— Валяйте.

— У вас рот закрывается? Да? Так закройте его, лопни кочерыжка! Можно подумать, вы шекспировский тип, из тех, что говорят монологи. Я сказал Энн, что, возможно, спрятал бриллианты в пруду. И знаете, что она ответила?

— Она что-то ответила?

— Ну, конечно.

— Наверное, это было давным-давно.

— Она ответила, что пошлет Лайонела Грина взглянуть.

— Чепуха.

— Вот и я так думаю.

— Лайонел Грин, может быть, настолько переменился со школы, что способен войти в ванную и за запертой дверью плеснуть себе на руки немного воды, но в пруд его не затащишь.

— А если и затащишь, он ничего не найдет.

— Хотя, учтите, я с удовольствием бы посмотрел, как он входит в пруд — с большой неохотой ступая туда, где речки прозрачная плещет вода.[22] Я бы ходил по бережку и отпускал замечания по поводу утра сентябрьского зябкой порой.

— Уолтер!

— Да?

— Вы опять говорите.

— Прошу прощения.

— Вы уверяете, что Энн не хочет с вами разговаривать. Думаю, вы просто ей не даете. Из всех пустомель… Ладно, потом. Вам надо поискать в пруду.

— Сегодня же и поищу.

— В темноте?

— Взойдет луна.

— Вы замерзнете.

— Меня согреет любовь.

— Вам понадобятся плавки.

— Одолжу у Шепперсона. У него есть, он выплясывал в них перед завтраком. Вы уверены, что бриллианты в пруду?

— Не то чтобы уверен. После стольких разочарований я уже ни в чем не уверен. Впрочем, как я уже говорил, слово «пруд» внезапно возникло в памяти. Я подумал, это должно что-то значить.

— Для меня лично это будет значить простуду.

— Не дрейфте, Уолтер.

— Я и не дрейфлю. И меня зовут не Уолтер. Я, как говорится, к любой судьбе готов. Кстати, все это подходит мне как нельзя лучше. Если я найду бриллианты, то выброшу вам на берег, а сам утоплюсь.

— Мне не нравится, когда вы так говорите.

— Вам вообще не нравится, когда я говорю.

— Я сказал вам, она одумается.

— Вы не можете знать наверняка.

— Знаю.

— Не знаете. Вы строите выкладки на собственном опыте, а здесь он не годится. Девушки одумывались в 1911-м, может быть, даже в 1912-м, но Энн — другая.

— Все они одинаковые.

— Только не Энн. Я совершил непростительный проступок. Оскорбил ее до глубины души.

— Ничего подобного.

— Уверяю вас. Я сам видел.

Лорд Аффенхем вновь грохнул друга по колену.

— Не тревожьтесь, мой мальчик. Я знаю Энн. Знаю ее с тех пор, как…

— Помню. Под стол пешком ходила.

— …и уверяю вас, она одумается. Лопни кочерыжка. Вы что думаете, девушек не целуют?

— Те, кто надо.

— Это вы и есть. Человек, которого бы я ей выбрал. Не изводитесь. Изводится должен бы я.

— Вы? Почему?

Лицо лорда Аффенхема помрачнело.

— Потому что, если мы не найдем бриллианты, мне придется пойти на крайнюю жертву.

— Что-что?

— Очень просто. Маленькое состояние Энн доверили моим заботам. Если я ее разорил, значит, я должен как-то это восполнить, да? Позаботиться, чтобы она не бедствовала, верно? Как честный человек, я не могу поступить иначе. Однако, признаюсь откровенно, мне страшно.

— Что страшно?

— Жениться на миссис Корк.

Знакомство с Джорджем, виконтом Аффенхемским, внушило Джефу уверенность, что его уже ничем не проймешь, но эти слова показали, что он ошибался. Джеф вытаращил глаза. Лорд Аффенхем сидел очень прямо, воплощая благородство.

— Что вы сказали? — ошарашенно переспросил Джеф. — Вы женитесь на миссис Корк?

— Если мы не найдем бриллианты. Не могу допустить, чтобы Энн пострадала из-за того, что я, пусть из лучших побуждений, плохо распорядился ее деньгами. Это… как его, черт возьми? На языке вертится.

— Noblesse oblige?

— Да. Noblesse oblige. Спасибо, Джеф.

— Не за что.

— Вот как обстоят дела. Так что, когда будете искать в пруду, ищите хорошенько.

Джеф пытался привыкнуть к новому повороту событий.

— Думаете, миссис Корк за вас выйдет?

Лорд Аффенхем поднял брови и тихо улыбнулся.

— Ступайте за плавками, — сказал он.

Джеф вышел. Лорд Аффенхем некоторое время сидел неподвижно, все так же выражая благородство, но постепенно оно сменилось тревогой и страхом. Он вообразил миссис Корк в качестве спутницы жизни, и картины, возникшие перед глазами, не привели его в восторг.

Простояв немалое время за ее стулом во время обедов и ланчей, он лучше всего присмотрелся к ее затылку. Это был далеко не худший затылок, даже по-своему привлекательный, но лорд Аффенхем не горел желанием навсегда ввести его в свой обиход. По долгу службы он слышал большую часть ее разговоров, и это были не те разговоры, которые он мечтал слышать до конца дней. Нелишним будет отметить и то, что он считал Клариссу Корк буйнопомешанной и только порадовался бы, если б ее поместили в соответствующую палату.

Пять минут спустя мысли его стали настолько мрачны, что он повеселел, когда дверь отворилась. Он ждал Джефа, но вошла Энн. Щеки ее раскраснелись, глаза горели. Лорд Аффенхем с надеждой подумал, что Джеф встретил ее в коридоре и поцеловал снова.

Однако румянец и блеск в глазах объяснялись другой причиной, которую Энн без промедления и выложила:

— Дядя Джордж.

— Да, дорогая.

— Я разорвала помолвку.

— Э?

— Я не выйду за Лайонела. Думаю, ты доволен.

Ничто, даже самая бурная радость не заставила бы человека его комплекции подпрыгнуть в кресле, однако лорд Аффенхем приподнялся, что в его случае было почти равносильно, и раскрыл объятия, словно добрый старый отец в старинной мелодраме.

— Доволен? Я вне себя от радости. Лопни кочерыжка! Когда это случилось?

— Только что.

— Ты правда дала ему от ворот поворот? Образумилась-таки? Ну, ну, ну, ну, ну, — сказал лорд Аффенхем. — Отлично. Великолепно. Превосходно. Джеф! — завопил он, когда дверь снова открылась. — Потрясающая новость, друг мой. Сейчас вы будете плясать и петь. Она порвала помолвку с этим малохольным обойщиком.

— Не может быть!

— Только что сама мне сказала. Здорово, а?

— Потрясающе.

— Как насчет совета, который я вам дал?

— Забираю назад всю критику.

— Разве я вам не говорил?

— Конечно, говорили.

— Я всегда прав насчет женщин.

— Вы их изучали.

— С детства.

— Теперь мы знаем, зачем была ниспослана трагическая история с мисс Джефферсон. Чтобы вы на склоне лет…

— Как это на склоне лет?

— Я должен был сказать, в расцвете дней. Чтобы вы в расцвете дней направляли и утешали достойных юношей. Как говорят ирландцы, мы в песне поем, что в страданье познали.

— Джеф!

— Э?

— Вы опять слишком много говорите.

— Прошу прощения.

— Боритесь с этим, мой мальчик. Это ваш единственный недостаток.

— Вы так считаете?

— Считаю. Если отбросить обыкновение стягивать разговор на себя, не давая никому вставить словечко, вы — отличный молодой человек, и я не желал бы моей племяннице никого другого. Мысль, что она погубит себя за человеком, который ходит руки в боки и говорит, уберите из гостиной этот стол, он не гармонирует с обоями, доводила меня до исступления. Теперь у нее все будет хорошо.

— Вы очень добры.

— Пустяки.

— Я постараюсь сделать ее счастливой.

— Она будет купаться в счастье.

— Не могу выразить, как я вам благодарен. Если бы не вы…

Энн с напряженным, заносчивым лицом слушала заседание общества взаимного восхваления. Она еще ничего не сказала, поскольку просто не смогла бы вклиниться в этот поток, но при слове «вы» Джеф сделал паузу и взглянул на друга и помощника восторженным взглядом, словно подыскивал форму для кипящих в груди чувств. Энн воспользовалась затишьем.

— Можно мне кое-что сказать?

— Давай, — благодушно разрешил лорд Аффенхем.

— Давайте, — еще благодушнее поддержал Джеф.

— Я хочу сказать только одно, — произнесла Энн, не глядя на него и обращаясь исключительно к дяде. — Я не выйду за мистера Миллера, хоть бы он был последний мужчина в мире!