейн задумалась. Она чувствовала, что в словах Алджи есть определенный резон. Да, у него много недостатков, но чего-чего, а изобретательности ему хватает, пусть даже проявляется она в способности увиливать от работы. Сам Генри вынужден был признать, что у этого молодого человека на все есть ответ. Джейн решила, что не вредно, а может быть, даже полезно посвятить его в суть произошедшего.

— Значит, так, — сказала она.

Алджи внимательно слушал ее рассказ. Ему пришлось довольно долго объяснять, чем отличается пресс-папье Красавчика от дешевых магазинных штамповок, но, разобравшись с этим, он легко схватил главное.